Человек, который замедлял и ускорял время
Шрифт:
– Вечерний я вам помогу окончить, - ласково говорил он своим бархатным голосом, не спуская с Тимофея холодных льдистых глаз.
– Три курса у вас за плечами. Перезачтем, и через год-два к диплому подойдете.
Тимофей вздыхал, согласно кивал, говорил, что подумает, а в душе удивлялся, зачем он понадобился Петру Степановичу.
Незаметно прошла осень и наступила зима. Раз в месяц Тимофей приходил в больницу к Игорю. Игорь осматривал его, обстукивал, заглядывал в глаза и в рот, до теперь расспрашивал мало, ограничивался вопросами о самочувствии, аппетите, сне. Потом записывал что-то и отпускал до следующего раза. В НИИ
– В Крыму познакомились, - пояснил он.
– Военный моряк, лейтенант. Недавно заходил в отдел к Зойке. Ничего... Видный парень.
В милиции о Тимофее, вероятно, тоже позабыли.
Так постепенно обрывались нити, связывающие Тимофея с его недавним прошлым. Можно было бы уже попытаться осуществить задуманное, тем более что Тимофей обнаружил в музее именно то, что было необходимо для дальнейшего "путешествия"... Но задерживал долг, который лежал на Тимофее. Долг, самим возложенный на себя. Долг перед Ефимом Францевичем, о котором Тимофей вспоминал постоянно...
Присматриваясь к сотрудникам кафедры, Тимофей в конце концов понял, что покойного заведующего помнит и чтит не только старая лаборантка. По редким репликам, вздохам, реакции на замечания Петра Степановича Тимофей догадался, что скрытая неприязнь преподавателей к новому заведующему связана не только с его личными качествами. Слова его, поступки, вся нынешняя обстановка на кафедре сознательно или бессознательно сопоставлялись каждым с тем, как было при жизни Ефима Францевича. Преподаватели почти не разговаривали друг с другом на кафедре. За ее пределами - в коридорах, в столовой, в холле - они становились другими людьми: оживленными, разговорчивыми, остроумными. Впрочем, и тут, подолгу беседуя друг с другом, они часто оглядывались - не появился ли на горизонте "но", как они называли между собой Петра Степановича, который все еще не был утвержден и оставался исполняющим обязанности. Тимофею они, кажется, тоже не доверяли, вероятно, потому, что его уже несколько раз публично похвалил Петр Степанович. Поэтому они замолкали всякий раз, когда Тимофей оказывался поблизости в коридоре или в столовой.
"Почему же на кафедре они все такие безответные?" - недоумевал Тимофей.
Однако вскоре выяснилось, что не совсем безответные. Как-то вечером - был уже конец января, и на кафедре стали появляться студенты-хвостисты - Тимофей чертил в своем углу. За соседним столом сидела одна из ассистенток - женщина очень спокойная, неопределенного возраста. Она тихо беседовала с двумя студентами, которые пришли переписывать контрольную работу. Неожиданно и как всегда бесшумно появился Петр Степанович. Он подошел к столу, за которым сидели студенты, и некоторое время прислушивался к их разговору с преподавательницей. Потом поинтересовался, скоро ли она освободится.
Преподавательница вздрогнула, испуганно обернулась и молча покачала головой.
– Тогда прервите, пожалуйста, вашу беседу, - сказал Петр Степанович, - и пройдите на минуту в мой кабинет. У меня к вам срочное дело.
– Может быть, немного позже?
– неуверенно попросила преподавательница.
– Я уже дала задание, и товарищи отвечают...
– Я, кажется, сказал "срочное", - холодно прервал Петр Степанович, и в его бархатном голосе послышались металлические нотки.
– Студенты
– Но...
– совсем растерялась преподавательница, - они ведь...
– Ну, хорошо, - поджал губы Петр Степанович.
– Я понял, что в этом исключительно важном случае мне следует подождать... Зайдите, как отправите их.
И он с оскорбленным видом удалился к себе.
Тимофей заметил, что, пока продолжался разговор преподавательницы со студентами, дверь кабинета заведующего несколько раз приоткрывалась, и оттуда выглядывал Петр Степанович. Выражение его лица с каждым появлением становилось все более каменным, а на бледных щеках даже выступил румянец.
Наконец студенты поднялись и ушли, а преподавательница достала из сумочки зеркало и стала поправлять волосы, видимо, перед тем, как идти в кабинет к Петру Степановичу.
Вдруг дверь кабинета распахнулась, и он сам снова появился на пороге.
– Долго мне вас ждать?
– прошипел он.
– Что за вызывающее поведение при студентах? Вы, очевидно, забыли, что кафедрой заведует уже не Воротыло. Я того балагана, что здесь когда-то был, не допущу...
– Позвольте, - сказала преподавательница, страшно побледнев, - почему вы считаете возможным разговаривать со мной подобным образом? Разве занятия со студентами не самое главное, для чего мы здесь...
– Я не собираюсь с вами обсуждать, что главное и что не главное, - закричал Петр Степанович, выбегая на середину комнаты.
– Но когда заведующий кафедрой требует, преподаватели обязаны немедленно выполнять. Вы поняли?.. И чтобы такое было в последний раз, - добавил он уже спокойнее.
– Я вам не Воротыло.
– Оставьте Ефима Францевича в покое, - дрожащим голосом сказала женщина, встав из-за стола.
– И если вы, Петр Степанович, еще раз при мне подобным образом оскорбите его память, я... я...
Она не кончила и закрыла лицо руками.
Овратов остолбенел. Он открыл рот и изумленно уставился на нее. Даже взгляд его изменился, глаза утратили холод и пустоту, это был взгляд почти нормального человека, удивленного и озадаченного.
– Ну-ну, успокойтесь же, - сказал он наконец.
– Пройдемте ко мне в кабинет.
Он бросил быстрый взгляд на Тимофея, нахмурился, закусил губы и быстро ушел в кабинет. Преподавательница оперлась рукой о стол и уронила на пол зеркальце. Он разлетелось на мелкие кусочки.
Женщина сокрушенно охнула, наклонилась, хотела собрать осколки, но махнула рукой и, низко опустив голову, прошла в кабинет.
Прибежала лаборантка, заахала, стала заметать стекла, приговаривая:
– К несчастью... Это к несчастью...
Тимофей так и не дождался окончания разговора в кабинете заведующего. Когда в десять вечера он собрался уходить домой, дверь в кабинет еще оставалась плотно закрытой.
Придя вечером следующего дня на кафедру, Тимофей сразу догадался: что-то случилось... Преподаватели, которых в комнате собралось пятеро, были очень возбуждены, а лаборантка сидела за своим столом как истукан; лицо у нее было в красных пятнах и глаза заплаканы. Тимофей тихонько устроился в своем углу и начал чертить. Вопреки обыкновению никто не уходил. Все словно чего-то ждали... Дверь в кабинет заведующего, как всегда, была плотно закрыта, но из-за двери доносились голоса. Впрочем, разобрать, о чем говорилось, было невозможно.