Человек-луч (илл. Г. Шевякова)
Шрифт:
— Ничего не сделают! — отрезал Пашка. — Что, ты ее украл, что ли? Приблудилась, и всё. Кто ж ее знал, что это не простая собака, а научная, да еще академика Андрюхина. Мало, что ли, собак по городу бегает!… Бояться нечего. Пошли!
Он вскочил со скамейки и потащил за собой упирающегося Бубыря.
Как были, на коньках, вылетели ребята со двора.
— Куда мы бежим? — испуганно пискнул Бубырь.
— На стадион! Ты слышал — они там, ну, эти, ученые… Сейчас мы им всё выложим. Пусть ищут! Будь уверен, найдут!
— Попадет! — простонал Бубырь
— За это — ничего. Пусть попадает! — Пашка деловито, на ходу, плюнул. — Пусть даже выдерут. Не обижусь. Чего там! Даже легче станет. Ведь я еще вчера понял, что это за парень: чужой человек! Но откуда он про нее знал?
— Подожди! — остановил огорченного Пашку Леня. — Он и вторую кличку тоже знал — Детка! Помнишь, она к нему бросилась, когда он ее так называл… Выходит, он не просто собаку искал, а именно эту, научную, которая у академика пропала… Что же это за парень, а?
Последние слова Ленька произнес почти шепотом, потому что ему внезапно стало страшно. Он побледнел до синевы и с трясущимися губами, молча вытаращив глаза, взирал на Пашку.
С лицами сосредоточенными, сумрачными и даже торжественными Бубырь и Пашка медленно тронулись к стадиону.
Из шумной оравы нетерпеливо воющих псов и их замерзших, но упрямо не уходивших хозяев мальчишки выбрались к трибуне.
— Гляди, Юра Сергеев, Бычок!… — подтолкнул Пашка Бубыря и побежал под трибуну, в помещение, где перед играми обычно переодевались хоккеисты.
Потом Юра и Пашка ушли в милицию рассказать о парне, похитившем Муху, а Леню провели к высоченному рыжему человеку, которого все называли профессором. Они сидели за столом, друг против друга. И Паверман, ломая голову, с какого бока ему подступиться к своему собеседнику, затачивал карандаш.
— Ты должен вспомнить все, что знаешь о нашей собаке. Все! Любая мелочь может иметь громадное значение… Сейчас я буду задавать тебе вопросы. Приготовься отвечать. Помни, если ты что-нибудь забудешь, история тебе не простит! Но будет еще хуже, если ты что-нибудь присочинишь. Ты ведь врунишка, а?
Лишь крайнее возмущение поддерживало силы Бубыря. Он даже не ответил своему собеседнику, только фыркнул. Но тот ничего не заметил.
— Только правду! Только правду! — Профессор звонко щелкнул очинённым карандашом о стол. — Внимание! Слушай первый вопрос. Где, когда, при каких обстоятельствах ты встретил впервые нашу Детку?
— Это Муху, что ли? — проворчал Леня.
Паверман нервно поправил очки и еще раз стукнул карандашом:
— Мальчик, нам необходимо договориться о терминологии. Собака, о которой идет речь, носила кличку Детка. Детка, и только Детка! Иногда, в веселые минуты, ее называли наш Большой Черный Пес, но это было неофициальное прозвище. Ты мог ее назвать Мухой, Комаром, Стрекозой или Кузнечиком, от этого ничего не меняется. Она — Детка!… Точность! Итак?
— Чего? — не понял Леня.
— Я спрашиваю, где, когда и при каких обстоятельствах ты увидел нашу собаку?
— Вечером…
— Совершенно неопределенное понятие! Чему только учат в наших школах!… В котором часу?
— А я не знаю… Что у меня, часы на руке, что ли? — Леня рассердился. Ему уже захотелось есть от всех этих передряг. — Может, в полдесятого, а может, и в десять.
— Да, да, да! — Профессор Паверман неожиданно вскочил и, сжимая ладонями виски, быстрой рысцой пробежал из угла в угол. — Совпадает! Совпадает!… Ты видел эту собаку восемнадцатого февраля, в двадцать один час сорок шесть минут семь секунд. Запомни это, мальчик! Наступит момент, когда тебе будет завидовать все человечество! Ты первый и единственный из людей… — Тут он сильно дернул себя за рыжие кудри и круто повернулся к Лене: — Итак?
Леня недоумевающе смотрел на него, но страх постепенно улетучивался.
— Я спрашиваю, где произошло это всемирно-историческое событие?
— У нас во дворе, — нерешительно выговорил Леня, присматриваясь, не смеется ли ученый.
— Точнее! Точнее… На этом месте воздвигнут памятник.
— Я сидел у стенки, около двери с нашей лестницы во двор. Было скучно. И вдруг чего-то как упало мне на коленки!…
— Не торопись, не торопись! Подумай хорошенько! Вспомни! В это мгновение было совершенно тихо или…
— Словно бы что-то щелкнуло, — задумчиво произнес Леня, — или треснуло… И вроде как ярко так сверкнуло…
— Ага, ага! — Перо ученого быстро забегало по бумаге. — Звук был громкий?
— Нет. Я еще подумал, что это у бабушки с нижнего этажа перегорел предохранитель.
— Не путай меня! Бабушка здесь ни при чем… Припомни теперь как можно лучше: в каком состоянии была собака в то мгновение, когда ты увидел ее? Это необычайно важно, это самое важное!
— Я ее не увидел, — честно признался Леня. — Было так темно, что я и себя не видел. Она вся черная! Понимаете? Когда она прижалась к моему валенку, я от неожиданности валенок отдернул, и она повалилась как мертвая…
— Боже мой! Бедный пес! — Паверман приподнялся за столом и впился глазами в Леню. — Ну?
— Я потрогал ее… Знаете, я сначала подумал — это щенок! Потрогал за уши, за ноги, потом пощупал нос, и вдруг она меня лизнула. Честное слово!
— Это очень важно! — Ученый торопился записать каждое слово Бубыря. — Чрезвычайно важное, сенсационное сообщение! Не мог бы ты припомнить — постарайся! подумай! не спеши! — не мог бы ты припомнить, сколько времени прошло от того мгновения, когда ты увидел собаку, до того, как она тебя лизнула?
Резким жестом он сорвал с носа очки и уставился на Леню невооруженными глазами, от нетерпения слегка приоткрыв рот. Глаза его без очков были большие, очень добрые и растерянные.
Он умоляюще смотрел на Леню. Усмехнувшись, Леня совсем расхрабрился:
— Сколько времени?… Да совсем немного — может, пять минут, а может, десять.
— Пять или десять? — Ученый снова надел свои страшные очки, и добрые глаза спрятались.
— Не знаю… Может, и десять.
Паверман в отчаянии бросил карандаш: