Человек-луч (илл. Г. Шевякова)
Шрифт:
И сколько ни уговаривали Пашку, он не согласился. Даже когда в дело вмешался сам профессор Паверман и вдвоем с капитаном «Ильича» попробовали объяснить Пашке, что им хочет заняться профессор Ван Лан-ши, что Пашку ждет карьера ученого, сердце Пашки не дрогнуло.
— Нет, я здесь, — твердо повторил он.
Глава одиннадцатая
Л.БУБЫРИН С ДРУЗЬЯМИ НАВЕЩАЕТ КОРОЛЯ БИССЫ
(продолжение)
Нет нужды описывать весь путь «Ильича». Последним крупным портом на пути к островам Крэгса был Сидней, на юго-восточном берегу Австралии. Отсюда
Была темная, особенно влажная после дождя ночь, когда с атомохода увидели огни Фароо-Маро.
На южном горизонте таяла бледно-зеленая полоска сумерек. Из-за сильного прибоя пришлось бросать якорь вдалеке. С берега доносились сладкие запахи, как будто там в огромном тазу варили варенье.
Потом порыв ветра донес к борту дикий вопль, от которого у Бубыря будто холодная змея проползла по спине.
— Сигналят в раковину, — сказал матрос. — Здесь так умеют дуть в раковины, что за пять километров слышно.
«Надо будет научиться», — решил про себя Бубырь.
Далеко по берегу протянулась едва заметная цепочка огней, часть из них поплыла по воде.
Прошло не менее получаса, и, когда снова под самым бортом они услышали тот же дикий, ни с чем не сравнимый вопль, Бубырь едва не свалился на палубу.
— Эге-ей! — тотчас донесся до них знакомый голос Крэгса. — Ало-о-оха! Ало-о-оха!
И через минуту над бортом показалась его голова, более чем когда-либо похожая на голову пирата.
С Крэгсом еще не успели поздороваться, как над бортом выросла еще одна голова. Под светло-желтым шаром сложнейшей прически, сооруженной, казалось, не из волос, а из спутанной металлической проволоки, дико вращались белки черных глаз на фоне огромного скуластого лица, исчерченного белой краской. Один глаз был тоже обведен жирным белым кружком, отчего казался подбитым. Гигантский рот черного незнакомца был широко раскрыт, а вывернутые наружу ноздри раздувались над длинным белым, продетым сквозь нос обломком кости. В причудливые завитки прически был воткнут большой красный цветок, а на плече сидел ручной какаду. За первым на палубу прыгнули еще три таких же, весь костюм которых составляла ситцевая повязка на бедрах. Но зато прически — то в виде шара, то в виде треугольника, веера или перьев, выкрашенных в любые цвета, — были верхом искусства.
— Кино снимают! — восторженно пискнула Нинка и ринулась было к испуганно шарахнувшимся от нее незнакомцам.
Но Пашка удержал ее за плечо.
— Настоящие, — сказал он негромко. — Здешние жители.
— А они вроде боятся… — шепнул Бубырь.
— Белые их запугали. Колонизаторы. — Пашка с некоторым сомнением взглянул на Бубыря, потом на Нинку. — Вы тут правильную политику ведите! Это ничего, что у них в ушах и ноздрях понавешано, они — рабочий народ и крестьянство, угнетенные трудящиеся!
Утром началась выгрузка.
Матрос взял под мышки Нинку, спустился по трапу вдоль наружного борта «Ильича» почти до самой воды и вдруг швырнул Нинку, как котенка. Она не успела даже вскрикнуть.
Чьи-то сильные, нежные руки мягко приняли ее внизу и посадили на скамеечку. Нинка открыла рот от изумления.
Она сидела в ялике Крэгса, рядом с туземцем, на плече которого нетерпеливо перебирал лапками хохлатый какаду.
Бубырь, который наблюдал все это с борта, пробурчал было: «Я сам», но матрос уже бросил его в ялик… Белая пена набежавшей сине-зеленой волны обдала Бубыря, Нинку, матросов, но сильные черные руки заботливо подхватили Бубыря и усадили его ближе к Крэгсу.
Ялик оторвался от высоченного, как небоскреб, борта «Ильича» и запрыгал по волнам к берегу.
Жаркий, сладко пахнущий воздух мягко укутал их. Летающие рыбы, вспенивая воду, подскакивали кверху с замершими, отливающими радугой плавниками и неистово били хвостами, словно желая долететь до красного флага «Ильича». Океан сверкал под тропическим солнцем, переливаясь грудами изумрудов.
Впереди ревели буруны прибоя. Бубырь, судорожно вцепившись побелевшими толстыми пальцами в борт ялика, вспоминал все, что ему приходилось читать о кораблекрушениях. На всякий случай он проверил: пачка жестких, как фанера, сухарей была на месте, в кармане… С оглушающим ревом высоченный прибой бросился на прыгавший ялик. Бубырь в ужасе пригнул голову. И в тот же момент какая-то сила оторвала его от скамьи, бросила вверх. Он не успел даже вскрикнуть, как увидел, что сидит на широких черных плечах, его руки сами вцепились в роскошную прическу одного из матросов Крэгса, который вплавь бросился к берегу сквозь линию прибоя. Рядом, на плечах другого матроса, сидела Нинка с едва не вылезшими от страха и любопытства глазами.
Они уже были на берегу, когда, наконец, появился Крэгс с двумя островитянами, тащившими чемоданчики ребят. Он шел почти на четвереньках, лицо его стало ярко-розовым и пылало нездоровым жаром.
— Будь она проклята, эта лихорадка! — едва выговорил он, стуча зубами.
Нестерпимая жара струилась кверху зыбкими потоками воздуха. Бубырь и Нинка невольно оглянулись, словно соображая, куда бы отойти от этой жары, но уходить было некуда. На ослепительно белом, раскаленном небе трепетали черно-зеленые веера пальм…
— Ребята, сейчас же спрячьте ваши головы в шляпы, — пробормотал трясущийся Крэгс.
И Бубырь с Нинкой тотчас послушно натянули: Нинка — белоснежную панаму, а Бубырь — тяжелую, негнущуюся тюбетейку, красный цвет и яркие блестки которой привели в необычайный восторг матросов Крэгса.
Бубырю тут же очень захотелось подарить им тюбетейку. Сорвав ее с головы, он сунул эту драгоценность островитянину, на плече которого что-то верещал какаду. Но матрос испуганно отступил, пробормотав: «Ноу, мистер», и Бубырь вынужден был нахлобучить тюбетейку снова.
По берегу тянулись длинные склады, крытые волнистым железом. На вершине горы, в жарком мареве, словно дрожала антенна радиостанции, а по скатам виднелись сквозь густую зелень белые домики. Там же, на горе, стоял дом побольше, оказавшийся дворцом его величества короля Биссы.
Города Фароо-Маро Бубырь и Нинка почти не увидели, потому что дорога в резиденцию Крэгса шла стороной, поросла по краям кустарником, над плотной стеной которого тянулись в небо полчища кокосовых пальм. Машина Крэгса — темно-оливковая сигара с поднятым парусиновым верхом, сквозь который солнце проходило, однако, так же легко, как вода сквозь сито, — бежала по ослепительно белому коралловому песку, на котором плясали синие тени качающихся пальм. Дышать было нечем; от зеленого туннеля, по которому шла машина, тоже веяло зноем.
Дом Крэгса был полон чудес. Из всех углов на Бубыря и Нинку угрожающе смотрели темные лица деревянных фигур, изображения, нарисованные на щитах и барабанах, огромные и страшные маски. Три большие комнаты были наполнены туземным оружием, а также украшениями и предметами домашнего обихода. Здесь были луки и стрелы, копья и наряды колдунов и много таких предметов, поглядев на которые даже Крэгс пожимал плечами и недоумевающе почесывал свой лысый череп.
Впрочем, Крэгс скоро вынужден был заняться с профессором Паверманом и другими учеными неотложными делами по подготовке встречи Юры Сергеева, а ребята были поручены старшему матросу Крэгса, которого звали Тобука.