Человек меняет кожу
Шрифт:
– Я не спорю, что роль постоянного адъютанта Мурри для молодой женщины – очень интересная работа. Но я считаю, что для моей жены эта работа неинтересная и неподходящая.
– Джим! Ну что это такое! Ревность? Как вам не стыдно! Неужели вы серьезно недовольны?
– Я не недоволен, а я категорически против.
– Но почему же? Потому, что мы не будем вместе, или потому, что я буду работать с Мурри?
– И по тому, и по другому. Я считаю, что Мурри имел столько же времени научиться говорить по-русски, сколько и я. А если ему не хотелось, то это не основание, чтобы моя жена покидала мой дом и служила у него
– «Моя жена, мой дом, наши американские солдаты» – из вас помаленьку вылезает весь ваш старый лексикон. Неприятно слушать. Ну, Джимка! Не глупи! Какой хвастун! Он мог выучить русский язык, а Мурри не хотелось! Во-первых, положите руку на сердце к скажите: выучились ли бы вы так быстро по-русски, если б не закрутили со мной романа? Да к тому же у вас было достаточно много времени, когда вы лежали больной. А во-вторых, кто же может заставить Мурри учиться по-русски, если ему, допустим, не хочется? А переводчика строительство ему дать обязано. Без переводчика он работать не может и даром будет получать деньги. Весь вопрос: нужен ли Мурри строительству, или не нужен? Вы сами хорошо знаете, что нужен, следовательно, надо поставить его в такие условия, чтобы он мог дать строительству возможно больше. Роль переводчика Мурри даже для «вашей жены», как вы изволите выражаться, не содержит ничего унизительного или несерьёзного. Это такой же участок строительства, как любой другой.
– Хорошо. Если строительство обязано предоставить переводчика Мурри, в такой же степени оно обязано предоставить его и мне. Я такой же американец, как и он.
– Вчера вы ещё обижались, когда вам говорили, что вы такой же американец, как все. Кто это говорил Синицыну: «я не американски, я советски»? А потом вы, миленький Джим, говорите уже прекрасно по-русски, и никакой переводчик вам не нужен.
– То, что я выучился по-русски, это моё частное дело. Я тоже не был обязан учиться и имею такое же право пользоваться переводчиком, как и Мурри. Я не возражал, когда ваш уход на другую работу не требовал вашего ухода из дома. Но если в награду за то, что я сам изучил русский язык и отказался от переводчика, у меня хотят отнять жену и сделать её переводчицей Мурри, – я сегодня же пойду к Морозову и попрошу вернуть мне обратно переводчицу.
– Кто у вас отнимает жену? Что вы болтаете? Вы просто не выспались и перепутали, кажется, где вы живёте. Не ходите ни к какому Морозову, если не хотите поставить себя и меня в смешное положение. Пора бы вам уже знать, что по советским законам жена и муж не могут работать в одном предприятии в непосредственной зависимости друг от друга. И о какой это награде вы болтаете? Извольте видеть, научился говорить по-русски и считает, что сделал всему строительству огромное одолжение, все должны ему быть благодарны: сократил штат строительства на одну переводчицу.
– Я не говорю ещё настолько совершенно по-русски, чтобы обойтись без переводчика.
– Кого вы хотите обмануть, Морозова? Строительство? Партию? Как вам не стыдно! Посягнули на святыню, жену, видите ли, хотят с ним разлучить на несколько месяцев, и сразу схлынули с него все его советские чувства. Готов, как мелкий лгунишка, обманывать во имя защиты «домашнего очага».
– Можете надо мной измываться сколько угодно. Я думаю, если люди живут друг с другом, то должны немного считаться один с мнением другого. Я запрещаю вам туда ехать! Понятно?
– Вот таким языком надо было говорить с самого начала, тогда нам не о чем было бы вообще спорить. Я, дура, раскрываюсь, радуюсь, говорю о комсомоле, о большой работе, а у него одно: «Моя жена не смеет покинуть мой дом». Вам, очевидно, кажется, что титул «моя жена» даёт вам право и в наших условиях распоряжаться мною как вещью. Вы ошибаетесь. Возвращаю вам его обратно. Когда мы сошлись, вы не уточняли условий, а я такой ценой покупать этот титул никогда не собиралась. Я жила с вами до тех пор, пока считала вас действительно своим, нашим человеком. Оказывается, все ваши сугубо советские установки – только внешняя скорлупа. В первый раз поскребли поглубже, и сразу вылез из вас пошленький мелкий буржуа. До свиданья, мистер Кларк. Если при вашем несовершенном знании русского языка вам понадобится переводчица, поищите себе другую.
– Если вы сейчас уйдёте, предупреждаю, можете больше не возвращаться. Советую вам подумать.
– Спасибо за совет, я уже подумала. Мои мелкие вещи, если вам не трудно, отошлите с шофёром на второй участок. Всего вам доброго, мистер Кларк.
…Об оконное стекло заунывно, в нос, звенела муха. Окно выходило на Вахш. По краешку стекла ползла звенящая тварь. Нет, это была не муха, это была большая полосатая оса с тонкой талией лезгина. Она, урча, упорно продвигалась вверх. Оса явно состояла из двух самостоятельных частей: миниатюрный трактор с прицепом. На столе, в разрисованных пиалах, бесповоротно стыл чай. Кларк взял карандаш, придвинул листок с цифрами и попробовал проверить вычисления. Вереницы цифр бежали перед глазами, косые, как дождь. Он свернул листок и засунул в карман. Кто-то открыл входную дверь:
– Тут живёт инженер из Америки?
– Чего нужно?
– Просють срочно к главному инженеру.
– Хорошо. Сейчас приеду.
Полозова, выйдя из дому, машинально пошла к головному участку. Время было раннее. В комсомольском комитете, наверно, никого ещё нет. Машина на второй участок уходила тоже значительно позже. Полозова пошла вдоль реки. Горечь обиды свела судорогой сухие губы, жгучей сухостью горела в глазах. «Дерьмо! Как я могла столько времени прожить с таким человеком?»
Не доходя до головного сооружения, она неожиданно натолкнулась на небольшого человека в зелёной тюбетейке, сидящего на валуне, у обрыва.
– Керим!
– А, это ты, Мариам?
– Что ты здесь делаешь?
– Приехал с третьего участка. С утра будет много работы. Спать ложиться не стоит. Присел тут над рекой. Прохладно, и пыли нет. А ты куда так рано?
– Я?… Я тоже вышла немного пройтись. С утра тихо, хорошо. Вот подожду машину, поеду на второй участок.
– С сегодняшнего дня приступаешь к работе?
– А чего ж откладывать? Там ведь ячейка осталась почти беспризорная. Чем скорее наладим работу, тем лучше.
– Да, это правильно.
Разговор не клеился. Полозова чувствовала: лучше было не останавливаться, сказать, что куда-нибудь торопится. Но сказала ведь сама, что не торопится никуда, и уходить было неловко. Она подняла глаза на Нусреддинова:
– Керим!
– Да, Мариам?
– Слушай, Керим. Я давно уже хотела с тобой поговорить… – она солгала и остановилась.
– О чём, Мариам?