Человек находит друга
Шрифт:
Впервые шакал завилял хвостом при виде человека, ещё на один шаг приблизив заключение вечной дружбы между людьми и собаками. Даже такие умные животные, как хищники семейства собачьих, не сразу обретают абсолютно новый тип поведения, каким бы благотворным ни был первый опыт. Для этого требуется, чтобы в психике животного образовались определённые связи в результате многократного повторения одной и той же ситуации. Возможно, прошло несколько месяцев, прежде чем эта старая самка снова побежала впереди охотника за животным, проложившим ложный след. И пожалуй, только её отдалённый потомок научился постоянно и целеустремлённо вести за собой охотников к затравленной добыче.
В раннем неолите человек, по-видимому, переходит к оседлому образу жизни. Первые известные нам жилища воздвигались на сваях — они принадлежали людям, которые ради безопасности строили их на отмелях озёр, рек и даже Балтийского моря. Мы знаем, что к этому времени собака уже превратилась в домашнее
Однако важно вот что: хотя в ту эпоху шакалы были распространены гораздо более широко, чем в наши дни, по берегам Балтийского моря они тогда не водились.
Следовательно, можно предположить, что человек, продвигаясь на север и запад, привёл с собой и собак, или полуприрученных шакалов, которые следовали за ним в его странствиях. Когда же он начал строить жилища на сваях над водой и изобрёл пирогу (два нововведения, несомненно знаменовавшие значительный культурный прогресс), его взаимоотношения с четвероногими спутниками неминуемо должны были претерпеть кардинальные изменения. Вода уже не позволяла шакалам жить вокруг его стойбища, как прежде. Не могли они и охранять жилища своих хозяев от других людей, нападавших с воды. Представляется логичным, что человек, когда он впервые сменил прежнее стойбище на свайный посёлок, захватил с собой и несколько наиболее ручных шакалов — тех, например, которые особенно отличались на охоте и были покладистее большинства своих полудиких собратьев, — и таким образом создал из них домашних собак в буквальном смысле слова.
Даже в наши дни разные народы содержат собак по-разному — вплоть до самого примитивного способа, когда собаки живут стаями вокруг селения и их связь с людьми носит весьма непрочный характер. Другой тип содержания собак мы находим в любой европейской деревне, где несколько собак связаны с одним домой и принадлежат одному конкретному хозяину.
Вполне вероятно, что такой тип взаимоотношений выработался в процессе развития свайных поселений. Много собак там держать было нельзя, и это, естественно, должно было привести к инбридингу (скрещивание между собой двух близкородственных организмов. Постоянно применяется селекционерами-практиками для улучшения линий сельскохозяйственных животных и растений), что, в свою очередь, способствовало передаче по наследству черт подлинного одомашнивания. Два факта свидетельствуют в пользу этого предположения: во-первых, торфяная собака, обладавшая более короткой мордой и более выпуклым черепом, несомненно, представляет собой одомашненную разновидность шакала, а во-вторых, кости этих животных удавалось отыскать почти исключительно среди остатков свайных поселений.
Эти собаки, должно быть, уже были настолько приручены, что входили в пирогу и спокойно сидели в ней, пока охотник грёб к берегу, а по возвращении домой взбирались на помост.
Полуприрученная собака-пария ни за что не сделает этого, и даже выросшие у меня в доме щенки соглашаются в первый раз спуститься в мою лодку или войти в железнодорожный вагон только после моих долгих и терпеливых увещеваний.
Возможно, приручение собаки уже завершилось к тому моменту, когда люди начали возводить свайные постройки, или же оно происходило параллельно с этим процессом. Вполне вероятно, что какая-то женщина, а то и маленькая девочка, играя в «дочки-матери», подобрала осиротевшего щенка и вырастила его в своём доме. Быть может, родителей, а также братьев и сестёр этого щенка сожрал саблезубый тигр, так что в живых остался он один. Бедняжка, наверно, скулил и плакал, но никто не обращал на него внимания — в те дни чувствительность была людям несвойственна. н Но вот мужчины уплыли на охоту, а женщины занялись рыбной ловлей, и почему бы нам не вообразить, что маленькая девочка обитателей озёрной хижины отправилась туда, откуда доносилось жалобное повизгивание, и в конце концов обнаружила в земляной пещерке крохотного щенка, который бесстрашно заковылял к ней навстречу и принялся лизать её протянутые руки. Мягкое, круглое, пушистое существо, без сомнения, пробудило в этой маленькой девочке каменного века такое же стремление таскать его на руках и нянчить, какое мы наблюдаем у маленьких девочек нашей собственной эпохи, ибо порождающий его инстинкт материнства не менее древен, чем сам человек. И вот девчушка каменного века, подражая взрослым женщинам, дала щенку поесть и, следя за тем, с какой жадностью он набросился на угощение, испытала не меньшую радость, чем испытывает хлебосольная хозяйка наших дней, когда гость отдаёт должное какому-нибудь искусно приготовленному блюду. Вернувшись домой, родители девочки с удивление и без особого восторга обнаруживают там сонного объевшегося шакаленка. Отец, конечно, намеревается тут же его утопить, но девочка со слезами вцепляется в колени отца, так что он спотыкается и роняет щенка. А когда он выпрямляется и хочет опять его схватить, то обнаруживает, что дочка забилась в самый дальний угол и, обливаясь слезами, прижимает щенка к груди.
Родительское сердце даже в каменном веке все-таки не могло быть настолько уж каменным, и щенку разрешают остаться в доме. Благодаря сытному и обильному корму он быстро растёт, становясь большим и сильным. Тут его пылкая любовь к девочке начинает претерпевать изменения, и хотя отец, глава семейства, не обращает на собаку внимания, она постепенно отдаёт свою привязанность уже не ребёнку, а взрослому.
Другими словами, наступает момент, когда щенок, будь он на воле, ушёл бы от матери.
До сих пор в жизни нашего щенка девочка играла роль матери, но теперь отец занимает для него место вожака стаи, которому рядовой член стаи обязан непоколебимо служить.
Вначале мужчине эта привязанность только досаждает, однако вскоре он осознает, что на охоте такая приручённая собака будет гораздо полезнее полудиких шакалов, которые держаться на берегу возле посёлка, но, по-прежнему боясь человека, нередко убегают именно в тот момент, когда им следовало бы задержать затравленную дичь. Да и к дичи приручённая собака относится куда бесстрашнее, чем её дикие собратья, так как её юность прошла в безопасности человеческого жилья и ей не пришлось на опыте познакомится с клыками и когтями крупных хищников. Вот так собака вскоре становится постоянным спутником мужчины, к немалому огорчению девочки, которая видит теперь своего бывшего питомца, только когда её отец возвращается домой, — а в каменном веке отцы отлучались из дому очень надолго.
Однако весной, в ту пору, когда шакалы щенятся, отец как-то вечером входит в дом, таща на плече мешок из невыделанной шкуры, в котором кто-кто копошится и повизгивает. Он раскрывает мешок, и девочка подпрыгивает от радости, потому что на пол выкатываются четыре меховых шарика. Только мать недовольно морщится, считая, что хватило бы и двух…
Действительно ли это случилось именно так? Ну, нас там не было, однако, если исходить из всего, что нам известно, мы можем спокойно принять и подобную версию. В то же время нельзя закрывать глаза на тот факт, что мы не знаем, действительно ли только обыкновенный шакал (Canis aureus) связал подобным образом свою судьбу с человеком. Весьма вероятно, что в различных областях земного шара приручались, а впоследствии скрещивались различные виды шакала — более крупные и более сходные с волком. Ведь многие домашние животные имеют не одного, а нескольких диких предков. В пользу этого предположения свидетельствует то обстоятельства, что собаки-парии нигде и никогда не общаются с шакалами и не скрещиваются с ними. Господин Шеббер любезно обратил моё внимание на тот факт, что на Ближнем Востоке многие местности изобилуют как одичалыми собаками, так и шакалами, однако смешения между ними не наблюдается никакого. Но, во всяком случае, мы твёрдо знаем, что тундровый волк вовсе не является предком большинства наших домашних собак, как считалось прежде.
Лишь несколько собачьих пород ведут своё происхождение от волков (и то в не чистом виде), и их особенности служат лишним доказательством того, что они представляют собой исключение из общего правила. Эти породы, обладающие не только внешним сходством с волком, — эскимосская собака, ездовые лайки, чау-чау и ещё некоторые — сложились на Крайнем Севере. Чистой волчьей кровью не может похвастаться ни одна из них. Вполне правдоподобным является предположение, что человек, продвигаясь все дальше и дальше на север, вёл с собой уже одомашненных собак с шакальей кровью, которые после неоднократных скрещиваний с волками и потомками волков в конце концов стали предками вышеперечисленных пород. Об особенностях психического склада собак с волчьей кровью я ещё буду говорить.
В отличие от собаки кошка совсем недавно стала домашним животным, да и то лишь настолько, насколько она вообще способна к одомашниванию. Недавно, конечно, лишь по сравнению с собакой, история которой, по мнению знающих людей, насчитывает сорок-шестьдесят тысяч лет. Я думаю, что человек впервые покормил шакала примерно пятьдесят тысяч лет назад, а впервые поселил его у себя в озёрном жилище приблизительно за двадцать тысяч лет до начала исторической эры. Рядом с такими цифрами союз кошки с человеком можно считать событием вчерашнего дня. Те же самые люди, которые в следующем тысячелетии построили пирамиду Хеопса, уже создали более высокую форму культуры: коровы, овцы, лошади были у них такими же домашними животными, какими мы их знаем сейчас, человек жил в каменных домах и обрабатывал свои поля, запрягал в плуг волов, — иначе говоря, различия между тем временем и нашим не так уж велики. Весьма вероятно, что именно в Египте, первой в истории аграрной стране, кошки и присоединилась к человеку — ведь огромные хлебные житницы Египта упоминаются ещё в Библии. А где есть большие зернохранилища, так всегда заводится множество мышей и крыс, и если в Ветхом завете среди «казней египетских» мыши не упомянуты, то, наверное, лишь потому, что их и так уже было чрезвычайно много и увеличение их числа не могло произвести заметного впечатления.