Человек-окно
Шрифт:
На следующий день виновник был найден и оштрафован -- на этом настаивали хозяин погибшего Буббо и разъяренный Домингес. Им оказался спортивного вида молодец, проживавший в доме, что на соседней улице. От линчевания (Домингес не мог поверить в преступное мягкосердечие стражей порядка) спортивного молодца спас участковый полицейский. На следующий день Домингес отпросился с работы, купил в похоронном бюро огромных размеров траурный венок (венок по скромным замерам превышал габариты погибшего Буббо в несколько раз) и со слезами на глазах пришел к дону Карлосу. Дон Карлос был тронут до глубины души. Вечером того же дня покойного Буббо похоронили в цветочной клумбе прямо под окном квартиры дон Карлоса. На этой импровизированной похоронной процессии (похоронное бюро наотрез отказалось обслуживать бульдога, поэтому все заботы, связанные с этим делом, Домингес взял на себя) присутствовал дон Карлос, Домингес и еще пятеро соседей, знавших покойного. Дон Карлос не мог говорить -- от горя он настолько шепелявил, что никто его не понимал. Роль падре взял на себя Домингес. Он торжественно положил траурный венок на клумбу, стал возле нее и произнес получасовую речь. Мало кто понял что-то из домингесовской речи -- она изобиловала гиперболами и аллегориями, вычитанными Домингесом в журналах по истории Древнего Мира. Но единственное, что поняли притихшие соседи (мрачные образы ассирийских царей и древнеримских императоров заставили
Два дня после смерти Буббо Домингес упорно разбирался в своем отношении к собачьему роду (в период доброго знакомства с доном Карлосом и его питомцем для Домингеса существовала только одна собака -- Буббо. О существовании остальных он даже не догадывался). К вечеру второго дня он пришел к историческому выводу: Буббо был непростой собакой. Даже можно сказать, что он был не просто собакой, а чем-то больше, чем любая собака. "Я бы сказал, -решительно заключил Домингес, -- что он был не собакой. Это его и сгубило..."
Внутренняя вселенная Домингеса пришла к обычному равновесию: все собаки мира для Домингеса остались "собачьим дерьмом". "Куда этому дерьму до Буббо", -- говорил Домингес и качал головой, словно бы продолжал: никуда этому дерьму до Буббо. Со временем погибший бульдог превратился в некий символ трагического преодоления собакой своей собаковидной сущности. Даже такое благородное животное, как Буббо, не могло пересилить низость и подлость "собачьего дерьма". Собаковидная сущность отомстила герою подло, гадко и коварно. Она отомстила герою смертью -- в этом Домингес нисколько не сомневался. Со временем Домингес вынес павшего в бою с собачьей греховностью Буббо за рамки лающего и скулящего племени. "Это был ангел в обличии собаки, -- говорил он, -- но эти сволочи убили его..." При словах "эти сволочи убили его" на глазах у Домингеса наворачивались неподдельные слезы. Спустя год слезы перестали наворачиваться, но трагическая надломленность в голосе осталась.
Со смертью бульдога Домингес разочаровался в полиции, преисполнился отвращения к людям спортивного вида и модным легковушкам. Дона Карлоса он перестал посещать -- исчез тот символ, та идея, что объединяла какое-то время столь непохожих людей, как Домингес и его сосед. Отчасти, не осознавая этого, Домингес считал виновным в смерти своего любимца самого хозяина: несомненно, решающую роль сыграл длинный поводок. Забыл Домингес со временем и все карточные игры, которые он изучил у дона Карлоса, -- домингесовский мозг отринул все, что каким-то боком касалось жизни и смерти несчастного пса. Прошло время, и он снова стал терроризировать соседей, словно бы мстил всем этим жалким шавкам и бобикам за смерть несравненного Буббо. Соседи вспомнили все обиды и стали бояться Домингеса, как и прежде. Не помогал даже дон Карлос, искренне убеждавший их в собаколюбии Домингеса. "Не-ет, -- несогласно шамкал он, -- Томинхес люпит сопак. Фы фсе фрете..." Единственным позитивным результатом гибели Буббо (если тут можно говорить о "позитивных результатах") стало улучшившееся отношение Домингеса к бульдогам. При виде людей, выгуливающих бульдогов, он остро сочувствовал им, он жалел братьев Буббо. И даже если эти люди выгуливали своих бульдогов в местах, содержащих в себе строгий запрет для всего собачьего, мягкое сердце Домингеса не давало ему сообщать в полицейский участок фамилии и адреса этих людей. Каждый бульдог мира носил на своей уродливой морде печать причастности к высшему миру, открытому Несравненным Буббо. "В каждом из бульдогов, -- печально вздыхал Домингес, -- живет Буббо..."
Глава 10: Аквариумные рыбки
Совершенно другим отношением (в отличие от "собачьего дерьма") было отношение Домингеса к кошкам и комнатным рыбкам.
Рыбки были загадочными существами -- они обитали в замкнутом мире окон и для Домингеса-наблюдателя всегда пребывали в мире-что-за-окном. Замкнутость рыбок касалась всех домингесовских ощущений -- он не слышал их, настолько идеальным был заоконный мир комнатных рыбок. Для Домингеса рыбки являлись идеальными наблюдателями -- они всегда толклись у стекла и смотрели на внешний мир круглыми немигающими глазами. Домингеса возбуждала сама мысль, что он, будучи рядом с аквариумом, наполненным рыбками, является своего рода извечным миром-что-вне и в еще большей степени -- миром-что-где-то. Нигде еще Домингес не испытывал подобного чувства -- поэтому он любил заходить время от времени в зоологический магазинчик и подолгу стоять перед аквариумами. "Несомненно, рыбки -- философские и созерцательные существа", -- думал он, наблюдая ленивые движения рыбьих плавников.
Хозяин зоомагазина определил для себя Домингеса как страстного поклонника аквариумных рыбок -- отчасти он был прав. Однако все попытки предложить Домингесу завести у себя аквариумных рыбок разбивались на неподдельное удивление последнего. Хозяин зоомагазина не понимал -- в его лысой голове не состыковывалась страстная любовь к рыбкам и стойкое нежелание их приобретать. Продавец разводил руками. Откуда было знать продавцу, что для Домингеса приобретение аквариума и заполнение его рыбками было подобно настоящей мировоззренческой катастрофе. Для того чтобы завести у себя рыбок, во-первых, нужно было купить пустой аквариум. Для Домингеса возникала проблема: аквариум уже был не просто пустой, он был заполнен самим фактом идеальной заоконности. Как он мог разрушить идеальную заоконность, которая была, может быть, намного совершеннее, чем при существующих в ней рыбках? Но это была не беда -- однажды Домингес пришел к выводу, что эта проблема преодолима. Но как быть с другой, гораздо большей проблемой? Ведь, чтобы наполнить аквариум рыбками, нужно извлечь понравившихся рыбок из некоего специального сосуда (название сосуда Домингес не знал) и перенести в аквариум с водой, уже стоящий дома. Автоматически рыбка, вынутая из аквариума, в тот же момент превращалась из философского и созерцательного существа в мокрую, трепыхающуюся, слизкую тварь. Купить подобное чудовище Домингес не мог. Ему не помогала та мысль (которую Домингесу безнадежно пытался внушить продавец), что рыбка остается та же -- через короткое время она будет той самой рыбкой, которая так понравилась Домингесу. "Нет, -- думал Домингес, возмущаясь самой постановкой вопроса, -это никогда уже не будет аквариумной рыбкой". Если бы Домингес набрался мужества и совершил героический акт пересадки купленной рыбки в купленный аквариум, то уже в следующую секунду он проникся бы неподдельным восхищением к купленной рыбке. Этого мужества у Домингеса не было. Продать любой аквариум, уже наполненный какими угодно рыбками, хозяин зоомагазина не хотел -- это претило его профессиональной этике. Зная Домингеса как страстного поклонника аквариумных рыбок, читающего регулярно учебники и журналы соответствующего профиля, знающего наизусть названия и повадки всех видов аквариумных рыбок, продавец физически не мог подсунуть "кота в мешке" (при этих словах Домингес искренне возмущался -- о причине возмущения будет сказано ниже). Он не мог так поступить со столь уважаемым покупателем.
В конце концов, продавец решил, что у Домингеса ограниченные средства (рыбки и все к ним относящееся стоили недешево) и потерял к нему торговый интерес. Правда, иногда хозяин зоомагазина прибегал к услугам Домингеса -- тот стал настоящим знатоком аквариумных рыбок. В этот момент потенциальные покупатели считали Домингеса то ли поставщиком рыбок, то ли совладельцем зоомагазина -- так сказать, ответственным по части рыбок и рыбьего корма. Домингес охотно выкладывал кучу разнообразнейшей информации о драгоценных рыбках, не переставая пожирать их восхищенными глазами...
Глава 11: Бастет и Фрея
Еще более теплые чувства питал Домингес к кошкам.
В отличие от аквариумных рыбок, кошки сознательно выбирали окно. Это было подобно чуду: пушистый зверь неторопливо находил соответствующее его настроению окно, прыгал на подоконник, устраивался поудобнее и часами тихо созерцал заоконную реальность. Домингес раньше не верил в явление метемпсихоза, но, покорившись кошачьей созерцательности, он пришел к выводу: если я умру, то обязательно стану кошкой (в моменты, когда он наблюдал аквариумных рыбок в зоомагазине, Домингес думал: если я умру, то обязательно стану аквариумной рыбкой). Особенно восхищала Домингеса способность кошек оценивать завершенность аквариума с рыбками -- чисто гастрономический интерес котов Домингес после долгого размышления (он был трезвомыслящим человеком) поставил на второе место после созерцательного. Это делало кошек в глазах Домингеса единственными (не считая аквариумных рыбок) совершенными существами в мире-внутри. Нелюбовь кошек ко всем собакам (в домингесовской терминологии -- "собачьему дерьму") была далеко не случайной антипатией. Домингес не любил гладить кошек -- он видел, что подобные поступки явно мешают кошкам созерцать заоконье. Также он не понимал, как можно говорить кошкам "кис-кис". По его мнению, подобное "кис-кис" не только отвлекало кошек от высшей деятельности, но и унижало их сверхчувствительную натуру. "Вот почему, -- думал Домингес, -они гораздо больше привязаны к дому, чем к хозяину. Ведь хозяин мешает им созерцать, проявляя подсознательное желание обычного человека низвести кошек до состояния "собачьего дерьма". Никакими подачками не заставишь настоящую кошку привязаться к прихотям человека -- не за это ли кошки не любят "собачье дерьмо"?.. Причина -- в продажности "собачьего дерьма". Да, в низменности его происхождения..."
С любовью Домингеса к кошкам связан следующий случай. Неожиданно симпатия к кошачьему роду привела его к любви к древним египтянам -- кто-то из сослуживцев обмолвился, что в Древнем Египте обожествили кошек. Так ничего не подозревающий анонимный сослуживец (имени его Домингес не запомнил) подвиг Домингеса на переосмысление роли и значения исторической науки (со времени второго домингесовского романа история продолжительное время Домингесом презиралась или, в лучшем случае, игнорировалась). На следующий же день Домингес пришел в общегородскую библиотеку (это был первый раз в его жизни -библиотека имела очень маленькие и узкие окна). Домингес взял книгу о древнеегипетской религии и культуре. Из нее он узнал про кошкообразную богину Бастет, священный кошачий город Бубастис (прочтя слово "Бубастис", Домингес задумчиво сказал: "ага" -- он счел это неслучайным совпадением) и известную любовь царицы Нефертити к кошкам. "Древние египтяне были очень разумными людьми", -- заключил Домингес. Полюбив религию и культуру Древнего Египта, Домингес начал выписывать журнал по древней истории, в процессе чтения которого он воспылал ненавистью ко всем, кто разрушил величайшую и богатейшую культуру Древнего Египта: ассирийцам, ливийцам, нубийцам (то бишь эфиопам), римлянам и арабам. Через нелюбовь к римлянам антипатия Домингеса своим ходом распространилась на нетерпимость к Римско-католической церкви и, особенно, к латинскому языку и Римскому Папе. "Я -- антипапист", -- сказал в день прозрения Домингес сослуживцам. "Почему?" -- обескуражено спросили они его -интереса Домингеса к религии раньше не наблюдалось, обескураженность сослуживцев объяснялась также тем обстоятельством, что подавляющее большинство их формально принадлежало к римско-католической пастве. "Потому, что Рим уничтожил Древний Египет", -- честно признался Домингес. Сослуживцы не нашлись, что ответить. С того дня в глазах дона Игнацио (кстати, вернейшего сына римско-католической церкви -- не без давления со стороны супруги) Домингес стал настоящим вольнодумцем и ниспровергателем догм... Антипатия Домингеса распространилась на всех выходцев с африканского континента и людей семитского происхождения (одно время Домингес долго размышлял, есть ли разница между арабами и евреями. В конце концов, он пришел к выводу, что те и другие -- одного поля ягоды: арабы и евреи в равной степени считали древнеегипетскую религию "дьявольским суеверием", в чем, кстати, смыкались с обскурантским мнением Римской церкви). "Эти сволочи разрушили Древний Египет", -- гневно говорил Домингес. На этот раз сослуживцы согласились с ним: они и сами недолюбливали "всех этих пархатых-носатых"...
В процессе чтения журналов по древней истории Домингес нашел второй благородный народ, вызывающий справедливое восхищение. Это были древние германцы. Все объяснялось просто: у древних германцев кошки считались божественными существами и две из них везли колесницу самой богини Фреи. Домингес преисполнился уважения к древним германцам. Его симпатия по инерции перенеслась на германцев недревних, то бишь немцев (про немцев-католиков Домингес говорил: "это ненастоящие немцы"). Через симпатию к немцам он пришел к грандиозной личности Адольфа Шикльгрубера и оценил ее по достоинству. Во-первых, Адольф Шикльгрубер ненавидел Римско-католическую церковь -подлинное наследие разрушения Древнего Египта. Во-вторых, Адольф Шикльгрубер терпеть не мог евреев -- других разрушителей Древнего Египта. В-третьих, Адольф Шикльгрубер хотел возродить древнегерманское язычество, а значит, и культ богини Фреи, несомой божественными кошками. Домингес заинтересовался национал-социализмом и купил в книжном магазине "Майн кампф" гениальной руки Адольфа Шилькгрубера, и его биографию... Стать национал-социалистом Домингесу помешала именно биография. Из нее он узнал то, что разрушило в нем всякое уважение к национал-социализму: Адольф Шилькгрубер любил собак ("собачье дерьмо" в домингесовской терминологии) и его имя переводилось как "Волк", а волки, как известно, с собаками одного семейства ("одно собачье дерьмо!"). К тому же, злосчастный и кровожадный Шикльгрубер дружески относился к арабам -жестоким разрушителям Древнего Египта (правда, одни авторы отрицали это, но зато другие подтверждали многочисленными историческими фактами). Последнее, что добило расстроенного Домингеса было то, что Шикльгрубер ненавидел черной ненавистью английского премьер-министра Уинстонна Черчилля, который, как оказалось, был истинным любителем кошек. "Он -- ненастоящий немец", -резюмировал Домингес и выкинул "Майн кампф" Адольфа Шилькгрубера и его биографию в мусоропровод. С этого дня Домингес стал антифашистом и поклонником английской демократии...