Человек-Паук. Майлз Моралес. Крылья ярости
Шрифт:
Ганке до сих пор стоит, скрестив руки на груди, и притопывает носком ноги. Точно так же поступает моя бабуля, когда выясняется, что я не вынес мусор – но ведь дело не в том, что я не собирался этого делать. Просто все иногда могут быть забывчивыми. Лицо Ганке – живое воплощение сомнения, он мне не верит. Я чувствую, как капля пота оставляет на шее влажный след.
Пора уходить.
– Спущусь лучше как обычно, – говорю я, прочистив горло, и направляюсь мимо друга к выходу. Я старательно не смотрю ему в глаза, потому что не умею выдерживать недоверчивый взгляд на близком
– Майлз, – шепчет Ганке, и я застываю на месте. Медленно поворачиваюсь.
– Да?
«Пожалуйста, не спрашивай меня ни о чем, не спрашивай, не спрашивай», – умоляю его про себя.
– Если бы что-то случилось… что-то плохое. Если бы с тобой что-то стряслось… ты бы ведь рассказал? – спрашивает он, мой настоящий друг, которого волнует Майлз.
Где-то в желудке чувствую укол вины. Переступаю с ноги на ногу, как обычно делаю, когда волнуюсь, а я всегда волнуюсь, когда вру.
– Конечно, а как же? – Я выдавливаю из себя улыбку и надеюсь на ее убедительность. Хлопаю своего друга по плечу. – Мы же друзья. Я рассказываю, что происходит у меня, ты – что у тебя.
Мы стукаемся кулачками на прощанье, и я снова направляюсь к двери.
– Давай до понедельника? – спрашиваю я.
– Да, – отвечает Ганке, и по голосу становится ясно, что мои отговорки его не убедили. – Увидимся.
Пока спускаюсь по лестнице, чувствую вибрацию в кармане джинсов. Наверное, это мама наконец увидела мое сообщение о ситуации с рюкзаком. Прислоняюсь к стене и делаю глубокий вдох, готовясь к разговору.
– Алло?
– Майлз Гонзало Моралес, ты бы знал, как тебе повезло, что я уснула на диване! – говорит она напряженно, но без злости.
– Мам, прости! Просто в рюкзаке остался учебник по истории, а нам по нему задание на выходные задали.
– Мы бы могли съездить завтра вместе! У меня выходной. Ох, Майлз, ты как будто нарываешься на неприятности. Ты видел время? Где ты? Я поймаю машину и заеду за тобой, так будет быстрее…
– Мам, не надо, я с Питером.
Это еще что такое было? Зачем сейчас-то врать? Я вообще не собирался видеться сегодня с Питером, особенно после происшествия в магазине. Но мне нужно немного времени. На все. Подумать. Успокоиться. Выпустить пар.
Мне нужно время.
– Мам, я пойду, ладно? – спрашиваю я. – Но у меня все хорошо, честное слово.
Она вздыхает.
– Иди домой, Майлз.
И я знаю, что эти слова на самом деле значат гораздо больше. В них звучит: «Ты мне нужен. Я тебя люблю. Мне нельзя потерять вас обоих».
Не потеряет.
Я прощаюсь с мамой, спускаюсь на первый этаж, попадаю в вестибюль, с опаской машу охраннику и изо всех сил стараюсь не выглядеть, как человек, который выходит из здания, в которое не заходил. Выйдя на улицу и собираясь свернуть в переулок, где якобы стояла выручившая меня мусорка, я вдруг застываю на месте. Из окна торчит Ганке и смотрит вниз, как раз туда, где должен был быть мусорный бак. Я вздыхаю. Надеюсь, моей увлекательной истории ему хватит и он не будет задавать лишних вопросов.
Жду, пока мой друг уйдет в комнату, прячусь в тени и склоняюсь над своим рюкзаком. Наконец можно выдохнуть: сейчас я расстегну молнию, достану костюм и стану тем, кем действительно
Глава 5
МОЯ МАСКА, гладкая и приятная на ощупь, хорошо пропускает воздух. Ее почти невозможно порвать – она из очень эластичной резины и обработана так, чтобы защищать от холода. Как обычно, первым делом я надеваю именно маску: если кто-то увидит, как я облачаюсь в костюм, по крайней мере, не рассмотрят моего лица. Затем натягиваю легинсы и шорты, втискиваюсь в водоотталкивающую кофту, закрепляю на запястьях веб-шутеры и мгновение трачу на ощущение их веса на руках.
Я вдыхаю ночной воздух и вглядываюсь в небо. По маске барабанит дождь, а мне не терпится взметнуться ввысь. Кроссовки – в рюкзак, вещи наматываю вокруг него, чтобы никто не заметил логотип Бруклинской академии. Все вместе отправляется за стоящий рядом электрощиток. Выставляю запястье вперед и вверх.
Бз! Паутина выстреливает и приклеивается к углу крыши нашего общежития, следом за ней взмываю я и, наконец, упираюсь ногами в карниз.
Так взбираться по стене гораздо проще.
Пролетая над городом размашистыми дугами на паутине, я за считаные минуты оказываюсь в центре Бруклина. По костюму колотят капли дождя, а я раскачиваюсь на паутине, по очереди выстреливая паутину то в одно, то в другое здание, как учил меня Питер. Выстрелить – и лететь, выстрелить – и лететь, ритмично и четко. Полет получается легким, как всегда. Только надо не забывать подгибать колени, когда паутина тянет меня вперед, – так получается гораздо быстрее. Мне кажется, примерно такие же ощущения должны быть, если несешься на «Ламборгини» на полной скорости по пустому Манхэттену без светофоров.
На такой высоте я не мешаю ни движению автомобилей, ни самолетам, которые летят гораздо выше. Только птицам приходится быть внимательнее.
Я лечу как будто со скоростью света, а в груди разливается невероятная легкость, и я только и думаю о том, чего бы интересного сегодня сотворить.
Замечаю впереди, в Проспект-парке, особенно высокое дерево и стреляю паутиной. Она приклеивается к стволу, я хватаюсь за нее обеими руками, как можно плотнее подгибаю колени к телу и закручиваюсь в воздухе. Мир бешено вертится вокруг меня, и кажется, мне вот-вот станет плохо. Я закрываю глаза и отдаюсь на волю рефлексов. Сначала меня тянет к земле, а затем упругая паутина дергает вверх.
Я смеюсь, чего не делал слишком давно, раскидываю руки в стороны и ласточкой пикирую к земле, ища взглядом следующую точку опоры.
С тех пор как я обрел способность перемещаться таким образом, Бруклин будто бы стал меньше, но наполнился волшебством. Особенно это видно ночью. Я пролетаю над озером, где мы с мамой кормили лебедей, когда я был маленьким, и над спортивной площадкой, где мы с отцом играли в баскетбол.
Добравшись до следующего дерева, я решаю остановиться.
Сижу.