Человек перед Богом
Шрифт:
Мы не всегда доверяем тому, что Бог в нас верит; и поэтому мы не всегда способны верить в себя. Опять-таки, не той поверхностной самоуверенностью, которая нам присуща, а глубинной уверенностью, что мы для Бога — святыня и что мы для Бога — предмет любви. Но мы можем тогда обратиться мыслью к тем, кто нас любит, и к тем, кто в нас верит. Я не думаю, чтобы среди нас нашлись такие, в кого хоть кто-то, хоть один человек не верил бы, который был бы отвергнут всеми до конца как существо без содержания, без смысла и поэтому не только без будущего, но даже без настоящего. Мы окружены людьми, верящими в нас, верящими в свет, который в нас есть, верящими в нас как в друзей, как в братьев и сестер, как в сыновей и детей, как в родителей; верящими в нас во всей сложности и во всем богатстве человеческих отношений. Неужели
Вот с чего тоже можно начать: верить, что свет во тьме светит и что никакая тьма его не может заглушить, если даже и не может его пронизать и рассеять до конца. И поэтому мы можем верить в свет, который в нас есть, в Царство Божие, заложенное, по слову Ефрема Сирина, в тех наших глубинах, каких часто мы не умеем достигнуть и которое, однако, там лежит в ожидании возможности раскрыться.
А раскрыться оно может и должно. Вы, наверное, помните притчу Христову о том, что Царство Божие — как зерно, которое человек насаждает в землю и уходит по своим дела. Он занят своими заботами, он забывает об этом зерне, он о нем не заботится, потому что он ничего для этого зерна сделать не может. А зерно прорастает; и в свое время даст росток, и этот росток даст, может быть, дерево и плод.
Недостаточно, однако, просто считать, что в нас заложено нечто. Вы, верно, помните, как в начале книги Бытия говорится, что Адаму было поручено возделывать рай. Рай этот разрушен человеческим падением; но мы все же остаемся как бы садовниками. Наша задача — вырвать сорную траву, чтобы дать простор всему, что должно вырасти в этом райском саду.
Но это мы можем сделать только с вдохновением; а вдохновение в нас может родиться только от той веры, о которой я говорил, и от уверенности (это тоже из области веры, опытной веры) в том, что мы достоверно знаем: мы любимы. Любимы Богом, любимы людьми и любимы не только за то поверхностное, что они видят в нас, чем они могут пользоваться, но и за что-то очень глубокое, что ощущают в нас. Дружба, любовь рождаются, растут и живут не теми поверхностными признаками, которые всем доступны: красотой, умом, чуткостью, — а теми глубинами, из которых они сияют. Почему мы с человеком дружим? Почему мы человека любим? Потому что мы переживаем встречу с теми глубинами его, которые сияют вечным светом.
По отношению к другим мы это часто помним, мы это переживаем, это — реально. Мы должны научиться не забывать этого и в отношении себя самих: мы любимы Богом, мы любимы людьми. И мы не только имеем право — мы должны научиться любить в себе ту Божественную красоту, ту Божественную гармонию, которые в нас вложены. И только если мы умеем с уважением, с любовью, с благоговением отнестись к себе самим, можем мы начать вдохновенно, дерзновенно и решительно бороться со всем тем, что может нам помешать быть этим человеком: образом, сиянием Божиим.
Тут у каждого будут свои задачи; у каждого свои свойства, положительные и отрицательные; у каждого свои соблазны. Но в основе путь один: верь, что ты — чадо света, и ты будешь в свете Божием. Верь, что Бог в тебя верит и что верят в тебя другие люди; верь, что ты любим и полюби себя достойно этой любви; вырасти в меру именно этой любви.
Конечно, помогает нам чтение Евангелия; не поиски в нем обличений, не поиски даже того, что нас поучает, — заповедей; а поиски того, что нас сродняет со Христом, делает нас родными Ему и Его делает родным для нас. Помните, как после Воскресения Спаситель сказал мироносицам: Идите к братьям Моим (Мф. 28, 10). Он нас называет братьями и сестрами Своими. Тогда Он сказал "братьям", потому что Он посылал их к апостолам. Но это слово объемлет всех, кто Ему родной, и все мы — родные Ему, потому что мы рождены из одной купели, рождены еще раньше этого из единого творческого действия Божия.
И вот, надо вглядеться в образ Христа не для того, чтобы уловить Его свет в отличие от нашего или в отличие от Него уловить тьму, которая в нас есть, а для того, чтобы почувствовать, в чем Он нам родной, чем мы на Него похожи, что общего между
И на этом пути каждый из нас должен искать своих задач и их осуществлять. Но тогда борьба с грехом, с недостатками, с несовершенством не делается исключительно темным занятием, когда мы заняты только неправдой в себе, а делается творческой радостью, когда, увидев, как растет в нас что-то светлое, Божие и как на него надвигается опасность, мы эту опасность отстраняем. В этом заключается творческая, живая, радостная борьба за цельность души, за настоящую цельность, за исцеление, за то, чтобы стать до конца здоровыми, такими здоровыми, чтобы чутьем, всем устремлением души, всем дерзновением, всей страстью своей и, вместе с тем, всей решимостью своей искать этого совершенства, этой полной гармонии со Христом.
Опасность нас может настичь на этом пути, если мы будем взирать на себя, вглядываться, следить за собой, ставя перед собой вопрос: становлюсь ли я лучше, совершеннее, достойнее Бога? Этого вопроса себе ставить не надо, потому что по мере того, как у нас светлеет ум, очищается сердце, воля выпрямляется, самое тело наше делается более духовным, по мере того, как мы видим Божию святость все более ясно, по мере того, как Его сияние делается ярче перед нами, — мы непременно увидим себя в меньшем свете и будем переживать свои неудачи больше, чем когда мы были слепы, нечутки, бесчувственны. Поэтому надо просто идти; идти: от света к свету, зная, что путь именно к свету, не боясь, не ставя никаких вопросов: лучше я или не лучше? Идти от несовершенства к меньшему несовершенству, от полутьмы к меньшей полутьме, зная, что в конечном итоге растет свет, но что раз нас осветил Божественный свет, всякий другой свет кажется нам тусклым и безрадостным. Мы не напрасно в вечерне поем: Свете тихий святыя Славы Божественного Отца… И слово, которое мы переводим по-славянски как "тихий", на греческом языке значит "радостный", радостотворный свет.
Вот, начнем с этого, в контексте этого поста, в контексте нашего вырастания в свободу, в контексте этой духовной весны, когда все живые силы должны вострепетать в нас, возродиться, возликовать. И оставим Богу суд над нами, если увидим в себе что-то недостойное и нас самих, и любви тех, которые нас любят, и их веры в нас; или недостойное Бога, Его любви и Его веры. Будем выкорчевывать, очищать, вырывать — но с радостью, с той радостью, о которой говорил Серафим Саровский, с радостью, которая позволяет и дает возможность совершить любой подвиг. Мученики шли на мученичество с радостью, несмотря на острое страдание. Подвижники жили радостью; даже те, которые писали самые суровые, строгие слова о грехе, о себе самих, — жили во свете. И мы живем во свете. Нам дано так много! Нам дано знать Бога, знать, что Он есть; нам дано хоть зачаточно знать что-то или даже многое о Нем во Христе, через Христа, через Его святых, через их писания; нам дано участвовать в божественных службах, где мы вливаемся в молитвы святых, приобщаясь к ним, как человек, который слушает музыку, перерастает себя, вливаясь в музыкальный опыт, в песнь торжествующей любви, радости и красоты, пережитой композитором, как человек, глядящий на закат или на картину великого мастера, вливается в его опыт — и перерастает себя.
И, наконец, нам дано нечто даже большее: участие в таинствах, когда Бог как бы вливается в нас, пронизывает нас, как огонь пронизывает железо, проникает в нас, как влага проникает иссохшую землю, как любовь, которая животворит наши сердца. Нам дано приобщиться Телу и Крови Христовым, стать единосущными с Ним, стать как бы Его живым, телесным присутствием на земле. Мы это мало замечаем, потому что мы очень невнимательны к тому, что с нами происходит посредством тех чудес, которые мы называем таинствами, через Божественные действия, которыми Он, переливаясь через край, достигает нас.