Человек перед Богом
Шрифт:
Сколько раз бывает: мы молимся, и душа горит, и слезы текут, и мысль собрана, и все тело как-то обновляется этой молитвой, — и вдруг все срывается. Сорвалось, потому что устало тело и не может больше вынести этого напряжения; сорвалось, потому что человек с нами заговорил; сорвалось, потому что ворвалась в ослабевающее внимание земная, мертвящая мысль, потому что заколебалось сердце… Как это часто бывает; как это горестно; но эти мгновения, которые мы так переживаем, — это уже мгновения Жизни, ликующей вечной Жизни. Как же нам бояться того момента, когда тело перестанет уставать, когда мысль перестанет колебаться, когда сердце перестанет двоиться, когда внешние силы потеряют над нами власть и мы сможем просто жить? Это и есть смерть: дверь, через которую мы вступаем в жизнь, и самая эта жизнь, раскрывшаяся сначала как смерть зерна, а потом — как его расцвет; сначала — как погружение в тьму, в смерть, а потом — как явление в красоте и славе.
Как глубоко и смело мы могли бы жить, с какой надеждой, с какой уверенностью,
Вы, может быть, вспомните несколько образов, которые нам дает Священное Писание. Первое: Моисей на горе Синайской и внизу в трепете и ужасе собравшийся народ, взирающий на высоту горы, покрытой темной тучей, словно дымом из печи. И в эту темноту, движимый послушанием и верой, поднимается и вступает Моисей, и в то мгновение, когда он входит в этот мрак, мрак этот озаряется для него светом: слава Божия, виденная извне, — ужас и тьма; пережитая изнутри, она — свет и жизнь. Моисей беседует с Богом, и опыт его беседы с Богом, этой таинственной, глубинной встречи избранника Божия со своим Господом, его побуждает сказать: Господи, дай мне видеть Твое лицо! Моисей чувствовал присутствие Его Духа, слышал Его голос, переживал Его славу; взглянуть бы в Его лик — раз взглянуть! — и умереть, то есть выйти из жизни. И Господь ему говорит: нет, это тебе сейчас еще невозможно; лика Моего ты видеть не можешь. Но Я тебя поставлю в расселину камня; Я покрою тебя рукой; и когда Моя слава пройдет перед тобой, когда Я мимо пройду и сияние ослепительной Моей славы, которое ты теперь не можешь еще пережить, станет удаляться, Я приму Свою руку, и ты увидишь Меня сзади. Так и происходит; и Моисей видит как бы уходящего Бога (Исх. 33, 18–23). Один из отцов Церкви говорит нам, что так бывает со всяким человеком, к которому сколько-то приблизился Бог. Человек переживает Его присутствие, он уже не может жить без тоски о том, что пережил, он хотел бы видеть Лик Божий — но рано ему. Он видит, как удаляется от него Бог, — и что остается? Не бесплодная тоска, не горечь о том, что однажды данное теперь уходит, — нет! Остается голод и жажда, и томление по тому, чтобы снова встретить Того, Кто есть любовь, Кто есть жизнь, Кто есть истина и предельная красота, в Ком — слияние вечности. И остается только одно: следовать за Ним, идти за Ним, куда бы Он ни пошел. Так и говорит Моисей, когда Господь ему повелевает вывести из Египта детей израильских: но пойдешь ли Ты с нами, Господи? Потому что, если Ты с нами не пойдешь, незачем нам уходить из плена.
Второй образ того же рода: после того, как Христос был крещен Иоанном, Креститель громко заявил своим ученикам: вот Агнец Божий, поднимающий на Своих плечах грех мира (Ин. 1, 29). И двое из учеников оставили Иоанна, который был только Предтечей Того, Кто теперь уже пришел, и последовали, поспешили за Ним. Христос обернулся: Чего вы от Меня хотите? — Мы хотим видеть, где Ты живешь… Они хотели с Ним побыть, они хотели быть в Его присутствии, слышать Его слово. Но за их ответом, незнаемо для них, кроется, может быть, смысл, который нам яснее, чем им. Они встретили Его там, где Он остановился, в одной из бедных хижин недалеко от Иордана; но Он был Тот, Который живет во свете неприступном — Живой Бог и Самый Свет; Он был Тот, Который стал человеком и теперь живет среди нас, как один из нас, как брат наш по человечеству; Он — Тот, Который сошел во ад крестом и смертью. Вот Кого они встретили. И постепенно, шаг за шагом, они обнаружили, где Он: на престоле на небеси, на жребяти осли, как поется в день входа Господня в Иерусалим. Да, и на земле, и на небе; и во времени, и в вечности; и в аду, и в раю — неизменный, Тот же Господь с нами. С нами везде — наш Бог.
И вот, мы призваны идти за Ним; не только следовать за Ним исполнением Его заповедей, но идти, потому что нас влечет тоска по Нему, потому что мы не можем жить без Него, раз с Ним встретившись, раз коснувшись Его присутствия. Вспомните рассказ о слепорожденном: его исцелил Господь — и на что открылись его глаза, когда впервые они что-то увидели? Они открылись на лик Бога, ставшего человеком, они открылись на взор, на бездонный взор Божественной любви, которая его увидела среди толпы. И мы тоже иногда переживаем это: в какое-то мгновение на лице человека в момент молитвы, причащения Святых Тайн, через икону, через слово святых. Вдруг наши глаза открылись на Живого
У нас, однако, не всегда хватает упорства, верности сердца, уверенности в нами же однажды пережитом, чтобы всю нашу жизнь устремляться, идти, идти, пока мы, наконец, не достигнем Бога, пока Он не обернется и не скажет: чего вы от Меня хотите, дети? И вот тут мы должны научиться не только верности, не только решимости, без которых мы никуда не дойдем, но также воспитанию в себе этого голода, этой жажды, этой надежды. Мы должны научиться себя не обманывать, не питать ложной пищей, не пьянить ложным пивом, не утешать ложным утешением, а нести в своем сердце, в своей душе, в своей плоти, во всем своем существе этот крик всего нашего естества: зачем, Господи, Ты меня оставил сиротой? Когда же, Господи, Ты придешь? Приди, Господи, утешь, спаси! И Спаситель знал, что будут такие люди, которым будет невыносимо потерять Его, раз нашедши; и Он обещал, что не оставит нас сиротами, что пошлет нам Утешителя, Духа Своего Святого.
Что значит слово утешитель по-славянски? Это, с одной стороны, тот, который утешает — в нашем русском смысле этого слова, который снимает с нашего сердца горе или облегчает его, не оскорбляя нас, не унижая, не стараясь отвлечь наше внимание от истинного горя нереальным утешением, а приходя к нам, усугубляя наше сознание любви ко Христу, но также давая нам сознание Его близости — невидимой, однако животворной. Утешитель по-славянски значит: тот, который дает крепость и силу на жизнь, на сиротство, на то, чтобы идти и идти всю жизнь пока не дойдем. Утешитель — это тот тоже, который дает нам радость. Откуда нам взять эту радость, когда Господь от нас вознесся на небо? Радость наша в том, что наше спасение завершается Его Вознесением. Как Христос нам говорит Сам в Евангелии: лучше для вас, чтобы Я сейчас пошел к Отцу Моему и Отцу вашему (Ин. 16, 7). Радость наша о победе Христовой, о Его вечной славе, Его дивной любви; радоваться мы можем о том, что Он не только — цель нашей тоски, нашего шествия, но Он — дверь, раскрывающая перед нами вечную жизнь. Радоваться мы можем о том, что Он с нами, как Он был со странниками, идущими из Иерусалима в Эммаус. Невидимо или видимо, неузнаваемый или порой, минутами, узнаваемый, Он идет рядом с нами, раскрывая наши сердца, наши умы, наши души, стучась в нашу жизнь, требуя, прося, моля, чтобы она раскрылась, разверзлась и стала достаточно широкой и глубокой, чтобы вместить вечность. Но Он тоже и путь, и на каждом шагу этого пути, каждое мгновение мы — во Христе и со Христом.
И вот, в нас, с одной стороны — тоска, порой отчаяние о том, что мы не можем достичь Бога, что Он уходит, что Он неуловим, что мы только чуем Его присутствие — и не можем стать перед Ним и лицезреть Его, как лицезрели Его и слепорожденный, и Вартимей, и столько, столько людей, слепых телом и слепых душой. И наряду с этой тоской, борением, мукой в нас — надежда сверх всякой надежды, уверенность веры, уверенность надежды, потому что мы уже знаем нечто о Божественной любви. Если бы только мы это помнили! Больше всего нам мешает в духовной жизни, с одной стороны, нечувствие: мы так огрубели, так привыкли к резким, грубым прикосновениям земли, что мы еле-еле чувствуем нежное, ласковое, едва ощутимое прикосновение Бога. А когда мы его ощутили, мешает нам не только слабость нашей воли, не только колебание наше — мешает нам забывчивость: нежное заслоняется грубым; требующее внимания заслоняет Того, Кто стучится в нашу дверь, Кто просит внимания — и отходит, если только мы от Него отвернемся. И вот, мы должны научиться чуткости, которой мы боимся, потому что быть чутким — это неминуемо будет значить пережить не только большую, глубокую радость, но и большую, острую боль. Мы должны научиться не забывать то, что пережито; хранить то, что самое нежное и хрупкое; беречь и этим жить, пока оно не окрепнет, не расцветет, пока то, что мы уберегли, не станет нашей собственной защитой.
Любовь Божия
Мы снова собрались, чтобы вместе, как одна семья, поддерживая друг друга, окрыляя друг друга и примером, и лаской, и добрым укрепляющим словом, войти в пост, который перед нами лежит как открытая возможность встретить Христа, встретить Его по-новому, с новой глубиной чувства, с новой преданностью жизни. И у этого преддверия, предваря нас в полноту вечности, которую мы на земле можем только предвкушать верой, надеждой и переживать краем души и глубиной тоски по Богу, в эту вечность вошли две наши прихожанки.
Каждый раз, когда кто-либо уходит так в вечность, перед нами становится вновь и вновь вопрос о нас самих и о любви. О нас самих — потому что каждая смерть нам говорит о том, что пройдет недолгое время и мы в свою очередь ляжем костьми, и мы в свою очередь войдем в вечный покой, и в свою очередь мы тоже родимся в вечность, как говорили ранние христиане о смерти. Родимся: оставим обветшалое, оставим оскверненное, озаримся новым светом, который ничем уже не омрачен, и войдем в вечную жизнь.