Человек приходит в мир

У христиан, обращающихся к проблеме эволюции, возникает совершенно естественная «аллергия» к этой концепции, в основном из-за вульгарной формы, в какой она всем нам знакома со школьной или институтской скамьи. Излагается ли эта теория как дарвинизм или как неодарвинизм, она полна нескрываемым антибиблейским задором.

Естественно, что христианину хочется противостать ей, и своих детей предупредить о том, что в школе на уроках биологии им будут говорить полную ерунду… Однако, советское наследие изживается не тогда, когда мы от него отрекаемся, но когда научаемся преодолевать отрицание советского наследия.

Есть грех, есть реакция на грех, но реакция на грех часто бывает страстной. Некоторый грех по-настоящему преодолевается

тогда, когда мы оказываемся как бы «по ту сторону» и искушения, и реакции на него, когда, например, мы начинаем жить и думать не в пику советской власти, но исходя из наших собственных, внутренних мотивов и ценностей. Болезненная реакция на все связанное с концепцией эволюции является в некоторой степени логическим следствием нашей всеобщей искалеченности прежним образом жизни и воспитанием.

1. Сначала несколько слов о том, какие не-религиозные аргументы придают христианам упругость, сопротивляемость перед лицом дарвинистско-школьной пропаганды.

Дарвинистская и неодарвинистская теории эволюции не отвечают на самый главный вопрос: в чем состоит источник новизны? Естественный отбор может работать только если уже есть то многообразие, в котором он может совершать свое действие. Лишь если некоторый ассортимент уже имеется в наличии, естественный отбор может решать, какая «модель» пойдет в «массовое производство», а какая будет забракована и потомства не даст. Однако теория Дарвина не дает ответа на вопрос, откуда ассортимент взялся, откуда произошла эта разница моделей.

Что касается неодарвинизма, то есть дарвинизма, скрещенного с теорией мутаций, то ответа по сути дела он тоже не дает. Теория мутаций говорит, через какую дверь входит новизна, но это не более чем указание на дверь. Понятно, что человек вошел в комнату через дверь, а не через окно, однако это ни в коей мере не объясняет, почему именно этот человек в данное время оказался в данном конкретном месте. Теория мутаций в классическом варианте предполагает, что мутации происходят случайно, то есть имеет место случайный фактор (изменение радиационного фона, кислотной среды, и т.п.), что в результате приводит к сбою при редупликации ДНК. Происходит как-бы опечатка, но на вопрос, почему она произошла, дается наивный ответ: «Так получилось». Так иногда малыш возит, возит по столу чернильницу, а она оказывается на полу. Ребенок объясняет: «Мама, так получилось...».

Естественный отбор может объяснить (точнее – описать, а не объяснить) вариативность в рамках популяции, но не может объяснить скачок из одного вида вдругой. Поэтому Тимофеев-Ресовский справедливо заметил, что в «Происхождении видов» Дарвин говорит о чем угодно, кроме самого происхождения видов.

Эту ситуацию можно сравнить с положением человека, который всю жизнь думал, что машины растут на деревьях или в поле. Если он попадет на завод и обнаружит, что машины кто-то делает, но не увидит ничего, кроме отдела технического контроля, то естественно решит, что как раз эти тетеньки, которые проверяют продукцию и командуют, какая машина пойдет на склад, а какая обратно в цех, делают машины. На самом деле эти тетеньки есть ОТК, то есть тот естественный отбор, который и нашел Дарвин. Однако ни он, ни последующие исследователи всерьез не объяснили, кто же на самом деле занимается производством. Как не без ехидства заметил Честертон, пока еще «никто не доказал, что моторы возникли сами собой из железного лома, а из всех машин выжили в борьбе те, у которых случайно развился карбюратор» [1] .

2. Чтобы снять излишнее напряжение при обсуждении вопроса об отношениях между научной картиной мира и библейской, нужно понять, что НКМ и Библия не просто дают (подчас) разные ответы. Важно заметить, что это разные ответы на разные вопросы.

Представьте себе, что жена посылает меня в магазин и “дает установку”: “Значит, так: ты должен купить два пакета молока! Ты понял? Повтори: два пакета молока. А не так, как в прошлый раз, когда ты два тома Флоренского вместо молока домой притащил!». И вот я иду в магазин и про себя как мантру повторяю: «Два пакета молока, два пакета молока…». Наконец, уже в магазине стою в очереди в кассу и вдруг слышу, что мужик, стоящий передо мной, просить «пробить» ему два батона хлеба. Имею ли я в эту минуту право возмутиться и воскликнуть: «Люди добрые, вы только посмотрите на этого идиота! Все порядочные люди покупают два пакета молока, а этот глупец покупает два батона хлеба!»?

Целесообразность, разумность деятельности человека можно оценивать, лишь если знать, ради достижения какой цели он предпринял это свое действие, со стороны кажущееся столь странным.

Вот и для корректной оценки библейского повествования важно понять, какие смыслы оно стремится донести до нас, на какие вопросы ответить, от каких ответов на них предостеречь. Как мудро сказал отец западной церковной истории кардинал Бароний: “Намерение Священного Писания в том, чтобы научить нас тому, как идти на небо, а не тому, как идет небо” (слова, позднее повторенные Галилеем) [2] .

Главный вопрос Шестоднева: в каких отношениях находятся Бог и человек. Почему у Бога есть требования к человеку (закон)? Почему у людей есть право на надежду. Надежду на прощение, на помощь и заботу со стороны Бога? Дважды в Библии задается вопрос о человеке. Можно сказать, что все Писание есть ответ на этот вопрос. Само Боговоплощение есть ответ на этот вопрос. И этот вопрос оба раза ставится в Библии в одинаковых словах - "Что есть человек, что Ты помнишь его и сын человеческий, что Ты посещаешь его?". Но однажды он выкрикивается Иовом (Иов 7,17) - с горечью и недоумением, с мольбой отстать от него, оставить мучающегося человека в покое от жгучих Божьих касаний: доколе, Господи, Ты будешь требовать верности Тебе, Который Своей любовью ко мне разрушил весь мой мир... Второй раз эти слова произносятся Давидом (Пс.8,5) - с благодарностью за то, что вся ненависть мира не может сокрушить Божией любви к Своему помазаннику... В бездне, разделяющей эти две интонациями одних и тех же слов, вмещается вся антропология.

Чтобы понять это, и надо присмотреться к тому, как Библия показывает возникновение мира, вхождение человека в мир и его предназначение в нем.

3. В ответ на дежурные упреки в адрес “библейской мифологии”, можно заметить, что именно с мифологией Библия и борется [3] . Борется не только своим словом, но и своим молчанием. Замечательно отсутствие в Библии теогонии. Именно теогонии, то есть рассказы о бесконечных эволюциях, браках и рождениях богов, наполняют мифы Индии, Греции или Шумера. Мир людей, мира материи при этом возникает как некий побочный продукт сложных интриг богов между собою. Боги решают свои проблемы – и в ходе их решения возникает человек.

Но в Библии теогонии нет. “В начале создал Бог”. Гадания о том, что было прежде этого нашего «начала», бессмысленны. В иудейской традиции обращалось внимание на то, что написание буквы "бейт", с которой начинается слово "Берешит" (а, значит, и вся Библия) представляет собою квадратную скобку, открытую в сторону продолжающегося чтения текста и закрытую в противоположную. Начертание буквы отгораживает с трех сторон пространство текста: от того, что сверху, что выше нашего понимания, от того, что снизу, то есть не достигает уровня нашего восприятия, ниже порогового уровня его, и от того, что было до. Отсюда выводится мысль о том, что исследованию может подлежать лишь то, что сообщается в дальнейшем тексте, но не нечто предшествующее или запредельное [4] .