Человек с низовьев реки
Шрифт:
— Не надо этой ложной скромности. Ты великий изобретатель и удивительный мастер. Об этом знает даже сам Август.
— Что ж, я действительно мастер. Возможно, ты считаешь, что я способен соорудить любое устройство, какое только можно придумать.
— Ну, наверное, не любое, — улыбнулась Марция, — но я бы этому не удивилась.
— Ты великолепно выбираешь слова, моя дорогая Марция. Дело в том, что у себя дома — в окрестностях Рима — я участвовал в создании устройства, которое многие люди считали полностью невозможным.
Он умолк, старательно глядя под ноги, и Марции пришлось напомнить
— Ну, выкладывай.
Америк поднял голову.
— Машину для путешествий во времени, из века в век.
Марция замерла. Власть над временем была достойна бога, хотя у богов вряд ли болят ноги…
Америк посмотрел на свои ладони, хлопнул друг о друга, а затем покачал головой, как бы разочаровавшись в их надежности.
— Конечно, я не был настоящим изобретателем этого устройства, — пояснил он, вновь начиная спуск. — Теорию придумали другие люди. Я только делал то, что они рисовали.
— Но все же… так откуда ты? То есть из какого «когда»?
По губам его пробежала улыбка.
— «Откуда» — это, как я уже сказал, было неподалеку от Рима. Но родился я в далекой стране, на землю которой никогда не ступала нога римлянина.
— Называвшейся Америкой, так?
— Именно. Но я встретил женщину, которая стала моей женой, и последовал за ней в Италию, — голос его дрогнул. — Без нее я никогда бы не связался с машиной времени.
— А как насчет «когда»?
— Если можешь поверить: чуть больше двух тысяч лет от твоего «сегодня».
Число ошеломило ее, однако сомневаться не было оснований.
— Наш век был полон многих удивительных вещей, а здесь, у вас, я только воспроизвел несколько самых старых и простых. Но из всех наших изобретений машина времени была величайшим.
— Действительно, твой век — век чудес. Но не совершенства, так ведь? Если он не смог сохранить жизнь Софии?
Америк бросил на нее короткий взгляд.
— Ты права. Это не век совершенства. Давай-ка выйдем к вон той скале, — проговорил он, указав на плоский широкий камень, на который они могли бы усесться вдвоем.
— Прости, если я сделаю тебе больно, Америк, но ты говорил, что ее убили бандиты. Ты это выдумал, чтобы скрыть от меня невероятную правду?
— Это было достаточно близко к истине. Софию убили. — Он сглотнул. — А через неделю после смерти Софии я снова увидел ее.
Они как раз спустились к скале, откуда открывался прекрасный вид на текущий внизу Нар. Пока Америк осторожно опускался на камень, Марция обняла его за плечи и на секунду задержала руку.
— Спасибо, — проговорил он растерянно. — Конечно, я понимал, что это галлюцинация. И пошел к врачам. Они исследовали мою кровь и сказали, что у меня начинается деменция с тельцами Леви [9] .
9
Прогрессирующее заболевание головного мозга, проявляющееся деменцией, паркинсонизмом, психотическими и вегетативными нарушениями, в основе которого лежит распространенный дегенеративный процесс с образованием в нейронах базальных ганглиев и коры больших полушарий особых внутриклеточных включений — «тельца Леви».
Марция
— При всех чудесах нашего времени моя болезнь оставалась неизлечимой. Мне предстояло деградировать умственно и физически, через год-другой я стал бы беспомощным старцем. Я хотел умереть немедленно и разом предотвратить грядущие мучения, — он понурился. — Но не смог. Просто не сумел убить себя.
Такое откровенное признание ошеломило Марцию. Она отвернулась, чтобы скрыть разочарование.
— Ты считаешь меня трусом. Все дело в моем христианском воспитании. Его корни оказались куда более глубокими, чем я предполагал.
Марция повернулась к нему.
— Христианского?
— Это будет потом. В будущем. Религия, осуждающая самоубийство. Вера в Бога обязует нас вынести все, что выпадает на нашу долю.
— Что-то вроде стоиков, так?
— Ну, разве что самую малость… Как бы то ни было, я не смог преодолеть свою натуру. И оказался в ловушке.
Марция вспомнила о своем Авле. Храбрость он доказал еще в юности, сражаясь за Юлия Цезаря. Служба принесла ему землю, а вместе с землей жену и детей. Но это не удержало его дома, когда Октавиан схлестнулся с Антонием. Уклониться от службы значило проявить трусость, перечеркивающую прежние заслуги. Он ушел и погиб.
Странно было понимать, что отважный Авл и трусливый Америк были в этом отношении одинаковы. Каждый из мужчин обладал собственной натурой и не мог уйти от нее. Поэтому она не могла искренне презирать Америка за трусость, христианские убеждения или что-нибудь другое.
— Мне нужен был путь, — продолжил Америк, — любой путь. И словно в озарении передо мной предстал вот этот, приведший меня сюда, в это время и место. Я знал ваш язык и историю и жил в Италии — в пространственном перемещении не было нужды. Потребовалось всего несколько дней, чтобы приготовиться, собрать товары, которые обеспечили бы меня пропитанием и работой, набросать планы будущих изобретений…
— Но зачем? Неужели ты надеялся отыскать здесь лекарство? — спросила она, немедленно угадав, что это не так. — Чего ты хотел добиться?
Улыбка его оказалась столь же горькой, как недавние слезы.
— Я хотел обрести мирный и милостивый конец — помешать себе самому появиться на свет.
Это было уже сущей чепухой. Скажи такие слова любой другой человек, она увидела бы в них верный признак безумия. Но это говорил Америк, и она всего лишь усомнилась, вместо того чтобы откровенно не поверить.
Заметив недоверие, он отнесся к нему спокойно — а чего еще он мог ожидать?
— Попробую объяснить. Посмотри на Нар.
Тень холма еще отчасти перекрывала реку, устремлявшую свои оливково-серые воды в облачную даль. Река уходила на юг, а пониже того места, где они сидели, поворачивала на запад, к небольшой пристани, едва различимой за лесом. Низко над водой носились птицы — ниже ног Марции и Америка.
Он протянул руку.
— Предположим, сегодняшний день находится здесь, под нами. Мой век будет вон там, у причала. Время естественным образом течет от прошлого, — Америк махнул рукой в сторону Нарнии, — к настоящему, а потом к будущему.