Человек с того света
Шрифт:
И он почувствовал, как от плеча вниз, к самому сердцу покатилась жгучей струйкой слеза.
— Ну что ты, малыш. Не плачь. Увидишь, всё кончится хорошо. Я на волне везения… Теперь нам обоим будет везти…
Им повезло и на Гавайях. Пока они путешествовали по острову, свободным оказался Колумб. В этой цепочке удач Мефодий усмотрел некую символику.
— Я не суеверен, Мари, но Колумб — вроде доброго знамения, — говорил он.
— Дай-то бог, — грустно отозвалась она.
«Доброе-то доброе, — думал Артамонцев, — но вот пошёл пятнадцатый день, как они с Колумбом „гуляют“ по архипелагу, а от Кавады никаких вестей. Уже прошло больше недели, как в ООН с участием генерального секретаря состоялось специальное заседание МАГа».
То, что оно состоялось, он знал наверняка. Сам слышал сообщенную по радио информацию. Диктор сводку последних известий начал с неё. «МАГ готовит сюрприз!» — объявил он и после паузы, продолжил: «Под таким заголовком пришла сегодня телеграмма из Нью-Йорка. Сегодня, говорится в ней, Генеральный секретарь Лиги наций с руководством МАГа и полномочными представителями стран, являющихся учредителями Агентства, провёл трёхчасовое совещание. Журналисты на него допущены не были. О совещании, проходившем при закрытых дверях, пресс-служба ООН ничего вразумительного не могла сообщить репортёрам. Уклончивые и многозначительные ответы, как-то: „В ближайшие дни узнаете“, — возбудили у журналистов ещё больший интерес. Корреспонденту Ассошейтед Пресс удалось пробиться к Генеральному секретарю ООН и на свой вопрос он получил буквально следующий ответ: „МАГ готовит сюрприз. О нём в скором времени будет распространено специальное сообщение…“ Что ж, наберёмся терпения. Подождём сюрприза», — не без интригующей интонации в голосе заключил своё сообщение диктор.
После последних известий, которые он слушал, находясь на борту яхты, Мефодий с минуты на минуту ждал вызова Кавады. Но ни в тот день, ни на следующий и ни на сегодняшний, десятый, от Главного МАГа не пришло ни слова. Мефодию в голову лезли самые неприятные мысли. Неужели сорвалось? Судя по радиоинформации — непохоже. Тогда почему же не вызвали в Нью-Йорк главного виновника объявленного сюрприза? Если что и сорвалось, так это его кандидатура. Артамонцев не находил себе места, хотя внешне держался спокойно. Можно, конечно, отсюда соединиться с резиденцией МАГа и разузнать. А смысл? Если они посчитали нужным молчать — значит, от них ничего не добьёшься.
От этих невесёлых мыслей на душе становилось тяжко. Мефодий гнал эти мысли прочь. А они лезли да лезли, вызывая приступы глухой озлобленности и на себя, и на Мари. Ну кто, собственно, просил её отключать Лёшку? Какого чёрта?!. Сейчас бы Леший всё вызнал. Обо всём бы доложил…
Мефодий усилием воли осаждал себя. Ничего не поделаешь. Укорами и сетованиями делу не поможешь. В конце концов Мари права: на отдыхе надо думать об отдыхе. Надо, чтобы и ему и ей было хорошо. Она быстро нашла общий язык с Колумбом. Покорила своим ломаным испанским, вызывавшим у Колумба неизменную улыбку, и тем, что стала Мефодия с первой минуты называть так, как к нему обращался моряк — Ратамоци. Колумб старался выполнять все её желания. Захотелось ей ловить меч-рыбу — они её ловили. Нырять за жемчугом — пожалуйста. Побывать на атолле Лидия — милости просим… Хотя сюда, на открытый им некогда островок, он никогда никого не возил. В условиях, кстати, это оговаривалось особо. И вопреки своим правилам, капитан привёз их туда.
Пошли третьи сутки, как они прибыли па атолл. Все дни с самого утра Колумб проводил в океане, оставляя их на островке одних. Они купались, загорали, лазили по скалам и не раз на резиновой лодчонке пускались в «кругосветку», постоянно натыкаясь на укромные тихие уголки. В одном из них Мари свила удобное гнёздышко. Оно находилось над узкой заводью, врезавшейся в глубину атолла, под козырьком громадной скалы, куда океан набросал много сероватого, отливающего синевой песка. Здесь всегда была тень и, прячась в ней от пекла и вслушиваясь в тяжкие вздохи прибоя, они незаметно для себя засыпали. А просыпались от нестерпимой духоты. К двум часам пополудни их пещера превращалась в настоящую жаровню. Они, порядком поджаренные, пулями вылетали оттуда: сначала Мари, а потом гружённый аквалангами Мефодий. Облачившись в доспехи подводных рыцарей, они плюхались в заводь, через которую уходили в спасительную глубину океана — в совершенно иной, волшебноцветный, настороженно-молчаливый мир…
И снова Колумб оставил их одних на атолле. И снова, разморившись от купания, беготни и нещадно палящего уже не утреннего солнца, они, благостно расслабившись, слушали монотонное баюкание добродушного океана. Уткнувшись носом в раскрытую ладонь Мефодия, Мари вскоре заснула. Ему же не спалось. Странное молчание Кавады не давало ему забыться ни днём, ни ночью. Ведь до старта оставалось совсем немного. Пять дней… Мефодий смежил веки и опять, досадливо вздохнув, стал себя успокаивать тем, что завтра к обеду они прибудут на Оаху и он всё узнает.
Лёгкий порыв пассата донёс далёкий шум мотора яхты. Мефодий обернулся. Белёсая гладь вздымавшегося океана, откуда появлялся Колумб, была пуста. Он прислушался. Ни пассата, ни рокочущих звуков мотора. Он поморщился. Могло показаться. Хотя сегодня, как было договорено на вчерашнем ужине, Колумб пришлёпает пораньше. С величайшей осторожностью, чтобы не разбудить жену, Мефодий на запястье руки, на которой спала Мари, повернул браслет часов. Всего четверть одиннадцатого. Ещё слишком рано. В четыре они поднимутся на борт яхты и возьмут курс на Гонолулу. «Скорей бы», — пробурчал Артамонцев себе под нос и вдруг явственно услышал характерный шум приближающегося судна. Пещера наполнилась вибрирующим гулом потревоженных скал. Мари, вскрикнув: «Что случилось», — вскочила на коленки.
— Успокойся. Ничего особенного. Неуклюже шутит твой Колумб, — охваченный предчувствием доброй вести, проговорил Мефодий.
— Что?! — переспросила Мари.
— Наш мореход забавляется. Пытается вызвать искусственное землетрясение… Врубил сразу три двигателя…
Оледеневшие от страха глаза жены-заставили его запнуться.
— Меф, я это уже слышала, — в самое ухо прошептала она.
— Не понимаю, — сказал он.
Растерянный взгляд её блуждал по их убежищу.
— Только всё было не так. И не здесь…
Артамонцев прижал её голову к себе и, поглаживая по встрёпанным волосам, говорил что-то о тяжести дневного сна, о видениях и прочей дребедени, какая может возникнуть в духоте.
— Гебе всё приснилось, дорогая, — убеждал он, окуная лицо в копну её волос, почему-то источавших холодящую свежесть снега. «Как охапка подснежников», — с наслаждением вдыхал он и ловил себя на том, что такое между ними уже действительно бывало. И пахнуло на него подснежником не из России, не из заиндевелого подмосковного леса, а откуда-то из глубины. Из дремучих недр. Вроде невнятного всплеска колодезной воды из бездонья, от которого вдруг больно сжалось сердце. Чтобы не застонать, Мефодий стиснул зубы и потёрся об сё затылок. Лучше бы он этого не делал. Мари порывисто обхватила его обеими руками и с надрывным всхлипом вскрикнула:
— Нет, не приснилось!.. Не приснилось…
Непостижимое женское чутьё нарисовало в сё возбуждённом сознании нечто такое, что привело Мари в ужас. То, что ещё не произошло, но должно произойти. И не когда-нибудь, а прямо сейчас. Сию минуту. И с неё, с этой минуты, начнётся реальное движение того предугаданного ею, которому Мари, если бы даже очень захотела, не смогла бы найти вразумительного объяснения и перед неотвратимостью которого оба они были бессильны.
— Не приснилось, милый, — с проникновенной отчаянностью шептала она. — Они сейчас тебя заберут.