Человек, ставший Богом. Мессия

Мессадье Жеральд

– Даже если предположить, что версия о суккубе может иметь определенные основания, – заметил первосвященник, – куда она нас приведет? Предположим, что ребенок, которому суждено родиться, будет демоном. В таком случае мы будем обязаны умертвить его. Прошу вас, досточтимые судьи, подумайте о том, какой тогда разразится скандал. Второзаконие не упоминает о подобных случаях вовсе не по забывчивости, а из-за Божественного предвидения беспорядка, который мог бы возникнуть, если бы Закон принимал их во внимание. Напоминаю вам, что сейчас мы должны постараться сделать все, чтобы не допустить скандала.

Затем он повернулся к Иосифу:

– Таким образом, равви, по прихоти природы Мария забеременела и тем не менее осталась девственницей.

От имени суда, который я здесь возглавляю, я заявляю вам, что отныне мы преисполнены уважения к вашей безупречной репутации. Воздадим же хвалу Господу!

И они все воздали хвалу Господу.

– И все-таки, – сказал Симон, – факт остается фактом. Мария, которую мы отдали под вашу опеку, беременна. Если мы вас обоих отпустим, нам будет чрезвычайно трудно объяснить людям, как женщина смогла зачать, не прикасаясь к мужчине. Под сомнение будут поставлены ваше чувство ответственности и непредвзятое отношение к вам суда. Стремительно начнет распространяться ядовитая клевета, поскольку все заподозрят обман. К тому же ни вы, ни мы не можем допустить, чтобы девочка, за которую мы несем ответственность, подверглась гнусным оскорблениям из-за того, что зачала ребенка вне брака.

Он перевел дыхание и продолжил:

– Я принял решение. Вы должны жениться на Марии.

«Я принял решение. Вы должны жениться на Марии…» Эти слова все еще звучали в голове Иосифа. Он растер плечи, пытаясь согреться. Почему так долго? И вдруг ужасающая мысль, всплывшая из потаенных глубин мозга, словно летучая мышь, набрасывающаяся на добычу, заставила его содрогнуться: а что, если ребенок появился на свет действительно из-за проделок демона суккуба? Неужели повитуха помогла родиться неописуемому чудовищу, черному созданию, покрытому чешуей? Может, поэтому в хлеву так тихо? Он задрожал и в отчаянии обратился к Господу с молитвой.

Да, он женился на Марии. «Я принял решение…» Они все согласились с мнением первосвященника. Но один судья заметил, что, если суд публично признает возможность беременности в сочетании с девственностью, это создаст весьма прискорбный прецедент. Необходимо было определить статус детей, рождающихся при столь необычных обстоятельствах. Другой судья объяснил, что Иосиф, будучи главой Давидова колена, не может не подчиниться решению суда, если только не хочет запятнать честь потомков Давида.

Иосиф попытался протестовать:

– У меня взрослые сыновья, я всего лишь старый человек, а она ребенок… Я стану посмешищем для детей Израиля.

Судьи оставались непреклонными.

– Побойся Господа, Бога твоего, – торжественно произнес Симон, – и вспомни, что он сделал с Дафаном, Авироном и Кореем! Вспомни, как земля разверзлась у них под ногами, чтобы поглотить их, поскольку они были лгунами! Иосиф, неужели ты хочешь, чтобы нечто подобное произошло с твоим домом?

Приговор был вынесен заранее! Иосиф посмотрел на сидящих в ряд судей и в очередной раз осознал, что такое несправедливость, та самая несправедливость, которую он усматривал в действиях Ирода. Либо брак, либо тюрьма. Симон предложил обручить Иосифа и Марию, прежде чем они выйдут из судилища. Когда все было кончено, Иосиф повернулся лицом к судьям и повторил слова Иова:

«Еще и ныне горька речь моя; страдания мои тяжелее стонов моих.

О, если бы я знал, где найти Его, и мог подойти к престолу Его!

Я изложил бы пред Ним дело мое, и уста мои наполнил бы оправданием».

Судьи не могли проявить большего равнодушия. Им и дела не было до злобных насмешек и грязных пересудов, с которыми ему придется столкнуться. Иосиф не стал возвращаться в Храм. Его душа наполнилась одновременно печалью и яростью. Единственным утешением ему служило то, что он не допустил, чтобы Симон и Иуда были опозорены, хотя в клевете могут заподозрить и сыновей. Дом Иосифа превратился в храм молчания. Даже когда Иаков, Иуст, Лидия и Лизия пришли навестить отца, они вели себя так, словно выражали ему соболезнование.

Мария закрылась в своей комнате. Встретившись с холодными взглядами своих пасынков и падчериц, она все поняла. Единственным человеком, с которым Мария иногда разговаривала, была служанка, старая женщина, сочувствовавшая ей. Иосиф часто думал о девочке, жившей в его доме и носившей в своем чреве ребенка, которому через несколько дней ему придется дать имя. Чувство досады и горечи постепенно угасало. В конце концов, девочка стала игрушкой в руках случая и невежества. Но тайна оставалась. Что знал сфинкс с гладкими щеками о начале всей этой истории? Действительно ли она спала, когда мужчина впустил в нее семя жизни? Действительно ли она не отдавала себе отчета? Иногда Иосиф, когда речь заходила о его женитьбе, исподтишка, принимая унизительные меры предосторожности, следил за поведением своих сыновей, Симона и Иуды. Поджатые губы, подмигивания или недовольные гримасы могли бы послужить подтверждением его подозрений. Но если один из них и лгал, то он был мастером в этом деле.

Разумеется, предстоящее рождение ребенка вызвало любопытство соседей и стало главной темой всех пересудов. Конечно, они обратятся к повитухе, известной сплетнице, чтобы узнать, от кого ребенок. Повитухи знают все. Им доступны все семейные тайны. Достаточно вспомнить, как Ревекка благодаря родинке на правой ноге второго ребенка Ефраима узнала, что отцом младенца был родной брат Ефраима… Иосиф досыта наслушался подобных глупостей, хотя его покойная жена из-за всей святости хранила безмятежное спокойствие, не обращая внимания на слова злобных недоброжелателей. Он решил, что ребенок во что бы то ни стало должен появиться на свет вне стен Иерусалима. У него нашелся прекрасный предлог, чтобы покинуть город, – по всей Палестине был оглашен декрет о переписи. Будучи главой колена, он не мог уклониться от исполнения долга. Его семья была родом из Вифлеема, значит, он отправится туда, чтобы его имя внесли в список.

Мария вскоре должна была родить, хотя никто не мог сказать, когда она зачала. Однако Вифлеем находился не так далеко от Иерусалима, а следовательно, Мария могла выдержать неспешный переезд на относительно небольшое расстояние.

– Следите за домом, – сказал Иосиф сыновьям, – я на несколько дней уеду.

И тогда Иуда, явно встревоженный, спросил:

– А ребенок?

Эти два слова заставили Иосифа вздрогнуть, словно он получил удар кулаком в живот. Между ним и Иудой разверзлась пропасть. На одной стороне находился он сам, на другой – где-то там, далеко, – стоял Иуда с покрасневшими от прилива крови, которая и заставила его задать этот вопрос, щеками. Иосиф ответил медленно, очень медленно:

– Отныне он мой сын и твой брат.

Затем он навьючил осла, приказал служанке, чтобы та увязала вещи Марии, и они тронулись в путь. Мария не произнесла ни слова до тех пор, пока, уже в Вифлееме, не почувствовала начало схваток. Наступала ночь. Иосиф попытался найти комнату в трактире, поскольку при таких обстоятельствах не хотел встречаться ни с кем из своей родни. Но все оказалось напрасно. Время поджимало, и он согласился принять предложение крестьянина, владельца мызы, и переночевать в хлеву, а затем отправился на поиски повитухи.

«Я умру от холода, – подумал Иосиф. – И это к лучшему».

Через минуту повитуха открыла ногой дверь и сообщила, что родился мальчик. Иосиф вошел в хлев и склонился над розовым морщинистым комочком, лежащим на пеленке рядом с Марией. Это был не демон, а маленький человечек.

– Не трогайте его, – распорядилась повитуха.

Нет, у него не было ни малейшего желания это делать! Когда Иосиф повернулся к повитухе, она что-то бормотала. Не то читала молитву, не то заклинала злых духов. Повитуха поспешила уйти, и Иосиф остался наедине с Марией, ослом и волом. Он посмотрел на Марию. Она повернула к нему свое не выражающее никаких чувств лицо. Или, может быть, она сжимала зубы, чтобы сдержать протестующий крик?