Человек в бандане. История онкологического пациента, рассказанная от первого лица

Художественное электронное издание

Макет, оформление – Валерий Калныньш

Редактор Лариса Спиридонова

Художественный редактор Валерий Калныньш

Корректор Елена Плёнкина

Вёрстка Светлана Спиридонова

Болезнь пошатнула моё здоровье и отняла у меня много сил. У меня рак. Опухоль на кардии желудка. Меня по поводу него оперировали и проводили химиотерапию. Потом иммунотерапию. Она до сих пор продолжается, когда я пишу эти строки. Сам этот текст основан на моих постах в фейсбуке, фактически – интернет-дневнике, который я вёл, чтобы не сойти с ума. Такая вот моя личная психотерапия. Мне все говорили: давай книгу, ты профессиональный журналист, кто, если не ты, опишет всё это мытарство человеческим языком? Я не думал ни о какой книжке и так далее, мне важно было спасти себя.

Да, болезнь пошатнула моё здоровье и физическое состояние. Но сейчас, спустя год после постановки мне диагноза, я понял, что моё внутреннее самоощущение – улучшилось. Что-то в мозгах (в душе?) на место встало. Не сразу, конечно, далеко не сразу.

Всё это я изложил здесь. Про лечение. Про физическое состояние и душевное. Это не всегда возможно разделить. И не всегда нужно.

Надеюсь, мой опыт кому-то поможет.

Когда 1 июля 2019 года я вошёл в ординаторскую хирургического отделения больницы № 4, где неделю назад валялся с вновь открывшейся язвой желудка, мой лечащий врач Юлия Александровна сказала:

– Результаты гистологии сейчас заберёте у сестёр, а пока садитесь.

Кивок в сторону стула.

– Спасибо.

Я присел на краешек этого стула, такого просиженного и потёртого, словно он украден из дома бедного пенсионера-пролетария.

– У вас рак, – сказала Юлия Александровна.

У вас рак. Не те слова, которые в свои сорок три года жаждешь услышать от молодой привлекательной женщины. Женщина эта, правда, твой лечащий врач в больнице, куда ты попал с банальной язвой желудка. Не в первый раз, правда. Во второй. Правда, на сей раз без внутреннего кровотечения обошлось. Но взяли биопсию. На всякий случай. Так принято. И вот пришли результаты.

К тому моменту я уже выписался домой после стандартного недельного курса: капельницы, таблетки омез, антибиотики, контрольная гастроскопия. «Язва затягивается, но не рубцуется, – сказала мне перед выпиской доктор. – А это тревожный сигнал. Скорее всего, у вас всё от нервов, но… надо дождаться биопсии». Да чего её ждать-то: как сделают – так сделают. Язва к тому моменту совсем затянется, можно будет жрать что угодно, и вообще планов громадьё – концерты, фестивали, поездки, заметочки писать, книжки переводить, на веле гонять, на гитаре бренчать…

Обычно биопсию делают десять дней или больше. Я посчитал, что результаты придут в следующий четверг.

– Приходите за результатами.

– Ага, забегу сейчас! Как раз по пути в… Но там же всё нормально?

– Я не могу обсуждать эти вопросы по телефону.

Отбой.

И тут у меня в груди заныло. Хотя чего такого: ну не обсуждают и не обсуждают. И это – правильно. Да и вообще, больница на моей улице, в двух шагах, и вот я, бодрясь, туда иду, ногами ватными слегка. Мало ли…

Захожу в ординаторскую. И там происходит разговор, с которого началась эта история.

После «у вас рак» в этой тесной тусклой комнатке с рассохшейся мебелью из ДСП – тишина. Я пялюсь на доктора ЮльАлексанну, блондинку с формами. И у меня очень, очень странные чувства. Страх и крушение жизни, «до и после», вот это всё. И в то же время – как будто облегчение. Потому что нормальные люди не лечат язву желудка год. И она у них не возвращается при диете (а я соблюдал и строгую, и с небольшими вольностями, но что нельзя – на то даже не смотрел). Должна была быть другая причина. И вот её обнаружили.

Напасть эта ко мне подбиралась давно, всё суживая и суживая круг, стягивая смертельную удавку. Моя мама умерла в августе 2018-го. Рак гортани сожрал её вот в буквальном смысле за два года с момента постановки диагноза – высосал жизнь из мамы. Моей мамочки, весёлой, которая бесподобно в лицах рассказывала анекдоты и самозабвенно играла на стареньком пианино Шопена так, как будто она в полном зале Московской консерватории.

Лет двадцать назад у родственников стали случаться трагические истории. Заболевали и умирали старики – тёти, дяди… У всех начиналось с какого-нибудь ерундового симптома. Обнаруживалось резко. Потом оказывалось, что просто долго никак не проявлялось.

Тётя Нина, родная сестра моей бабушки, мамина тётя то есть, как-то – чуть ли не в молодости! – шла по дороге, и вылетевший из-под грузовика камешек ударил её в грудину. Шишечка образовалась. Долго не проходила. Тётя Нина стала спрашивать у знакомых, а чего не проходит-то. Все советовали рентген, конечно. Мало ли как там что сломано-разбито. Дело, похоже, серьёзное. Тётя Нина пришла наконец в поликлинику. Женщина она была уже немолодая, но и не старушка. Увидела, что рентгенолог – мужчина. Её это смутило, она ушла домой. Прошло лет двадцать. Короче говоря, шишечку эту как-то там по какой-то причине наконец исследовали. Оказалось – злокачественное образование. После этого тётя Нина умирала десять лет. Дважды лежала в хосписах. Последний год провела в бреду. Рана на груди кровоточила. Оперировать её уже не могли – инсульт. Мама моя с нею сидела на даче. Дочь тёти Нины, тётя Лена, работала активно, деньги у них были, слава богу. И моя мать ещё активная более или менее. Похоронили тётю Нину летом. На похороны я купил новый галстук – простую чёрную «селёдку» в Marks & Spencer. Мать сказала, что я в этом простом костюме с таким простым галстуком очень элегантно выгляжу. Спасибо, говорю, вот только повод нерадостный.

Опухоль надгортанника. Это я мог как-то объяснить: сорокалетнее курение по две пачки в день. Врачи, впрочем, почему-то говорили, что от частых простуд.

Мой троюродный брат Димка говорил: «Все мы (родственники) в группе риска». Это вот к вопросу о том, что я писал выше, про онкологическую историю в нашем роду. Но не только в нашем. Такое чувство, что люди этим заражаются – от курения, фастфуда и друг от друга. В мире как будто онкологическая эпидемия. Или даже пандемия.