Человек в лабиринте. Сборник зарубежной фантастики
Шрифт:
— У Мюллера было достаточно времени, чтобы сгореть самому, — заметил Роулинг. — Что же будет, если мы не сможем к нему вообще приблизиться? Что будет, если мы не выдержим его излучения?
— Выдержим, — ответил Боудмен.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
А Мюллер в лабиринте размышлял над ситуацией и взвешивал свои шансы. На молочно-белых экранах видеоскопа вырисовывались изображения космического корабля, пластиковых куполов, выросших рядом, суета крохотных фигурок. Теперь Мюллер сожалел, что не смог обнаружить аппаратуру, которая контролировала коллекторы, ибо изображения были туманными. Но все же ему повезло, что можно пользоваться этим оборудованием. А множество древних аппаратов города
Он всматривался в туманные изображения своих близких — людей, занятых устройством лагеря на равнине, и прикидывал, какие новые муки они ему. готовят.
Когда он покидал Землю, то сделал все, чтобы замести следы. Нанимая межпланетную ракету, ложно заполнил формуляр полета, извещая, что отбывает на Сигму Дракона. За время путешествия он должен был неизбежно миновать три контрольные станции, но на каждой для отвода глаз зарегистрировал большой орбитальный рейс по галактике. Трассу он выдумал старательно, дабы никто не догадался, куда же он подевался.
Конечно, самый обычный сравнительный контроль всех трех станциий сразу же выявил бы, что три поочередные свидетельства — это одна большая ложь. Но Мюллер рассчитывал, что до ближайшего контроля он закончит свой полет и исчезнет. Вероятно, все это удалось, ибо по следу не устремились корабли преследователей.
В окрестностях Лемноса он выполнил последний обманный маневр: оставив ракету на паркинговой орбите, сам в капсуле спустился на планету. А тем временем бомба с часовым механизмом разнесла ракету и расшвыряла обломки по миллиарду пересекающихся орбит. Надо обладать каким-то фантастическим компьютером, чтобы вычислить общий, источник этих частиц. Бомба была настроена так, чтобы на каждый квадратный метр пришлось пятьдесят направляющих векторов, и это на какое-то время делало работу трассографа невозможной. А времени Мюллеру требовалось немного, скажем, лет шестьдесят. Он покинул Землю шестидесятилетним и в нормальных условиях мог рассчитывать на сто лет в расцвете сил; но здесь, на Лемносе, без врачей, отданный на милость не лучшего диагноста, он знал, что будет доволен, дожив до 110, а в лучшем случае, до 120 лет. Шестьдесят лет отшельничества и спокойная смерть в одиночестве — это все, чего он ждал от судьбы. Но именно сейчас, спустя девять лет, в его жизнь врываются наглецы.
Или его и в самом деле выследили?
Но пришел к выводу, что выследить его не могли. Ибо: во-первых, он употребил все возможные средства предосторожности, а во-вторых, для преследования нет никакого повода. Он не беглец, которого следует отправить на Землю и предать в руки правосудия. Он — всего лишь человек, пораженный недугом, ужасным душевным недугом: он чувствует омерзение при виде своих земных ближних, а люди Земли, безусловно, рады, что избавились от него. Тем самым он был выродком, живым упреком, трепещущим сосредоточением вины и сожаления, пятном на совести всей планеты. Он понял, что лучшим благодеянием, которое он может оказать человечеству, будет его исчезновение. И он сам не предпринял бы никаких попыток отыскать кого-либо такого же ненавидимого.
А что же это за нахалы?
Предположим, что это археологи. Мертвый город Лемноса коварно завораживает их и влечет. До сих пор Мюллер, однако, лелеял надежду, что ловушки лабиринта и впредь будут отбивать охоту к исследованиям. Город открыли сотню лет тому назад, но избегали по весьма важной причине. Мюллер много раз натыкался на останки тех, кто тщетно пытался проникнуть в лабиринт. Если он сам сумел добраться сюда, то потому, что в своем отчаянии не страшился смерти; а потом взяло верх любопытство и заставляло проникать все дальше и разгадывать загадки. К тому же, лабиринт был очень надежным убежищем. Да, он прорвался и расположился здесь, но теперь сюда пытаются проникнуть люди-наглецы.
«Они сюда не войдут», — решил Мюллер.
Устроив свою резиденцию в самом центре лабиринта, он располагал достаточным количеством средств обнаружения, чтобы следить, пусть и ориентировочно, за передвижениями всех живых созвездий. Таким образом он узнавал, как бродят из сектора в сектор животные, на которых он охотился, и те, кого он сам опасался. В какой-то мере он мог контролировать ловушки, которые были в основном пассивными, но в определенных условиях и они могли пригодиться в борьбе с противником. Не раз, когда к центру лабиринта рвалась хищная тварь размером со слона, он заманивал ее в подземную яму сектора Зет. И вот сейчас задавался вопросом, а мог ли он обратить эти оборонные средства против человеческих существ, если бы они проникли далеко… Ответа не было. Ведь по сути люди пробуждали в нем не ненависть, а лишь желание, чтобы оставили его в одиночестве, в том, что считал покоем…
Мюллер смотрел на экраны.
Он занимал низкую шестиугольную комнату со встроенными в стены видеоэкранами, очевидно, это было одно из жилищ. Более года проводил исследования, стремясь установить, какие участки лабиринта изображены на экранах Терпеливо размещая опознавательные вехи, он наконец узнал в туманных, матовых образах сияющие площади и улицы. Шесть экранов в нижнем ряду видеостены показывали территории секторов от А до Ф. Камеры или то, что ими служило, вращались по полукольцевым траекториям и позволяли контролировать входы в секторы. Так как в каждый сектор вел всего один вход, а в других подстерегала гибель, то он мог спокойно следить за передвижениями животных, отыскивающих себе еду. То, что происходило у входов-ловушек, его вообще не касалось: те создания, что пытались туда войти, были обречены на смерть.
Расположенные на верхнем парапете экраны семь, восемь, девять и десять передавали изображения из секторов Г и Аш, секторов, наиболее удаленных от центра, самых больших и опасных. Мюллер предпочитал не рисковать и не возвращался в них для тщательной проверки этой гипотезы. Достаточно и того, что на этих четырех экранах он мог рассматривать внешние части лабиринта. Нет смысла подвергаться опасности, чтобы исследовать ловушки подробнее. Экраны одиннадцать и двенадцать показывали вид равнины вне лабиринта, вид равнины, которую сейчас оккупировал межпланетный корабль Земли.
Немногие другие сооружения, оставленные древними строителями лабиринта, имели такую же информационную ценность.
В центре главной площади города под защитой хрустального колпака непрерывно тикал и пульсировал какой-то загадочный механизм. Мюллер предполагал, что это своего рода атомные часы, отмеряющие время в единицах, которые были приняты у его создателей. Этот камень был подвержен и другим метаморфозам: рубиновая поверхность темнела, мутнела, становилась темно-синей и даже черной; камень колыхался на своем постаменте. Мюллер, хотя и тщательно регистрировал эти изменения, но их значения не понимал. Он даже не мог уловить их регулярности. Изменения эти были явно не случайными, но ритма изменений цвета и движений он не уловил.
На каждом из восьми углов этой же площади высились металлические столбы, каждый высотой метров шесть. Столбы медленно вращались на скрытых подшипниках круглый год и, видимо, служили календарями. Мюллер выяснил, что их полный оборот происходил за тридцать месяцев, или за время полного оборота Лемноса вокруг своего маленького оранжевого светила. Но также подозревал, что эти сверкающие пилоны служат какой-то более серьезной цели. Он давно занимался ими, но безрезультатно.
На улицах сектора А стояли клетки, вытесанные из камня, похожего на алебастр. Как он ни старался, но открыть их не смог. А ведь за время его пребывания здесь, просыпаясь рано, констатировал, что прутья втянуты в глубь каменного тротуара, и клетки открыты. В первый раз они простояли открытыми три дня, а ночью, когда Мюллер заснул, прутья вернулись на место, и напрасно он искал следы стыковки. Спустя несколько лет клетки отворились снова. Тут уж он неутомимо наблюдал за ними, пытаясь выведать секрет механизма, но на четвертую ночь уснул так крепко, что не заметил, как они закрылись.