Человек в лучах прожекторов
Шрифт:
Итак, язык науки все непонятнее для неспециалистов. Влияние татарского ига на русский язык было колоссальным, но современная наука за несколько десятилетий побила рекорды трехсотлетнего ига. Достаточно посидеть несколько часов на симпозиуме по проблемам плазмы, элементарных частиц, многомерных пространств или фазовых равновесий в растворах, чтобы убедиться в непонимании смысла родной речи.
Но разве фантастика не сумела органично вместить в себя научные диалекты? Это уже не обеднение литературного языка, а обогащение его!
Отдельные области науки одинаково трудны для всех, кто с ними не связан. Современная математика непонятна даже блестящим физикам-теоретикам. Они, правда, пользуются для своих выкладок математическим аппаратом,
Гениальный физик Оппенгеймер писал: "Мне очень трудно понять, чем занимаются современные математики и почему они занимаются этим: пытаясь представить себе общую картину, я терпел крах. Я с восторгом, хотя и как простой любитель, открываю для себя то, чем занимаются биохимики и биофизики. Но у меня есть преимущество: оно состоит в том, что я довольно хорошо знаю маленькую часть одной отрасли науки, а потому сам могу провести четкую границу между знанием и невежеством".
И это говорит физик-универсал, великолепно ориентирующийся в математической физике, электродинамике, физике элементарных частиц, физике звезд! Что же тогда могут сказать люди, у которых нет оппенгеймеровского "преимущества"? Вот почему вряд ли возможно хорошо информировать каждого человека о достижениях науки. А быть может, и вообще нельзя дать такую информацию. Не прибегая к сомнительным метафорам и очень отдаленным аналогиям, немыслимо на общедоступном языке рассказать о том, что такое виртуальный процесс, волновая функция или даже термодинамический метод Гиббса.
Между тем научно-популярная литература по физике и так называемая "научно-художественная" литература только этим и занимаются. С одной стороны, они выполняют благородную задачу, стараясь хоть как-то информировать людей о "заумных проблемах", с другой - порождают опасное ощущение благополучия. Подлинное понимание подменяется жонглированием "настоящими" научными терминами и некими совокупностями "обычных" слов, никакого отношения к этим терминам не имеющих. Это не вина отдельных авторов, а наша общая беда. Так делают все: писатели, журналисты и даже ученые, если хотят дать действительно популярный материал. Нет и, вероятно, не может быть "словаря", с помощью которого удалось бы "перевести" науку на обычный язык. Нужен не словарь, а целый комплекс методов, которых пока нет. Вот почему современная система популяризации одновременно и необходима и вредна, ибо она порождает дилетантизм. Внимательно прочтя стоящую популярную книжку по физике, читатель получает обманчивое ощущение, что он вроде бы все знает, что он "на уровне". А вместе с тем он не приблизился к познанию современной физики ни на шаг. И этого не надо скрывать, это, напротив, надо подчеркивать.
Как-то на севере Канады геологи привлекли одно индейское племя к поискам урановой руды. Когда индейцев спросили, как они представляют себе цель таких поисков, их вождь невозмутимо ответил: "Искотчкотуит каочипьик", что значит: "Молния, выходящая из скалы".
Мне кажется, эти слова могут служить превосходной иллюстрацией одновременно и огромной пользы и весьма ограниченных возможностей нынешней системы популяризации.
Научная популяризация внесла колоссальный вклад в развенчание богов небесных и в создание богов земных. Наука стала ее божеством, а ученый - пророком, деяния которого можно описать, но нельзя объяснить.
А современная научная фантастика, даже не пытаясь объяснять науку, смело ввела нас в лабораторию ученого, приобщила к миру его идей.
Мы уже пережили тот период, когда велись серьезные дискуссии на тему "Нужен ли инженеру Бетховен" и неистовые рыцари ломали полемические копья на ристалищах физики и лирики. Многим чуть поседевшим ветеранам таких битв уже немного смешно вспоминать их. Профессия космонавта тоже стала попривычней. Мы видели этих бесстрашных людей из плоти и крови и на земле, и в космосе. Поэтому нам теперь и спорить стыдно: возьмет, к примеру, или
Но не настал еще день, когда мы с неловкой усмешкой вспомним дискуссии и другого рода: "Можно ли быть сегодня культурным человеком, не зная науки".
Вот в какое время появилась научная фантастика - литература о науке, многое у науки заимствующая, но написанная на понятном для всех языке. И появление ее закономерно.
Фантастика, как правило, отражает сегодняшний день науки, независимо от века, в котором протекает действие произведения. Основные ее герои - ученые нашего времени, люди, с которыми встречался почти каждый человек: на заводе или животноводческой ферме, в учебном заведении или в больнице. Воображение писателя наделило их волшебной властью над пространством и временем, жизнью и мертвой природой. Эти люди могут делать то, о чем сегодня только мечтают наши современники. Есть лишь одна существенная особенность: герои фантастических произведений делают все гораздо лучше и быстрее, в итоге они способны творить чудеса, вполне объяснимые, однако, законами воображаемых наук будущего. Причем на эти науки будущего наложены жесткие ограничения: методология их не должна противоречить современным представлениям. В противном случае собственно научная фантастика теряет резкие очертания и "размазывается" в безбрежном жанре "чистой фантастики", столь же древней, как и сама история.
Основные посылки и ограничения, характерные для научной фантастики, дают возможность проследить весь путь научной или псевдонаучной идеи - от ее возникновения до конкретного, образного воплощения в какие-то, пусть даже совершенно невероятные, формы. И не так уж важно при этом, в каком точно веке действуют наделенные волшебной властью герои, мышление которых характеризуется одной общей чертой: это научное мышление.
Можно приводить новые и новые примеры, иллюстрирующие неослабевающий интерес ученых к фантастике. Все они сводятся к одному: фантастика позволяет поставить мысленный эксперимент, она воздействует на эмоциональное образное мироощущение ученого, как бы задает определенный энергетический тонус, творческое напряжение, которое так необходимо для исследователя. Обходные пути, пути ассоциаций, неожиданных аналогий, намека и амоциональной подсказки в научном творчестве не менее важны, чем последовательное и планомерное накопление и переработка научной информации. И здесь неоценима роль научной фантастики, самой сутью которой является смелый поиск нового, лежащего за пределами сегодняшнего знания. Новизна, неожиданность, парадокс, переоценка ценностей, воинствующий антидогматизм - неотъемлемые черты научной фантастики.
Фантастика, как отрасль художественной литературы, не задается целью прямой популяризации научных идей. "Жюльверновское" направление стало теперь лишь одним из многих притоков, вливающихся в полноводное русло. Но в своей внутренней логике, в принципах анализа и синтеза фантастика очень близко подходит к науке. Для нее характерно как бы размышление вслух о путях и превращениях идеи, тот внутренний монолог, который теперь заново открыл авангардистский кинематограф.
Писатель-фантаст, как и ученый, часто ставит эксперимент. Первая ненаписанная фраза многих произведений могла бы звучать так: "Что будет, если..." Далее открывается совершенно необозримый испытательный полигон. Вот почему цели такого эксперимента могут быть самыми различными.
Фантастика вносит в проблему недостающий ей человеческий элемент. Она превращается в своеобразное эстетическое зеркало науки. Наука как таковая не связана с моралью, тогда как ученый - сознательный член общества - не может и не должен быть безразличным. Нельзя языком математики, физики, биологии, химии излагать моральные аспекты тех или иных открытий. Фантастика дает такую возможность. И язык у нее, о какой бы науке ни шла речь, единый, общедоступный. В этом, мне кажется, основная притягательная сила фантастики для ученых.