Человек-змея
Шрифт:
Откидываюсь на спинку стула, скрещиваю ноги, переплетаю на груди руки. Зеркальное отражение моего мучителя, поза называется «Доверься».
— Откуда знаете, что вы на третьем этаже?
В блокноте появляются ПЗ, три крестика, третий снова обведён.
— Мы же на лифте сюда приехали.
— Отлично!
Эксперт ёрзает, но открытую позу не меняет. Почему-то он сел не напротив, а на соседний стул. Ногу на ногу не закидывает, левый локоть опустил на подлокотник (на моём стуле подлокотников нет: Уоллес знал, кого куда сажать), левая рука разглаживает усы и потирает подбородок, грудь расправлена.
Мой файл далеко, не дотянуться, а Карлайл знай себе пишет в жёлтом блокноте. Сверху чуть не десять сантиметров оставляет, строчки кривенькие, вниз убегают, так что страница в мгновение ока заканчивается. Почти все слова сокращены, однако буквы не смыкаются, а стоят на расстоянии.
— Знаете, какой сегодня день?
— Четверг, число — восемнадцатое.
— Уверены?
— Да. — Говорить нужно кратко, по существу, но и молчать нельзя: тут же запишет «Замкнутый, неконтактный» или ещё хуже: «Страдает паранойей».
— Откуда вы знаете число?
— Голова заболела в пятницу. Обычно мигрень у меня длится четыре дня, а когда я вчера здесь проснулся, всё было в порядке. — Активно жестикулирую, на слове «вчера» развожу руками. Всё правильно: неподвижные, спрятанные под стол пальцы — первый признак лжеца.
Услышав, что головные боли случались и раньше, Карлайл пролистывает блокнот назад, делает пометку на абзацах, к которым рассчитывает вернуться, и открывает чистую страницу. Заглядывает в мой файл, царапает несколько убегающих вниз строчек, и ручка замирает, большой и указательный палец разглаживают усы: допрос продолжается.
— Так… Можете сказать, какой сейчас месяц и год?
Ёрзаю на стуле, поворачиваю голову налево: надо же изобразить напряжённый мыслительный процесс!
— Август 1987 года, — вздыхаю я, сжимаю левый кулак и бессильно разжимаю. Это раздражение. Дословный перевод: «Ну зачем меня так мучить?»
На первом этапе Карлайл должен определить, насколько хорошо я отвечаю на простейшие вопросы вроде: кто я, где я, какое сегодня число и кто сейчас президент. Примерно так же врач на поле боя оценивает психическое состояние раненого.
Следующий этап — выяснить, понимаю ли я, почему здесь нахожусь, на основании чего он придет к выводу об осознанности передозировки. Проще говоря, что я сделал? Знаю ли я, что это сделал? Надеюсь, он свяжет ответ на вопрос «почему?» с тем, как я оцениваю реальность.
На самом деле всё сводится к элементарному уравнению, логической цепи, которая, образуя круг, мёртвой хваткой кусает собственный хвост. Вопрос первый: «Вы знаете, где находитесь?» Скажешь: «В больнице», и на некоторое время для эксперта ты нормальный. Вопрос второй: «Знаете ли вы, как сюда попали?» Ответ «Вены вскрыл» докажет: ты трезво оцениваешь ситуацию и отвечаешь за свои поступки. Вопрос третий: «Почему вы вскрыли себе вены?» Скажешь: «Чтобы больше не видеть зелёных человечков и не слышать голоса» — от репутации здравомыслящего
— Дэниел, теперь посчитайте от ста в обратном порядке, каждый раз вычитая по семь. Задание понятно?
Я кивнул.
— Не торопитесь. Главное — начните, и я вас остановлю.
Нужно притвориться, что задание нелёгкое, и я прикладываю все силы, чтобы его выполнить.
— Девяносто три… восемьдесят шесть… — закрываю глаза и мерно раскачиваю рукой, словно такт отсчитываю, — …семьдесят девять… семьдесят два… шестьдесят пять…
— Спасибо, достаточно. — Вот так всегда: обрывают на пятом или шестом вычислении.
Обратный отсчёт — своеобразный тест, а семь — оптимальное число, которым может оперировать кратковременная память. Слабая кратковременная память — первый признак депрессии, демонстрировать которую мне совершенно ни к чему.
С цифрами я всегда дружил, тасую их в голове, словно карты. Размеры предметов определяю на глаз: расстояния, углы, объёмы. Дело здесь даже не в практике, просто у меня с самого детства такая способность.
Следующие задания четырёхфазные: фиксируешь — запоминаешь — называешь — показываешь. Эксперт называет три предмета, которые мне следует запомнить: мяч, дуб, дом. Затем просит следовать указаниям и поднимает карточку с надписью: «Закройте глаза», жирно выведенной маркером. Закрываю. «Отлично, теперь откройте. Возьмите карточку в правую руку. Хорошо. Сложите её пополам. Положите на пол. Замечательно. — Поднимает со стола карандаш. — Назовите этот предмет». Называю. Задаёт тот же вопрос, показывая на свои часы. Называю часы. «Какие три слова я назвал в начале теста?»
Мяч, дуб, дом. Слова почти всегда односложные, изредка длиннее, чем в два слога.
Если доктор — белый мужчина из среднего класса, то и слова будут среднестатистические: зонт, стул, стол, кот, пёс, нос. Бездетные предпочитают детский лексикон: мяч, дуб, дом. У тех, кто победнее, одно- или двухсложная история жизни: дверь, огонь, еда, поезд. Обвешанные этнической бижутерией женщины в шарфиках расцветки пейсли любят что-нибудь поабстрактнее: зима, лето, мама, папа, дождь, луна. Таких обмануть труднее всего.
Затем эксперт вручает толстый фломастер — и глаз не выколешь, и случайную ошибку не закрасишь — и карточку, на которой нарисованы два пересекающихся пятиугольника.
— Дэниел, пожалуйста, перерисуйте эти фигуры. Постарайтесь, чтобы получилось точно так же: все углы, линии, пересечения.
Вот эта задачка посложнее: кроме всего прочего, проверяется острота восприятия, координация и внимание. Слово «пятиугольник» Карлайл ни за что не назовёт: я сам должен пересчитать углы, стороны и грани.
Большинство людей смотрят на предмет, идентифицируют и пытаются скопировать. Но увиденное фильтруется через многолетнюю толщу воспоминаний и ассоциаций, и в итоге ничего не выходит. Покажет эксперт дерево, а калейдоскоп всех увиденных деревьев говорит: «Нет, не то», и получается, как у детей, образ-символ — палка с торчащими во все стороны ветками. Изумрудный, коричневый, травянисто-зелёный, может, даже с десятком огненно-красных точек, хотя та яблоня была не на карточке с заданием, а когда-то росла перед домом.