Чем и как либерализм наш вреден?
Шрифт:
Всякий может указать на факты такого рода, на факты всем известные, но как-то кстати нынче вдруг забываемые.
Теперь я скажу два слова о либерализме учреждений, а потом распространюсь побольше о либерализме лиц, действующих на почве этих учреждений, или под влиянием льгот, новыми учреждениями дарованных. Я не стану много трактовать о самих реформах. Г-н Градовский говорит основательно, что новые учреждения закон, воля правительства и потому им надо подчиняться.
Это правда, и я не позволю себе здесь критиковать реформы. Но замечу только одно: раз допустивши, что "равенство и свобода" -- гражданские идеалы, надо сочувствовать реформам искренно и сознаться, что на этой почве (на почве равенства и свободы) реформы наши проведены хорошо. Но для меня еще вопрос: может ли долго, более каких-нибудь ста лет простоять какое бы то ни было общество при равенстве и свободе?.. Но об этом принципиальном сомнении после...[1] А теперь
Вот тут-то и начинается нечто подозрительное, и если не всегда прямо злодейское, то или очень глупое и легкомысленное, или весьма коварное и нечистое. Посмотрим, что делалось и делается до сих пор либеральными людьми на почве либеральных учреждений. Посмотрим, как служили эти "единомышленники" правительства... "России и Государю", -- говорит г-н Градовский. Моему монархическому педантству такой порядок слов не нравится: я предполагаю говорить
– - Государю и России; ибо я не понимаю французов, которые умеют любить всякую Францию и всякой Франции служить... Я желаю, чтобы отчизна моя достойна была моего уважения, и Россию всякую (например, такую, в которой Градовский и Стасюлевич ограничивали бы власть министров) я могу разве по принуждению выносить... Г-н Градовский судит, видимо, иначе. Итак, посмотрим, как люди русские либерального духа служили Государю и России на основании этих реформ.
Г-н Градовский упомянул о земстве, о судах, об университетах, о печати, об эмансипации крестьян с землею.
Начнем хоть с земства. По нашему мнению, земская реформа лучше новых судов. В ней есть все-таки что-то "почвенное", солидное, а главное, то хорошо, что в устройстве земства есть что-то свое, чего нет в судах, эклектически списанных с западных образцов. Зато в судах европейское зло и сказалось гораздо грубее и резче, чем сказывается в земстве.
Однако и в земстве заметен нередко такой дух, который нельзя назвать правительственным или охранительно-либеральным, т. е. не переходящим за черту дарованных льгот.
Приведу несколько примеров. В одной губернии баллотируется некто в гласные -местный помещик, человек образованный как все, и никаких провинностей особых за ним не числится. Почти все шары черные. Отчего? За что это?.. Он близок губернатору; он ему, кажется, друг; мы не желаем, чтобы администрация знала все, что мы делаем, и влияла бы тут... Что такое администрация? Это не что иное, как само правительство en detail. Что такое губернатор? Это не становой, это лицо по порядку власти третье после Государя, так как в обыкновенное время (т. е. при отсутствии военных генерал-губернаторов) губернатор зависит только от министра, а министр есть ближайший выразитель Верховной Воли.
Положим, это еще не велика беда. И земство тоже правительственный орган особого рода. Можно позволить ему в некоторых случаях быть в маленьком виде тем, чем бывает в Англии оппозиция, т. е., с одной стороны, министерство Ее Величества, а с другой -- оппозиция тоже Ее Величества. Я знаю, что на это мне могут возразить весьма основательно еще следующее: "Оппозиция может быть охранительного и даже глубоко реакционного характера"... Да, теоретически это верно; но на практике, в России, мы этого почти вовсе не видим...
Для пояснения нашей мысли вообразим себе следующий состав земского уездного собрания: богатые помещики -- покойный Иван Васильевич Киреевский и недавно скончавшийся престарелый граф Игнатьев (1-й), у которого в Петербурге была домовая церковь; один очень умный молодой человек самого новейшего, последнего стиля, которому уже в Московском университете опротивели более чем либеральные товарищи (они ведь так неинтересны), он любит Шопенгауэра и Гартмана, поэтому пессимист для всего человечества и в благоденствие не верит; потом три купца -староверы; несколько бедных помещиков, в душе озлобленных либералов но желающих быть членами управы, потому что им нужны деньги. В угоду первым трем лицам, они прикидываются охранителями; потом крестьяне, представители общин, и между ними несколько начетчиков; два представителя монастырей, несколько отставных военных, желающих покоя и уважающих дисциплину и т. д. Весь состав в этом роде... Разумеется, что такое земство не злоупотребляло бы правами и часто делало бы оппозицию в правую сторону, а никак не в левую... Но так ли обыкновенно бывает у нас? Похож ли состав нашего земства на подобную картину? И что случается обыкновенно, когда администрация и земство в чем-нибудь несогласны?.. Когда эти два органа -- администрация и земство (положим, оба правительственные по источнику) -- вступают в свою глухую борьбу, то обнаруживается вот что. правительство, выделив из себя, так сказать, земство и даровав ему известные льготы, находит в данную минуту, что этих льгот довольно и больших оно не находит полезным дать... Поэтому администрации поручается наблюдать за тем, чтобы
Из оппозиции Его Величества, этот мелкий, но постоянный отпор легко, сам того не замечая, перерождается в оппозицию Его Величеству. Все это очень сложно, конечно, но надо постараться, насколько есть сил, разобрать эту сложность. Дворянство наше, например, что оно: "консервативно" или нет? Вот важный вопрос, ибо хотя дворянство как сословие уже почти не существует de facto с 1861 года, но оно в провинции продолжает играть первенствующую роль: во-первых, как "интеллигенция", а во-вторых, как крупный землевладельческий класс. Что такое это нынешнее дворянство?
Дворяне -- это прежде всего русские европейцы, выросшие на общеевропейских понятиях XIX века, т. е. на понятиях смутных, на основах расшатанных, на чтении таких книг и газет, в которых все критикуется и многое отвергается, а непреложными аксиомами считаются только принципы либерально-эгалитарного прогресса, т. е. les droits de I'homme... Эти русские европейцы в большинстве случаев очень лояльны, они готовы идти за Государя на войну или посылать на смерть за родину сыновей своих; они готовы жертвовать и деньги... В среде дворянской несравненно больше, чем во всяком другом классе, найдем мы людей благородных, великодушных и честных. Но личная мораль (я уже говорил это) и даже личная доблесть, сами по себе взятые, не имеют в себе еще ничего организующего и государственного. Организует не личная добродетель, не субъективное чувство чести, а идеи объективные, вне нас стоящие, прежде всего религия. Религиозно ли наше дворянство? Набожно ли оно или нет? Нет сомнения, крестьяне наши нравственно несравненно ниже дворян, они часто жестоки, до глупости недоверчивы, много пьют, недобросовестны в сделках, между ними очень много воров; но у них есть определенные объективные идеи; есть страх греха и любовь к самому принципу власти. Начальство смелое, твердое, блестящее и даже крутое им нравится... Архиереев, генералов, командиров военных мужик наш не только уважает, они нравятся его византийским чувствам... Кресты царские он любит и глядит на них с уважением, почти мистическим. Таково ли нынешнее дворянство?.. Будем искренни... Многим дворянам Гамбетта или Брайт нравятся больше, чем Муравьев (Виленский) или Паскевич...
Понятно, что из этого выходит? Возьмем один пример еще из одной губернии... Возникает вопрос о том, допускать ли представителей белого духовенства на выборы в гласные или нет. В Петербурге решают: "Допускать, ибо они могут иметь нравственное влияние". Дворянство отвечает сдержанной улыбкой на это замечание о нравственном влиянии духовенства. Священники баллотируются в гласные. Все не избраны. Что ж это такое? Легальность соблюдена, свобода выбора... Хорошо! Свобода выбора, но зачем же этот дух свободы и прогресса? На подобный вопрос мне отвечают: земство -- дело прежде всего хозяйственное, экономическое; на что священники?
Мне кажется, что крестьяне и старые купцы взглянули бы на участие священников серьезнее.
Пусть будет так; пока это еще вовсе не злонамеренность, не крамола, это просто тот же самый дух времени. Это, скорее, европейское легкомыслие, современная потребность переходить за черту хотя бы обходом и непременно не направо, а налево. Это все еще довольно безобидная и с виду вполне законная оппозиция, и больше ничего.
Но вот... близится важный, почти страшный вопрос о школах... Земству дано право открывать школы, содержать их и руководить ими, при соблюдении определенных формальностей. Школы эти поставлены под надзор особых директоров и инспекторов, от земства не зависящих; кроме того, существуют высшие училищные советы, в которых заседают разные члены-наблюдатели, директор гимназии, например, губернский предводитель и т. д. И что же? Несмотря на весь этот надзор, на все легальные препоны, положенные, по-видимому, как неосторожностям наивного прогресса, так и злонамеренности... в школы проникало до самого последнего времени столько нежелательного... что понадобилось удвоенное к ним внимание; являются даже таблицы зоологические, во вкусе Дарвина, опережающие, заметим, и самую науку. Ибо на таких таблицах изображена с торжественным и выразительным безмолвием лестница прямого восхождения существ от инфузории до человека: тогда как