Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман

Самбук Ростислав Феодосьевич

Ипполитов похлопал по бензобаку ладонью и спросил:

— А номера? Соответствуют ли номера воинской части, обозначенной в документах?

Валбицын, допущенный на аэродром, заверил:

— Все в порядке.

— Когда Горохов выходит на связь?

— Сегодня.

— Еще раз предупредите: завтра в два часа ночи должны зажечь костры.

Ипполитов с сожалением отошел от мотоцикла.

— Сегодня последний вечер, — сказал сокрушенно, — последний вечер в вашей компании, господа. Мне жаль…

— Должны отпраздновать его! — предложил Краусс тоном, не допускающим возражения.

— Да, — согласился Ипполитов, — но завтра у меня уже

не будет ни настроения, ни желания проверить содержимое чемоданов.

— Я проверил все лично, — заверил Кранке.

— Полагаюсь на вас, гауптштурмфюрер, — склонил голову Ипполитов, — но хотел бы знать, в каком чемодане что лежит и как мне удобнее расположить необходимое.

В барак принесли вынутые из мотоцикла два небольших чемодана. Ипполитов стал проверять их. Вначале наклонился над чемоданом с оружием: все сложено аккуратно, с немецкой педантичностью. «Панцеркнакке» и комплект снарядов–ракет к нему, портфель с миной. Ипполитов подозрительно покосился на него: он всегда немного с предубеждением относился к взрывчатке. Конечно, знал, что без детонатора взрыв невозможен, но все же соседство с миной действовало угнетающе. Ипполитову показалось, что Краусс заметил его нерешительность — этого только не хватало, — он переложил портфель поудобнее. Но Краусс, кажется, и не смотрел на него. Проклятая подозрительность, когда он только избавится от нее?

Автоматические пистолеты с комплектом отравленных и разрывных пуль… С оружием как будто все в порядке…

Ипполитов дотронулся до кобуры на ремне. Да, у него несколько пистолетов: те, что в чемодане, и вальтер, никелированный офицерский вальтер — безотказное и красивое оружие. Ипполитов знал, что у некоторых советских офицеров есть трофейные пистолеты, иметь такой считалось в какой–то мере шиком.

Наклонился над вторым чемоданом, перебрал его содержимое уже не так старательно, хотя в глубине души понимал, что этот чемодан имеет не меньшее значение. Радиостанция, комплект незаполненных бланков различных советских учреждений, паспорта, дипломы, удостоверения… Около полумиллиона рублей советских денег. «Молодец Валбицын, — подумал Ипполитов, — знает дело».

Кажется, только подумал о Валбицыне, а тот уже, оттерев Кранке, тоже склонился над чемоданом. Стал объяснять, будто Ипполитов никогда не видел таких приспособлений:

— Это комплект букв и наборная касса. Ручной металлический пресс для паспортов, металлические штампы полевых почт, печати и штампы различных воинских частей… Надеюсь, вы не забыли, как пользоваться штампами?

Менторский тон Валбицына разозлил Ипполитова, и он захлопнул чемодан, чуть не прищемив длинные пальцы инструктора. Повернулся к Кранке:

— Итак, я убедился, что все в порядке! — Произнес властно, будто был не агентом–диверсантом, а по меньшей мере инспектором главного управления имперской безопасности.

Кранке подобострастно склонил голову, еще раз пообещав себе рассчитаться с этим наглецом в случае его благополучного возвращения.

— Что ж, господа, — предложил Ипполитов, — с делами покончено, пошли.

Все оживились в предчувствии банкета. Валбицын потер руки и почмокал губами, как будто уже выпил первую рюмку и почувствовал, как приятно обжег коньяк его желудок. Ипполитов накинул плащ — никто не должен видеть его в форме советского офицера, — и общество направилось к машине.

Им открыла не служанка, а сама Сулова. Она уже несколько дней обнашивала форму младшего лейтенанта Красной Армии и поэтому пребывала в скверном настроении. Во–первых, ей в принципе не нравилась форменная одежда — отдавала предпочтение платьям с большим декольте, считая, что именно ее высокая грудь, главным образом, нравится мужчинам. Во–вторых, была зла на Краусса и Кранке за то, что ее сделали всего лишь младшим лейтенантом. В глубине души понимала, что они правы, что им виднее — в конце концов, сколько ей носить эти проклятые погоны: выполнят задание и обратно, — но никак не могла пересилить себя. Ну неужели так трудно прицепить на погоны еще по две звездочки? Была бы она тогда старшим лейтенантом и с большим уважением относилась к себе. Да и медаль выдали только одну — «За участие в обороне Ленинграда». Вон Ипполитову — всего понавесили! Утром, когда Ипполитов еще спал, Сулова отшпилила с его гимнастерки орден и примерила себе. Да, красиво, женщине вообще идут всякие украшения. Неужели эти тупые деятели из «Цеппелина» не понимают этого?

Увидев избранное общество, прибывшее в их особняк, Сулова поправила гимнастерку, туже затянула ремень. Единственное преимущество военной одежды — ремень. Когда его затянешь, несколько скрадываются уже не безупречные формы.

Краусс подошел к телефону, а Сулова со служанкой захлопотали у стола. Мужчины не стали терять зря время — Валбицын, считавший себя здесь уже своим, направился к бару и извлек из него сразу три бутылки, нежно прижав их к груди.

— На все вкусы, дорогое общество, — воскликнул торжественно, — коньяк, водка и даже виски! И где это Краусс достает виски?

— Из Ирландии, — пояснил Кранке и забрал у Валбицына бутылку. — Через Швецию. — Он налил себе полбокала желтоватой жидкости, разбавил содовой водой и с отвращением смотрел, как Ипполитов с Валбицыным опорожняют почти полные фужеры коньяку. Что и говорить — восточные варвары! Разве так пьют коньяк? Да еще я марочный, французский! Его надо смаковать, греть в ладонях, а они…

Подошел Краусс, тоже налил себе почти полный фужер и выпил до дна — точно так же, как «восточные варвары». Хотя чего ждать от Краусса? Обыкновенный выскочка–эсэсовец. Правда, и он, Кранке, носит мундир гауптштурмфюрера, но он вступил в СС по сугубо тактическим соображениям, в душе же он остается, как и был, фон Кранке, а этот длинный молодчик Краусс, который даже на чин обогнал его, и сейчас ничем не отличается от мелкого невоспитанного торгаша.

Краусс довольно, даже самодовольно улыбнулся и обвел всех присутствующих торжественным взглядом.

— Только что разговаривал с обергруппенфюрером Кальтенбруннером, — произнес многозначительно, назвав даже чин начальника РСХА, как будто никто из находящихся здесь не знал этого.

Кранке оторвался от коньяка и с интересом посмотрел на Краусса. Что доложил штурмбанфюрер Кальтенбруннеру? Вздохнул успокоенно: конечно, ничего плохого. В основном Краусс отвечает за операцию и, пожалуй, больше, чем Кранке, заинтересован, чтобы все, связанное с ней, выглядело отлично.

Выдержав паузу, Краусс сообщил:

— Я информировал обергруппенфюрера, что начало операции назначено на завтра, и получил согласие. Более того, Кальтенбруннер приказал передать герру Ипполитову, — Краусс учтиво наклонил голову в его сторону, — что в случае удачи его ждут высшие награды рейха. Он сам похлопочет перед фюрером. — Краусс остановился на несколько секунд и еще налил себе коньяку. — Награждены будут все участники операции, — произнес он так, будто уже получил очередной крест. — Выпьем за это, господа.