Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман
Шрифт:
Командир самолета приказал бортрадисту:
— Курт, передай на базу: задание выполнили, пассажиров высадили благополучно. Самолет поврежден, взлететь не сможем. Никто из членов экипажа не пострадал, приняли решение лесами пробиваться через линию фронта.
— Слушаюсь, герр гауптман. — Радист пошел передавать шифровку.
Гауптман легко поднялся вслед за ним в самолет, расстелил на каком–то ящике карту. Посветил фонариком и позвал штурмана.
— Как считаешь, Арвид, — спросил он, проведя пальцем по карте вдоль тонкой линии шоссе, — будем пробиваться здесь
— Вдоль шоссе легче, — подумав, ответил штурман, — но и опаснее. Зона по обе стороны шоссе контролируется военными патрулями, ну и вообще больше шансов натолкнуться на какую–нибудь часть или отдельных солдат. Для нас это смерть: с боями навряд ли пробьемся. На шестерых два автомата, а пистолеты — так, попугать…
Командир наморщил лоб.
— Согласен. Наше спасение — осторожность. Русские наверняка засекли самолет, не могли не засечь, их поисковые группы скоро будут тут. Пойдем этими лесами, — провел карандашом линию на карте, — и не будем терять времени. С собой взять только оружие и продовольствие.
Вышедший из кабины второй пилот остановился рядом, заметил:
— Продуктов фактически нет. Хлеб, масло, шоколад — на два дня. Все.
— Растянем на три, — решил командир. — Будем пополнять запасы на лесных хуторах.
— Опасно, — не согласился штурман, — сами говорили, наше спасение — в осторожности.
Второй пилот, великан, почти достававший головой потолок кабины, засмеялся и погладил шмайсер.
— Можно по–разному обеспечить секретность передвижения. — Объяснил: — Тот, кто нас увидит, уже не должен заговорить.
Штурман посмотрел на него с отвращением:
— Вам бы в СС, Вальтер…
— Какая разница? Все мы — солдаты фюрера. А фюрер что сказал? Уничтожать врагов рейха, а то, что вокруг нас сейчас все враги, не вызывает никакого сомнения.
— Логика мясника, — пробурчал штурман.
— Вы что–то сказали?
— Я считаю, что должна быть разница между офицером люфтваффе и эсэсовцем.
— Прошу вас не ссориться!.. — повысил голос командир. — Что там, Курт? — спросил, увидев бортрадиста.
— Шифровку передал. Нам всем благодарность.
— Хайль! — автоматически поднял руку командир. — Весь экипаж сюда!
Все выстроились под самолетом, начиная с обер–лейтенанта Вальтера Вульфа, второго пилота, возвышавшегося над всеми, и кончая унтер–офицером Куртом Мюллером, бортрадистом, восемнадцатилетним юношей, фактически не знавшим еще, почем фунт лиха, и воспринимавшим житейские трудности с удивлением, будто не верил, что именно с ним могут случиться серьезные неприятности. Вероятно, только один он из всего экипажа еще до конца не осознал всей сложности их положения — стоял последним в ряду, переступал с ноги на ногу и вытягивал шею, чтобы лучше слышать каждое слово гауптмана. А тот сказал:
— Мы выполнили задание, и командование объявило нам благодарность. Но самолет поврежден. У нас остается один выход — пробиваться через линию фронта. Надеюсь, все понимают, насколько это опасно. Продуктов — самая малость, рюкзак с ними будем нести по очереди. Стрелять только в крайнем случае, громко не
— Самолет подожжем? — вырвалось у Курта. — Чтобы наш «арадо» не достался русским.
— Чудак! — оборвал его второй пилот. — Думаешь, они еще не ищут нас? А ты хочешь облегчить им дело…
— Пошли! — приказал гауптман, и они двинулись от темного, какого–то хмурого и одинокого «арадо» в сторону леса, черневшего в сотне метров. Когда–то тут был полевой немецкий аэродром. Именно здесь служил гауптман Вайс — нынешний командир «арадо», — он знал окружающие леса и уверенно вел группу.
Через несколько сот метров начались настоящие дебри, приходилось продираться через завалы, преодолевать ручьи. Лес шумел, и Курту иногда становилось страшно — никогда еще не бродил в таких зарослях, леса под Кенигсбергом, где он родился, скорее напоминали парки, и он считал, что они всюду такие, светлые и прореженные, с аккуратными просеками. А тут ветки хлестали по лицу, и сквозь кусты невозможно было продраться. Но Курта не оставляло хорошее настроение, шел, тихо напевая какую–то песенку и так отгоняя страх, охватывавший его от неожиданного уханья сыча или треска сломанной ветки.
Мюллер немного отстал и поравнялся с обер–лейтенантом Вальтером Вульфом. Второй пилот был для него воплощением настоящего мужчины. Во–первых, год воевал на Восточном фронте, сбил несколько русских самолетов и только после ранения и лечения в госпитале попал в их экипаж. Во–вторых, мог выпить, наверное, целую бочку шнапса, по крайней мере сам хвалился этим, и девушки липли к нему. Поэтому, увидев, что обер–лейтенант шагает рядом, Курт поневоле подтянулся и сказал:
— Я очень рад, герр обер–лейтенант, что мы выполнили задание и заслужили благодарность.
Вульф, вероятно, не разделял его оптимизма — ничего не ответил, пробурчав что–то невнятное.
— Жаль самолет, — продолжал Курт.
— Помолчи, — посоветовал обер–лейтенант, — жалей лучше себя, ведь неизвестно, выберемся ли отсюда.
— Но мы же вооружены и можем делать ежесуточно не меньше тридцати километров.
— Единственная надежда, что у русских тут нет собак, — ответил Вульф хмуро. — Пустили бы по нашим следам овчарок, тогда увидел бы…
— Пока они найдут «арадо», мы будем далеко.
— Ну–ну! — пренебрежительно бросил обер–лейтенант. — Тебе море по колено, а меня сбивали под Смоленском, и уже блуждал в лесах. Слава богу, там линия фронта была рядом…
— Неужели вас сбивали? — В словах Курта прозвучало искреннее удивление. — Вас?
Обер–лейтенант ничего не ответил, только засопел сердито и плечом раздвинул кусты. Он–то знал, что через день–два или даже раньше от юношеской бодрости и оптимизма Курта не останется и следа, расхнычется, заскулит, станет ныть. Ну и черт с ним и со всеми, другими, в конце концов, он увидит, как будут складываться обстоятельства! Конечно, вместе пробиваться лучше, но в случае чего можно отколоться, ему своя шкура дороже. Да и ради чего должен подставлять голову, не из–за этого же сопливого недотепы?!