Чемоданный роман

Белоиван Лора

Дура толкнула небесную дверь, споткнулась о порог и упала Ангелу на стол.

— Я рассказы принесла, — сказала дура, подымаясь и глядя в ангельскую переносицу, — по объявлению.

— Положите на стол, — опасливо сказал Ангел. Я б на его месте просто скинула дуру на землю.

Но Ангел был на своем месте, а на месте дуры была я. Это судьба. Торговец паяльниками забыл мою любовь на прилавке. Он замерз и смотал удочки — паяльники шли в тот день неважно. А Толстый Еженедельник остался лежать. Пока я его читала, у меня сперли бустилат.

Да, наш с Ангелом диалог длился минуты полторы. Потом меня попросили уйти, разрешив вернуться «часа через

четыре». Четыре часа образовались из первоначальных двух недель — я сбила цену, у меня был опыт торговли. Я пришла ровно через сколько надо, опять же споткнувшись о порог и упав на стол. Так что на вопрос, как вы попали в журналистику, я всегда отвечаю: «Я туда вломилась». Вообще не люблю двери, открывающиеся внутрь.

Это был период моего коммерческого успеха. Я спекулировала на базаре обойным клеем и даже смогла позволить себе два пружинных матраса взамен «Известий» и «Труда». Но из магазинов исчезла жратва, а промышленные товары общего пользования переместились на базар. Впрочем, там их тоже было мало. Я покупала бустилат в своем пригородном сельмаге, везла его на базар в город В. и сбывала с прибылью 200 %. Я была единственным покупателем бустилата в поселке и единственным его продавцом на рынке «Вторая Речка». Меня трижды хотели побить за монополизм и раз сто пятьдесят обозвали паршивой спекулянткой.

— Не нравится — мандячьте обои на клейстер, как у нас в деревне городского типа, — отвечала я, за что едва не была бита еще раз пять.

Жизнь моя становилась все сложнее, и я решила устроиться куда-нибудь журналисткой.

Вдобавок подруга Казимирова забыла в электричке копченую колбасу. Я не могла ей простить этого лет пятнадцать, но потом, конечно, простила. Именно из-за потерянной колбасы мне и пришло в голову, что человеку в виде одинокой девушки нужен постоянный заработок с возможностью карьерного роста.

Из всех четырех газет, выпускавшихся в городе В., мне понравилась только одна — Толстый Еженедельник. Он был толстый, еженедельный и интересный. Но, с моей точки зрения, там работали сплошь небожители. Я сразу же сделала предмет своего обожания недосягаемым. «Лора, ты дура, — говорила Казимирова, — иди и едь в редакцию, может, и возьмут».

Я была согласна туда хоть уборщицей, тем более что Казимирова не уточняла. Я думала так: пойду сперва техничкой, а потом проявлю себя с лучшей стороны. Я думала, вот завтра точно поеду и попрошусь. Я думала, что за попроситься на работу уборщицей меня ведь не убьют. Я думала даже похвастаться своим пятилетним уборщицким стажем на судах Дальневосточного морского пароходства. Лишь бы взяли.

Несколько раз я приезжала к зданию «Даль-пресса», обходила здание вокруг и возвращалась домой. «Ну что? — спрашивала квартировавшая у меня в ту пору Казимирова. — Была?» В ответ я говорила плохие слова, и Казимирова, вздыхая, кормила меня чаем.

А потом коллега по базару, торговец паяльниками, забыл на прилавке свежий номер Толстого Еженедельника. Разворот газеты был посвящен читательскому конкурсу короткого рассказа. Для затравки первые байки написали сами небожители. Я прочитала и удивилась дерзкому предчувствию написать лучше. Небо стало значительно ближе: пошел мокрый снег, у меня сперли банку бустилата, и я толкнула дверь Ангела.

— Что вам нужно? — спросил Ангел.

Потом он скажет мне, что я была похожа на психопатку. Конечно: нормальные люди в редакции не приходят. Более того, они даже туда не пишут. Когда я стану работать в Толстом Еженедельнике, у меня появится шанс познакомиться с такими разновидностями психопатов, как Ботаник, Экономист, Гений По Всем Вопросам, Изобретатель, а также Жертва ЦРУ. Последний приходил почему-то по вторникам и жаловался на домашних «жучков» в лампе дневного света. В редакции он тыкал пальцем вверх, поднимал взгляд и с ужасом обнаруживал на потолке дроссель. «Вон! Вон! И у вас!» — кричал псих и убегал.

По словам Ангела, я не вписывалась ни в одну подгруппу. За полторы минуты нашего диалога он трижды хотел попытаться вызвать помощь.

Была ранняя весна, и я совершенно не помню, по каким лужам шастала те самые четыре часа, которые отвел себе Ангел на прочтение трех моих одностраничных рассказиков про пароходство. Я боялась двух вещей: литературного позора и вторичного падения на стол. Пока я страдала по городу ожиданием, у меня промокли ноги до колен. Накануне Казимирова сказала мне, что мои рассказы гораздо лучше тех, что в газете. Не прошло и пятнадцати лет, как я стала доверять ее литературному вкусу.

Я толкнула дверь, споткнулась о порог и упала на стол. Но Ангел даже не засмеялся. Он встал из-за стола, обогнул его и подошел ко мне. Я чувствовала, как в этот момент краснеет моя спина. Ангел был дьявольски прекрасен. Потом я много раз исподтишка разглядывала его и удивлялась чудесам шокового восприятия.

— Вы откуда вообще? Кто вы? — спросил Ангел небесным голосом.

— Человек, — сказала я и выпрямилась.

— А занимаетесь чем? — не отступал Ангел.

— Бустилат продаю, — сделалась я еще прямее.

И тут он произнес лучшие за всю мою предыдущую жизнь слова.

— А вы знаете, что вы талантливы? — сказал Ангел.

Я кивнула и умерла.

За рассказы мне потом дали денег, и мы с Казимировой купили на них ветчину в кооперативе. А Ангел лет через пять навсегда улетел в Спб.

Ну хотя бы не в Мск.

В июльском воздухе пахло японской кухней, японской прозой и японской поэзией, а мертвый Акира Куросава стал почетным жителем города Арсеньев — по решению городской Арсеньевной Думы. И никто не смеялся. Зато поговаривали, что под Арсеньевом очень много грибов, буквально хоть косой коси, а грибы — это вкусная еда с высоким содержанием бесполезных веществ. Я съездила под Арсеньев и набрала грибов. Вернувшись домой с грибами, я их съела, а два натюрморта под названием «Грибы» неожиданно продала в интернете, после чего заплатила за телефон и квартиру, купила нормальной еды и три банки белил титановых — впрок. На этом мы с деньгами опять друг у друга закончились, но тут мне заказали статью про японскую поэзию.

Знаете, каким он парнем был?

Когда ему исполнилось год и 8 месяцев, он сочинил свою первую хокку:

Тпррррр

А-а-а пззззззз

Хэк!

Его родители и вообще вся интеллигентная образованная семья пришли в восторг, и папа побежал в магазин за праздничной едой и запивашками. Пока сидели до утра за столом, Юрик навалил в заводной бульдозер через дверцу и уснул на полу рядом с дистанционным управлением от телевизора. Утром вся семья, наткнувшись на бульдозер и случайно включенный Юриком порноканал, пришла в восторг во второй раз, и папа снова побежал в магазин за праздничной едой и запивашками. Пока он бегал, Юрик сочинил вторую свою хокку: