Шрифт:
Стас просто обожает детей. Наверно, из него мог бы получиться классный отец. Он с детства приучен заботиться о младших. Еще в 5 лет он варил манную кашу под руководством бабушки — для себя и двух своих братишек. Бабушка точно предвидела, что внуки будут появляться еще и еще, а потому спешила воспитать для себя помощника. Стасова мама очень хотела девочку, и девочка родилась, кажется, восьмой. Стасова мама ждала и ждала ее каждый раз и, как говорят, во время декретных отпусков — чуть ли не до самых родов — продолжала работать на кирпичном заводе, чтобы и декретные деньги получить, и зарплату, как ни в чем не бывало. Вроде, в их городке такое было возможно — не официально, конечно. Это было давно. Стасов отец работал в какой-то конторе за гроши. Он был без комплексов
— У нас дома все мужики азартные — у-у! — рассказывает мне Стас короткими летними ночами в кухне третьего этажа. Сюда мы выбираемся вдвоем из духоты, где мои дети спят, укрывшись простынями до подбородка, а над головками у них кишмя кишат комары.
В кухне мы не включаем света, да это было бы и невозможно. Лампочка вывернута, и если, например, что-то готовишь ближе к ночи, приходится зажигать все конфорки, чтоб было светлей. Некоторые, правда, ходят по вечерам со своей лампочкой — вкручивают ее на время, потом выкручивают и уносят вместе с кастрюльками и сковородками. Но мне до такой запасливости далеко.
Иногда ночью Стас зажигает какую-нибудь конфорку. Получается как разговор при свечах. Ночью не видно, чистая плита или грязная.
— Уборщиц у нас тут нет! — кричит каждый день моя соседка Валя.
Она вламывается ко мне, когда общая плита оказывается грязной — и поди докажи ей, что сегодня ты вообще не выходила на кухню. Сколько раз я отмывала эту плиту неизвестно за кем. Валя говорит, что иначе мне запретят приходить на кухню решением совета этажа. На самом деле никакого совета этажа и в помине нет, и все это разновидность дедовщины: старая жиличка воспитывает молодую. Я все это понимаю не хуже Светки, Стасовой жены, которая втолковывает мне, что бояться здесь совершенно нечего, и что, например, Таня тоже живет в секционке, хуже, чем я. У них на этаже не что кухня — и туалет общий. Но попробовал бы кто-нибудь заставить убирать за всеми Таньку.
— Еще бы! — говорю я. — Таню боятся, она же сидела в тюрьме.
Таня приворовывала понемногу, чтобы прокормить своих детей, и попалась на чем-то вроде роскошной новой коляски, которую взяла возле детской поликлиники — на будущее. Третий ребенок только собирался родиться, и он родился у нее уже в тюрьме. Светка говорит, что Таня сидела в так называемой «мамочкиной зоне». И, вроде бы, там было совсем неплохо. Таня — она устроится где угодно. Что ей зона? Кажется, она и в ад попадет — обживется там, создаст уют.
Светка говорит, что для меня было бы счастьем с этой Таней познакомиться. Мне есть чему у нее поучиться. Таня чемпионка мира по выживанию. Это непостижимо — где она берет все, что нужно в хозяйстве, и как она устраивает старших дочек в самую престижную школу. И комнату каким-то образом получила вскоре после выхода на свободу. Она не снимает свою секционку, как я — ей в самом деле дали комнату!
Да только захочет ли Таня делиться опытом со мной? Времени-то она зря не тратит! Ну, чем я могу быть ей полезна? Мои рассказы ей не нужны, она их не поймет.
— А, вот, английский! — вспоминает Светка. — Мы скажем, что ты можешь заниматься с ее детьми английским. Возьмешься? Кажется, после Стаса с ними так никто и не занимался. Где найдешь бесплатного репетитора?
Наверное, завтра Светка снова прибежит — и будет тащить меня к этой Тане.
Мы со Стасом влезаем на подоконник. Окно раскрыто — мы смахиваем вниз чьи-то окурки.
Стас говорит, что он человек тактильного типа. Есть люди, которые воспринимают всех остальных в первую очередь глазами. Им надо видеть, как меняется ваше лицо, когда они вам что-то говорят. И потому они не любят общаться по телефону. А есть такие, кто по телефону может проболтать хоть сколько. Им даже в голову не придет, что это, в общем, не полное общение. Им надо слышать, как ваш голос делается то тише, то громче, и как вы вздыхаете в паузах между словами. Стасу надо трогать того, с кем он говорит. Он объясняет мне, что вовсе не воспринимает чужой речи, не может вникнуть в тему разговора, если его руки при этом не бегают свободно, где хотят. И в это время он может говорить о чуде чистой дружбы, о человеческом общении, потребностях души и так далее. Дружит он, конечно, только с девчонками. Наверное, чей-то парень или муж не стал бы долго слушать про тактильный тип восприятия всего окружающего и про то, как много может дать нам простое прикосновение.
— У Стаса определенный контингент подруг, — объясняет мне Светка. — Они все не замужем. Знаешь, этот тип активной общественницы, поставившей крест на личной жизни. Внешне они такие неказистые и, в общем-то, все одинаковые. У него комплекс — к шикарной девочке он не подойдет. Ему бы такую пухленькую, колченогую…
— Ну, спасибо! — говорю. — Значит, я, по-твоему, пухленькая, колченогая?
— У тебя стресс! — отвечает Светка. — Состояние стресса — это что-то вроде кривых ног. Он увидел тебя первый раз в состоянии стрессa. Да ты в этом состоянии и живешь. Это у тебя сейчас норма. Если бы ты пришла ко мне в первый раз такой спокойной, благополучной… Знаешь, когда работа, квартира, деньги — все есть? Он бы к тебе и не подошел. Даже если бы ты была не замужем. Он спрятался бы куда-нибудь. На кухне бы сидел, как мышка. У него комплексы, ему кажется, что нормальная девчонка на него не посмотрит. Да ты и в самом деле не стала бы общаться с ним, будь ты в нормальном состоянии. И со мной не стала бы. Ну, скажи!
Я пожимаю плечами. Откуда мне знать, что стала бы я делать, а что нет, будь я в нормальном состоянии. Мой стресс вызван тем, что я оказалась в малознакомом городе одна с детьми. Мы назывались бы вынужденными переселенцами, если бы у меня хватило сил добиваться этого статуса, искать какие-то документы, справки. И если бы я видела во всем какой-то смысл.
Говорят, что каждый человек так или иначе планирует свою жизнь. Держит в подсознании наброски некоего сценария. Я же никогда не строила планов — даже в подсознании — насчет того, чтобы однажды вдруг оказаться одной. Стать самостоятельной женщиной, как еще это называется.
— А Таня? — спрашиваю я у Светки. — Стас ведь общался с ней. Значит, у нее тоже стресс? Ты говорила, у нее и ножки в порядке, и волосы — то, что надо…
— Таня — это другое. У Тани дети!
— И у меня дети.
— В тебе его зацепил твой стресс. Он не пройдет мимо девочки в состоянии стресса. А Таню в этом состоянии и представить невозможно. Не знаю, что могло бы вывести ее из равновесия. В Тане его зацепили ее дети. Надо бы тебе посмотреть на них! Не представляю, чтобы они ныли, как твои. В магазине или еще где-нибудь. У Тани жесткое воспитание. Знаешь, это умение себя занять самостоятельно, склонность к самообразованию. Какой у них английский! Не знаю, что ты скажешь, по крайней мере, лучше, чем у меня. Таня дает задание, выучить от сих до сих. И проверяет. А ведь сама английского не знает. Она из деревни. Говорит, в школе у них не было учителя по иностранному языку…
У Тани трое детей. Все девочки, и все от разных мужчин. Две — от грузин или азербайджанцев, одна от русского — беленькая. У трех мужчин разных национальностей есть общая черта: каждый из них живет так, точно понятия не имеет, что у него растет дочка. Или в самом деле они понятия не имеют? Может быть, Таня вовсе не трудилась им сообщать? Не видела никакого смысла? В самом деле, какой смысл кому-то знать то, чего он знать не хочет? Лучше сразу начинать как-то выкручиваться самой…
Вот если, например, вам не нравится тактильный стиль отношений — необязательно об этом заявлять во всеуслышание и тем самым обрывать какое бы то ни было общение вообще. Можно заставить Стаса забыть, что он человек тактильного склада. Для этого достаточно задать какой-нибудь вопрос и приготовиться молча слушать. Я спрашиваю каждую ночь: