Чемпионы Темных Богов

Френч Джон

Хемеллион чуть повернул голову и взглянул на Сильвануса с таким выражением, словно смотрел на тарелку гнилого мяса. Он отвел глаза.

Платформа постепенно ускорялась, лязганье ее шестеренок и цепей превратилось в одну вибрирующую ноту. Мимо них проносились треснувшие красные лампы и темные провалы других коридоров. Сильванусу показалось, будто в одном из них он разглядел огромную полуосвещенную каверну, наполненную безмолвной техникой. Он задался вопросом, не мог ли начать разговор не с той ноты, ведь с тех пор, как Хемеллион попал на борт, навигатор видел его всего раз, да и то издалека.

— Ты ведь

слуга Санахта, верно? — Сильванус попытался перекричать дребезжание деталей и свист воздуха. — Хемеллион, да?

— Раб, — слово было настолько тихим, что Сильванус с трудом понял, что его сказал Хемеллион

— Что?

Хемеллон глядел в туннель перед платформой. Ветер трепал капюшон его мантии.

— Я — раб, как и ты, как и любая душа в этой… тюрьме.

Сильванус ощутил приступ эйфории, затем укол страха.

— Осторожнее с тем, что говоришь.

— Почему? — фыркнул Хемеллион. — Они и так знают.

— Я…

— Ведьмы, что прозревают души. Вот кто они. Как от них можно что-либо утаить? Они знают, о чем я думаю, и их это не волнует. Мои мысли для них меньше чем ничто.

Сильванус покачал головой. Он уже начал жалеть о том, что вынудил его говорить.

— Подобные слова опасны.

Хемеллион рассмеялся, и звук оказался достаточно громким, чтобы заскрежетать о ложный ветер. Его смех был неприятным, холодным и горьким.

— Вот почему ты служишь им так охотно? Потому что боишься умереть?

По коже Сильвануса пробежался мороз. Он вспомнил голоса, что скреблись о его чувства, когда корабль входил в варп, лица, которые видел в извилинах штормов, лица, которые он знал, лица, которые ему хотелось бы забыть.

— Ты не знаешь, о чем говоришь.

— Да неужели? — Хемеллион расхохотался вновь, запрокинув голову, так что с нее слетел капюшон. Он перестал смеяться и опустил взор. Его глаза походили на блестящие точки отражения в мерцающем освещении. Сильванусу вдруг захотелось убежать отсюда, но бежать было некуда. Хемеллион метнулся к нему и схватил за слои кисеи и бархата. Сильванус начал было отбиваться, но саван и капюшон рывком сорвали с его лица. Он упал, пытаясь прикрыть голову, приготовившись к граду ударов, которые, как навигатор ничуть не сомневался, вскоре последуют.

Хемеллион возвышался над ним, сжимая в руках смятую массу ткани, чьи края развевались на ветру.

— Посмотри на себя, — сказал он.

Сильванус внезапно нащупал пальцами складчатую кожу лица, пространство, где раньше находились его нос и уши, красное глазное яблоко, появившееся, когда его левый глаз почернел от края до края.

Хемеллион сделал медленный, контролируемый выдох.

— Я вижу тебя… и других, и понимаю все, что мне нужно знать о том, какой станет награда за такую жизнь, — он выпустил ткань из рук. Та плетью хлестнула в стремительно удаляющееся расстояние. Сильванус почувствовал, как поднимается и тянется, будто пытаясь схватить ее, но она уже превратилась в призрак, исчезающий из поля зрения. Он осел обратно на пол.

Платформа постепенно замедлялась, мерцание огней успокаивалось. Наконец, они остановились перед дверью. Она была больше той, через которую они вошли раньше, ее косяк толще и ничем не украшен, металлическая поверхность темнее и с пленкой грязи и пыли. Дверь отворилась, и Хемеллион шагнул к ней.

— Тогда зачем жить? — окликнул его Сильванус, и услышал в своем голосе злость и боль. — Почему не вонзить себе нож в шею и, наконец, обрести свободу?

Хемеллион оглянулся на него. Сильванусу почудилось, как будто на лице мужчины промелькнуло замешательство, но затем оно исчезло, словно смытое прочь. Хемеллион отвернулся и сошел с платформы.

«Он что-то прячет внутри», — подумал Сильванус, поднявшись на ноги и сделав шаг к двери. Хемеллион остановился и непонимающе помотал головой.

— Что это было? — спросил он.

— Я ничего не говорил, — отозвался Сильванус. Спустя секунду Хемеллион пожал плечами и пошел дальше.

+ Вы звали, госпожа, + сквозь жужжание корабля до Карменты долетел голос Аримана. Часть ее нашла успокаивающим то, что она услышала его. Другая ее часть задалась вопросом, почему.

«Ты возвратился из снов», — произнесла она, пытаясь заставить свой голос казаться сильным, невзирая на то, что Азек и так почувствовал бы правду. Она говорила через интерфейсные устройства корабельного разума, мысленно формулируя слова, которые затем транслировались на системы судна. В некотором смысле Кармента разговаривала с кораблем, или сама с собой, в зависимости от того, как она предпочитала смотреть на это. Но она знала, что Ариман был здесь, что его разум касался систем машины, что на самом деле она общалась с ним.

+ Ты догадалась, что я вернулся, еще до того, как я сам об этом заявил. +

«Ты удивлен? — она остановилась и ощутила, как сквозь нее изливается усталость. — Я чувствую весь корабль, каждую заклепку, каждое перенапряженное звено энергии и силы. Я чувствую каждую душу, что дышит выдыхаемым мною воздухом. В километре под нами, на нижних уровнях днища, пожар. Днищенская банда вскрыла заполненный топливом отсек. Они зажгли факел. Десятеро погибли. Один все еще кричит. К передним сенсорным антеннам подсоединен криптошунт, что напевает мне песнь боли, и так будет продолжаться и впредь, поскольку до него невозможно добраться, не прорезав при этом три метра брони. Я вижу все это, а чувствую еще больше. Поэтому да, я заметила твое возвращение».

+ Тебе больно видеть все это? +

«Да, — сказала она и замолчала. — Я ухожу, Ариман. Я не знаю, переживу ли еще одно сражение. Корабль отнимает все больше моего естества. Когда мы не в варпе, мне лучше. Но когда мы входим обратно, когда он пробуждается для битвы… Я не понимала, почему столь давно Механикус нарекли меня еретичкой — но теперь знаю, что они были правы. Один разум не в силах контролировать столь мощную машину. Здесь, вместе со мной, есть и другие голоса. Они становятся сильнее, а я становлюсь слабее. Скоро я уйду окончательно, и останутся только они».

+ Ты сильная, госпожа. Всегда такою была. +

Она рассмеялась, и ее мысленный голос прозвенел, словно бьющееся стекло.

«Врун. Всегда таким был».

+ Ты не можешь знать наверняка, что произойдет. +

«Тебе ли говорить о подобном? Я могу. Я чувствую это, Ариман. Я не такая, как ты — мне не требуется видеть будущее, чтобы знать, каким оно будет. «Сикоракс» заберет меня, или… — Кармента остановилась, и Ариман ощутил концентрацию мыслей и воли. — Все заканчивается, так или иначе».