Чемульпо-Владивосток [СИ, финальная редакция, том 1]
Шрифт:
После эмоционального, но уже вполне делового обсуждения деталей подготовки к встрече дорогих гостей, которое закончилось принятием нескольких неожиданных с точки зрения "нашей" реальности, решений, Руднев отпустил "накрученных" офицеров.
Одной из этих "неожиданностей" стал перенос места стоянки "Богатыря" и дежурного отделения миноносцев к самому горлу входного фарватера бухты. Предложил это сам Стемман, резонно заявив, что при перекидной стрельбе от его шестидюймовок нет смысла ждать особого толка, но вот если кто-то из японских легких крейсеров вздумает сунуться в Босфор, чтобы Камимуре корректировать стрельбу, тут-то они и могут пригодиться...
***
"Поздравляю блестящим успехом. Планирую быть Харбине 22.02. 12 час. Телеграфируйте возможность прибытия Харбин. Макаров."
"Паршиво. Потому, что 22-го у нас японские гости. Получается, что придется отказывать командующему? Иными словами - не выполнять приказ... Хорошенькое начало взаимоотношений с непосредственным начальником, блин. А что делать? Тут ни на кого пока надеяться не могу. Налажают. Однозначно... Обидится или нет Макаров, и чем это может закончиться - после разгребать. А вот Ками поймать - это без пяти минут конец войне. Тут уж или грудь в крестах, или..."
Хоть кошки на душе и скребли, Петрович колебался не долго. Вскоре в адрес командующего ушла шифротелеграмма: "Агентурным данным 22 февраля ожидается атака японской второй боевой эскадры порта Владивосток. Прошу разрешения не покидать вверенный отряд..."
Макаров отозвался сухо и по-деловому: "Выезд Харбин вам отменяю. Примите необходимые меры отражению неприятеля".
На следующее утро город был разбужен грохотом орудий крейсеров, бивших поверх сопок в сторону Уссурийского залива. Многие обыватели были перепуганы, несколько стекол, и правда, вылетело - прав был Стемман - но у моряков были свои заботы и печали.
Наблюдавшие за стрельбами с оборудованого на сопке дальномерного пункта командиры крейсеров были неприятно удивлены тем фактом, что два снаряда из трех, ошибочно выпущенных артиллеристами "Громобоя" по слишком низкой траектории, и поэтому не долетевших до залива, не взорвались. Английские же снаряды "гарибальдийцев" взрывались все, даже падая в воду. Однако Руднев не только воспринимал это как должное, но и зловеще предрек:
– Погодите, господа, вот вернетесь по кораблям, тогда по настоящему расстроитесь...
Пробная стрельба "Рюрика", как и ожидал Руднев, прошла не на ура. Нет, его восьмидюймовые снаряды в принципе долетали до района предполагаемого маневрирования японцев. Но вот для того, чтобы предсказать, куда именно снаряд соблаговолит упасть, надо было быть не артиллеристом, а скорее астрологом. Рассеивание боеприпасов, выпущенных из его устаревших короткоствольных восьмидюймовых пушек, было на такой дистанции слишком велико даже для стрельбы по площадям.
По результатам учений Руднев предложил иметь на каждом корабле копию карты, разбитой на заранее пронумерованные квадраты. Тогда с дальномерных постов достаточно было передавать только номер квадрата, в котором находились японские корабли, не заморочиваясь с передачей дистанции и азимута. Упрощение организации огня было настолько очевидным, что господам офицерам осталось только развести руками, почему до Руднева никто до этого не додумался.
Насчет расстройства по прибытию на корабли - так и вышло. Пока команды минеров и моряков с полутора десятков
Они беспомощно уставились в небеса, и не было никакой возможности их опустить - подъемные дуги были переломаны отдачей при выстрелах на больших углах возвышения. На возмущение офицеров, что теперь крейсера потеряли часть боеспособности, Руднев хладнокровно отвечал: "лучше сейчас, а не в бою". И приказал за три дня заменить поломанные дуги, а за ближайшие полтора суток - дополнительно подкрепить исправные орудия.
А чтобы офицеры напрасно не гадали, успеют ли починить до боя поврежденные пушки на их кораблях, Руднев с улыбкой предложил им перетянуться на верпах, встав к предполагаемому направлению появления противника не стрелявшим сегодня бортом. Оказалось, что "Надежный" и пара буксиров в помощь "России" и "Громобою" именно на этот случай, были посланы контр-адмиралом еще с утра.
Возмущение Гаупта, который сетовал по поводу непредвиденного расхода металла и отвлечения рабочих от "более срочных задач", и вопрошал, "откуда господину контр-адмиралу известно, что в низкой кучности виноваты именно фундаменты орудий", было уже привычно проигнорировано Петровичем. Он начал уже привыкать к манере Гаупта сначала истерить и "гнать волну", но потом, ворча и чертыхаясь, делать что велено.
В общем, весь Владивосток стараниями Рудева напоминал разворошенный палкой пчелиный рой. Команды нескольких номерных миноносцев и крейсеров срочно перебирали машины, готовясь к выходу для добивания поврежденных на минах японцев.
Насчет "Рюрика", подумав, все-таки решили, что его восемь шестидюймовок и пара старых, но мощных орудий будут весьма не лишними, а учитывая, что шанс на пробитие брони на такой дистанции был только у крупных снарядов, стариком решили не пренебрегать. Его развернули у стенки завода так, чтобы он мог бить обоими восьмидюймовыми и всеми шестидюймовыми орудиями правого борта. А для увеличения дальности их стрельбы, забили углем все ямы и коридоры левого борта, опорожнив бункера на правом.
Это дало кораблю крен в четыре градуса, и соответственно, повысило углы возвышения его артиллерии. Таким образом, Петрович, использовав известный ему по нашей истории опыт "Славы" у Моонзунда, добился того, что все его крейсера могли теперь участвовать в предстоящей игре с Камимурой.
Отряженные с "Рюрика" и других крейсеров офицеры и комендоры пытались освоить стрельбу из незнакомых им орудий системы Армстронга, при этом расходовать ограниченный запас снарядов Руднев им запретил, мотивируя это тем, что через пару дней они вволю настреляются по живому неприятелю.
Пока команды минеров аккуратно топили мины, Гаупт в очередной раз высказал свое сомнение на счет "этой затеи". На его предупреждение, что до четверти мин не сработает из-за того, что провода могут быть порваны наблюдавшимися в заливе отдельными льдинами, Петрович хладнокровно ответил приказом установить не две сотни, а двести пятьдесят мин, ровно на четверть больше, чем наконец-то привел начальника порта в молчание. А когда поручик-минер пожаловался Гаупту, что треть мин при использовании на морозе такой изоляции может не сработать, тот приказал ему ни в коем случае не говорить об этом морякам...