Чепай
Шрифт:
— Кто начал? — вопрос прозвучал в пустоту. Впрочем, долго ждать ответа не пришлось. Ленинская комната в знакомой уже комсоставовской общаге кипела жизнью. Сразу несколько военных увлечённо перекладывали склейки карт на бескрайнем столе.
Даже с моими практически отсутствующими познаниями в армейской науке, определённое беспокойство взгляд на ту карту вызвал моментально. Вовсе не потому, что каких-то пометок на карте стояло больше, чем других. Нет. Сомнения вызывали щедрые россыпи вопросительных знаков.
Взгляд на самих военных опасения лишь усилил — слишком растерянные. На знакомых по сборищам нашего шумного клана уверенных в себе подтянутых терминаторов с тяжеловесными погонами эта компания тянула крайне условно.
А затем Вашей Покорной на глаза попались отметки на карте — и вопрос профессионального соответствия всех этих людей занимаемой должности решился окончательно.
— Вот этого уберите, — дотянуться через половину стола получилось не сразу, — ему вчера лейтенант сапёров ногу оторвал.
— Как оторвал? — переспросил одутловатый дядька с неизвестными мне знаками различия.
— Тонну взрывчатки накатил грузовиком и разбил ступню, — картонка с типографского исполнения силуэтом недавнего знакомого "Седана" помимо картинки и названия содержала ещё и справку мелким шрифтом. Совсем как очередная настольная карточная игра дома. Только играть в эти самые игры почему-то больше не хотелось.
— А ещё у вас нет этого моста, — карандаш обалдевшие военные отдали столь же безропотно, — этого вот железнодорожного орудия и, скорей всего, этого вот города.
— Девушка, вы отдаёте себе вообще отчёт… — начал было один из военных.
— А вы? — бешеный взгляд заставил его поперхнуться. — Мы сюда вчера пришли, ночью. По этой самой дороге. Вряд ли только мы одни. Почему сегодня утром для вас это всё такой сюрприз? У вас разведка и связь вообще работают, или писю лимонят?
— Женя… — попробовал было заикнуться Арон Моисеевич, но тоже умолк на полуслове.
— Про своих тут хотя бы правда написана? — отметки на карте всё же свидетельствовали, что какие-то части вокруг Минска стоят. Попадались даже знакомые уже типографские картонки с боевыми колоссами. Одна из них — прямо в районе городской черты, и рисунок вполне предсказуемо обладал на удивление знакомыми очертаниями.
— По состоянию на вчера, на девять вечера, да, — подтвердил кто-то из военных.
— Ладно, работайте, — уж не знаю, чего они ждали дальше, но этот ответ попросту выбил их всех из колеи.
Единственный ответ, который сейчас имел значение, оказался в моём распоряжении. Город ещё не окружён. Значит, кому-то настало самое время урегулировать действительно значимые вопросы.
— Арон Моисеевич, — вопрос заставил учителя нервно вздрогнуть. — Что с нашими документами на эвакуацию?
— Простите? — тот растерянно моргнул.
— Мы привели машину в город, — ради спокойных объяснений пришлось мобилизовать последние остатки терпения. — Почти целую и даже в какой-то мере боеспособную. Сдали её военным. Когда и чем вы эвакуируете отсюда меня и Ксению?
Пауза.
— Я надеюсь, вы об этом уже подумали? — уточнение вызвало ещё одну паузу, куда более тягостную, чем прежняя. — Или действительно полагаете, что я позволю вам и дальше таскать несовершеннолетнюю школьницу под дубьё с паровоз размером, пока её в кляксу не размажут?
— Но, она… — попытки учителя возражать чашу моего терпения переполнили окончательно.
— Пятнадцатилетняя соплюха, которая не может спать одна, плачет в подушку и зовёт маму! — не повышать голос стоило немалых трудов, но даже так и учитель и военные нервно вздрогнули. — А ты полагаешь нормальным, что она затыкает собой неумение местной армии воевать! Если ты забыл, один из нашего экипажа уже допрыгался — но его хотя бы на поезд сейчас посадили и того и гляди эвакуируют! А её, думаешь, я тебе позволю тут оставлять? Что, своих детей вывез, и хоть трава не расти, да? Чужих не жалко?
Один из военных нерешительно засопел. Бешеный взгляд заставил его заткнуться. Местный бардак чем дальше, тем сильнее вызывал желание бороться путём расстрелов без суда и следствия.
Учитель дрожащими руками полез куда-то в планшетку.
— Хорошо, — сказал он. — Будет вам эвакуация. Но вы, Женя, сейчас напишете мне расписку! Что с этого момента отвечаете за Ксению, раз вам так неймётся!
— Хоть две! — нашёл чем пугать, называется!
Против ожидания, первым из планшета учителя появилась вовсе не бумага.
— А это ещё откуда? — вполне узнаваемый пластиковый корпус с чуть скруглёнными углами никаких сомнений вызывать не мог в принципе. Учитель бесстыже сбондил единственный здесь и сейчас айфончик!
— Это вам, — учитель дрожащими руками сунул его мне в руки вместе с зарядником и спутанными наушниками. — Как вчера и договаривались, подзарядил от бортовой сети.
— Да? — индикатор заряда безмолвно свидетельствовал о правоте учителя. — Не помню. Вообще не помню вчера ничего. Спасибо!
Уж не знаю, по наитию это учитель сделал, или специально, только боевой запал тут же угас. Слишком уж подводило, что мне так и не довелось, несмотря на все усилия ненаглядной семейки, усвоить способность незамедлительно забывать любое добро.
Следом появилась уже бумага. Арон Моисеевич одолжил перо у одного из военных и торопливо покрывал белый лист ровным каллиграфическим почерком. С его нескладной фигурой идеально ровный чертёжный курсив не вязался абсолютно.
— Вот, — учитель шлёпнул бумагу перед одним из военных. Тот черкнул по диагонали корявое "не возражаю", размашисто подписался и передал её уже мне.