Черчилль и Гитлер
Шрифт:
На деле предпринятое Черчиллем усовершенствование системы означало, что он сумел добиться принятия спорных решений, одно из которых касалось использования тяжелых бомбардировщиков, таких как «Ланкастер», для налетов на немецкие города. При Чемберлене их функции ограничивались разбрасыванием листовок и атакой морских целей. Воздушные налеты на наземные объекты были запрещены, не только из страха перед ответным ударом со стороны Германии, а скорее из соображений правового порядка. План британских ВВС атаковать военные цели в Шварцвальде был отвергнут министром авиации сэром Кингсли Вудом со словами: «Вы понимаете, что это частная собственность? Так вы в следующий раз попросите у меня разрешения бомбить Эссен!» [73]
73
Spears, Assignment to Catastrophe, p. 216
Черчилль
Другими способами получить контроль над действиями британской армии были знаменитые записки Черчилля, его «просьбы» и красные этикетки с надписью «Action This Day». У него был удивительно изобретательный ум. «У Уинстона рождалось по десять идей на дню, – говорил о нем начальник имперского генерального штаба лорд Аланбрук, – из которых только одна была стоящая, но он не знал, какая именно». Рузвельт высказался в том же духе, заметив как-то, что у премьер-министра появляется по сто идей в день, из которых шесть чего-то стоят (тут цифры гораздо выше, хотя и меньше в процентном соотношении).
Для него не существовало мелочей. Он определял, какое именно количество обезьян должно обитать на Гибралтарской скале (двадцать четыре), пытался выяснить, можно ли привести трофейное оружие времен Первой мировой войны в исправное состояние и снова его использовать, во время бомбежек переживал за животных в Лондонском зоопарке и следил, чтобы пивной паек получали прежде всего солдаты, находящиеся на передовой, а потому уже те, кто был в тылу. Он даже изучал вопрос, можно ли с помощью воска защитить слух солдат во время бомбежек. [74] Несколько таких запросов, получивших шутливое название «просьбы первого лорда», поскольку часто начинались со слов «Прошу выяснить…», также были снабжены этикеткой, на которой красными чернилами было написано требование «Action This Day» («Сделать сегодня»). Например, 10 мая 1940 г., в день, когда он стал премьер-министром, Черчилль выступил с предложением пригласить в Англию бывшего кайзера Германии Вильгельма II, находящегося в изгнании в Голландии, и это на фоне и без того тяжелой обстановки, сложившейся в результате наступления Гитлера на Западном фронте. Эта идея оказалась одной из девяти неудачных идей Аланбрука или девяносто четырех Рузвельта и была отвергнута.
74
Wheeler-Bennett (ed.), Action This Day, p. 50
Порой в своем стремлении всегда держать руку на пульсе Черчилль заходил слишком далеко. Его личный секретарь Джок Колвилл вспоминал, как однажды ночью в Чекерсе:
Как обычно, я получил распоряжение позвонить дежурному офицеру в Адмиралтейство и узнать, есть ли какие-либо новости. Оказалось, что новостей нет, и дежурный офицер обещал, что, если появится хоть что-нибудь мало-мальски интересное, он немедленно позвонит и доложит. Через час мне было приказано снова взяться за телефонную трубку, и уязвленный дежурный офицер напомнил мне о данном им обещании. Когда около двух часов ночи, несмотря на все возражения, мне снова было отдано распоряжение повторить попытку, взбешенный дежурный, чей и так краткий сон был прерван, обрушил на меня весь имеющийся у него в запасе поток морских ругательств. Черчилль, услыхав доносящийся из трубки оживленный голос, решил, что, как минимум, потоплен один из вражеских кораблей. Он взял трубку и выслушал залп отборной брани, что явно произвело на него неизгладимое впечатление. Послушав пару минут, он объяснил, что это всего лишь премьер-министр и что он только хотел узнать, есть ли новости. [75]
75
Ibid., pp. 52–3
Черчилль писал: «Те, на кого возложена миссия осуществлять руководство на самом высоком уровне, должны находиться на вершине контроля; они никогда не должны спускаться в долины физического или личного действия». Однако в 1940 г., в первые дни пребывания на посту премьер-министра, он также внушал своим сотрудникам, что: «Эффективное и успешное управление одинаково проявляет себя и в больших и в малых делах».
В первые недели в должности премьер-министра он даже определял, какого размера должен быть флаг, развевающийся над Адмиралтейством. «Черчилль изучал каждый документ, имевший хоть малейшее отношение к войне, и не гнушался выяснять все до мельчайших подробностей», – писал один из его личных секретарей. Он отдавал распоряжения, касавшиеся увеличения численности кроликов, поддержания на должном уровне качества виски, и даже менял кодовые названия некоторых военных операций.
Гитлер тоже интересовался подробностями боевых действий, однажды лично запретив конные скачки в Берлине, но между ним и Черчиллем было одно решающее отличие: почти все приказы фюрера составлялись его личным секретарем, Мартином Борманом, а Гитлер только ставил свою подпись. Сам лично он почти ничего не писал, чтобы в случае, если что-то пойдет не так или если предпринятые действия окажутся слишком позорными, иметь возможность снять с себя всю ответственность и откреститься от них. «Никогда не отдавать приказ в письменном виде, если это можно сделать устно» – вот был его девиз. Это позволяло ему (и его сторонникам, правда, столь же неубедительно) отказываться от ответственности за свои преступления, включая Холокост.
Черчилль, со своей стороны, не боялся брать на себя ответственность. Так, 21 апреля 1944 г. он заявил, выступая в Палате общин: «Если меня обвиняют в ошибке, то я могу только ответить словами Клемансо, сказанными им по известному поводу: «Возможно, я совершил еще много ошибок, о которых вы даже не знаете». Черчилля долго обвиняли во всех грехах, так что к началу Второй мировой войны он обзавелся толстой носорожьей броней, надежно защищавшей от уколов критики. Любому, кто возвращается в большую политику после такого поражения, как Галлипольская катастрофа, необходимо быть толстокожим. Как он писал в «Моих ранних годах»: «Все порицали меня. Я заметил, что это практика почти постоянная. Видимо, считается, что к травле я устойчивее других».
Конечно, Черчилль не понимал, почему он должен сносить незаслуженные обвинении. В отличие от Гитлера он обычно предпочитал все записывать. Как сообщала генералу Луису Спирсу супруга Черчилля, Клементина: «Он часто не слушает или не слышит, если думает о чем-то другом. Но он всегда внимателен к бумажному документу, чего бы он ни касался. Он никогда не забывает ничего из того, что видел написанным на бумаге». Однако это должно было быть изложено кратко и по сути. В июле 1940 г. Черчилль передал в секретариат военного кабинета записку следующего содержания и придерживался изложенных в ней принципов на протяжении всех военных лет: «Необходимо очень четко понимать, что все указания, исходящие от меня, даются только в письменном виде, и я не несу никакой ответственности за вопросы национальной обороны, по которым я якобы дал указания, в том случае, если они не зафиксированы письменно» [76] .
76
Ibid., p. 20
Один из высокопоставленных государственных чиновников, лорд Норманнбрук, вспоминал, что эта записка немедленно возымела огромный эффект: «Прежде премьер-министры, желая получить информацию или дать совет коллеге, делали это с помощью письма – в большинстве случае составленного от их имени личным секретарем. Теперь же министры получают личные сообщения, как правило, умещающиеся на четверти листа и сформулированные в выражениях, не оставляющих сомнения, что они написаны лично премьер-министром» [77] . Подобные записки обычно писались в начале и конце каждого дня.
77
Ibid., pp. 19–20