Черчилль и Гитлер
Шрифт:
Черчилль понимал, что в задачу лидера государства входит, в том числе, убедить возглавляемый им народ в том, что у него достаточно силы воли на то, чтобы быть в курсе современных веяний, но не давать влиять на себя. Привычка выпячивать и так выступающую вперед челюсть, почти как в карикатуре на бульдога, только подчеркивала эту особенность его облика. Он также сумел превратить свою трость, которая в руках другого человека его возраста выглядела бы признаком немощности, в убедительный символ неповиновения, о чем красноречиво свидетельствует необычный памятник Айвора Роберта-Джонса на Парламентской площади. Идею, выражаемую устно, он подкреплял языком своего тела.
Хотя Черчилль на всем протяжении 1940 г. и в первой половине 1941 г. постоянно преувеличивал шансы на победу, он никогда не недооценивал существовавшие опасности и трудности. И поднял это умение на не виданную прежде в политике высоту, что заставляло людей доверять ему. Когда опасность была реальной, как во время Битвы за Англию в конце лета 1940 г., премьер-министр, казалось, почти смаковал перечень неудач, постигших Британию с тех пор, как он занял свой пост. Чтобы извлечь пользу из целого ряда катастроф, нужен был поистине выдающийся лидер. В речи, произнесенной 20 августа 1940 г., он сообщал:
Прошло уже больше четверти года с тех пор, как в Британии вступило в силу новое правительство. Что за поток несчастий обрушился на нас с того времени! Доверчивые Нидерланды разбиты, их любимый и уважаемый монарх изгнан; мирный город Роттердам стал местом такой же ужасной и кровавой резни, как в Тридцатилетней войне; Бельгия оккупирована; наши собственные экспедиционные войска, которые король Леопольд призвал на помощь, сильно пострадали и были почти схвачены, и, казалось, спаслись только чудом, потеряв все снаряжение; наш союзник, Франция, отрезан; Италия стала нашим противником; вся Франция под властью врага, все ее арсеналы и огромное количество разного рода военных материалов используются или могут быть использованы врагом, в Виши действует марионеточное правительство, которое в любой момент могут заставить стать нашим противником; вся западноевропейская морская граница от мыса Норд Кап до испанской границы – в руках Германии; все порты, все воздушные пространства огромного фронта задействованы против нас, как потенциальные базы для нападения. Более того, немецкие воздушные силы, значительно превосходящие нас по численности, находятся так близко к нашему Острову, что то, чего мы так боялись, началось: не только вражеские бомбардировщики теперь могут долететь до нас за несколько минут с любой стороны, но их могут сопровождать истребители.
Это был устрашающий перечень, но Черчилль каким-то образом сумел превратить поистине кошмарную ситуацию в некое благо. В его речах прежде проскальзывало утверждение, что Германия одерживала победы путем лжи, обмана и неожиданного нападения, но теперь он, казалось, готов был утверждать, что до сих пор надежные англичане пришли к тому, чтобы использовать собственные низкие методы борьбы, и полное моральное превосходство приведет их к победе. И снова это может показаться абсолютно нелогичным в контексте современных методов ведения войны, но Черчилль понимал, что в 1940 г. британцам, кроме храбрости, оружия и боеприпасов, нужна была также и сила духа, и весь свой лидерский талант он направил на решение именно этой задачи. Возможно, он не слишком подходил для того, чтобы заключать мир в 1945 г. или вновь руководить страной в 1950-х гг., но его методы были полезны, когда нужно было убедить британцев не терять стойкость в решающие 13 месяцев между падением Франции и вторжением Гитлера в Россию. В основном это удалось сделать благодаря огромной силе воли, и потому в названии, которое Лени Рифеншталь выбрала для своего фильма о Гитлере – «Триумф воли» есть некая доля иронии, поскольку, в конце концов, победу одержала воля Черчилля.
Созидательное противостояние: Черчилль и Аланбрук
«Содержание этой книги ни в коем случае не должно быть опубликовано», – написал фельдмаршал Аланбрук на первой странице своего военного дневника, и нетрудно понять почему [87] . Если «мастер стратегии», рядовой Черчилль позволил уговорить себя стать главным солдатом Англии, Аланбрук хранил в себе все самые важные военные тайны. Даже когда они были опубликованы в 1957 г., как часть биографии Аланбрука, дневниковые записи были подвергнуты жесточайшей цензуре, как по соображениям национальной безопасности, так и из опасения вызвать недовольство со стороны таких влиятельных фигур, как тогдашний президент Соединенных Штатов Дуайт Эйзенхауэр и бывшие и нынешние премьер-министры Уинстон Черчилль, Энтони Иден и Гарольд Макмиллан.
87
Danchev and Todman (eds), Alanbrooke War Diaries, p. xi
В 2001 г. они впервые были опубликованы в полном объеме, и хотя давно уже ни для кого не было секретом, что Аланбрук не всегда был полностью согласен с Черчиллем в стратегических вопросах, тот факт, что он большую часть военного времени едва мог работать с премьер-министром, стал очевиден только теперь. Черчилль, со своей стороны, не питал к Аланбруку неприязненных чувств.
Влияние Аланбрука на общую стратегию едва ли можно переоценить. Именно он, даже в большей степени, чем Черчилль или военный кабинет, определял этапы на пути к разгрому нацистской Германии. Именно он разработал поэтапный план освобождения сначала Северной Африки, Италии и затем Нормандии, прежде чем сосредоточиться на взятии Берлина. Тем, кто раньше считал его типичным грубым, лишенным чувства юмора ирландским солдафоном, стало ясно, что Аланбрук был также человеком, страстно влюбленным в свое дело, который поочередно переживал приступы депрессии и душевного подъема и испытывал ярость по отношению к людям, с которыми ему приходилось работать, особенно к генералам Маршаллу, Эйзенхауэру и Паттону, и к большей части британского политического и военного истеблишмента.
Скрупулезный подход Аланбрука часто вступал в конфликт с безрассудством Черчилля. Они противостояли друг другу, как игрок в шахматы противостоит игроку в покер. Хотя Черчилль никогда не отменял решений, принятых начальниками штабов, иногда он бывал с ними во многом не согласен. Тень Галлиполийской катастрофы до сих пор висела над ним, и потому он больше доверял своему импульсивному гению, нежели логическим доводам Аланбрука. Тот, в свою очередь, считал своей обязанностью помешать Черчиллю вовлечь Англию в очередную катастрофу при Галлиполи – задача, в которой он преуспел, когда камня на камне не оставил от планов Черчилля по захвату Балкан в 1943 г. и Суматры в 1944 г.
Хотя в протоколах комитета начальников штабов, которые хранятся в государственном архиве, приводится лишь скупое, фактическое изложение того, о чем говорилось в процессе заседаний, дневники Аланбрука дополняют их красочными подробностями, в том числе в них рассказывается о бурных спорах между ключевыми фигурами, часто разгоравшихся в ходе дискуссии. Черчилля и членов британского верховного командования никак нельзя было назвать образцами олимпийского спокойствия, как это было принято изображать в средствах пропаганды военного времени, и временами они приходили в отчаяние, не зная, что делать дальше, и вступали в ожесточенные споры по поводу того, как нужно вести войну.
Если Черчилль был романтичным, неистовым и воодушевляющим, начальника имперского генерального штаба можно было скорее назвать осторожным, пессимистичным, непреклонным и рассудительным. Они оба были воинственны, упрямы и страстно стремились одержать верх во что бы то ни стало. Существовавшее между ними противостояние, в конечном счете, шло на пользу Англии, так как совместно выработанная ими военно-политическая стратегия вобрала в себя как гений Черчилля, так и профессионализм Аланбрука. Их рабочие взаимоотношения были мучительны для обоих и зачастую служили источником раздражения, и, тем не менее, помогли выиграть Вторую мировую войну.
«Бруки хотел иметь все сразу», – заметила Клементина Черчилль после выхода его биографии, опубликованной в 1957 г., когда он написал льстивое – в тех обстоятельствах несколько лицемерное – посвящение на экземпляре, присланном им Черчиллю. Как сказал Монтгомери автору книги, историку Артуру Брайанту, Черчилль «страшно разозлился» на эту первую трещину в его репутации военного времени. Он бы пришел в ярость, если бы прочитал то, что Аланбрук и Брайант исключили из дневниковых записей.
Однако необходимо напомнить, что Аланбрук часто великодушно отзывался о Черчилле в своем дневнике и постоянно подчеркивал, что делает записи, пребывая в состоянии величайшего напряжения, зачастую поздно ночью, и это является для него способом дать выход эмоциям и, таким образом, уберечь коллег от приступов собственного раздражения. По всей вероятности, эти дневники предотвратили столько же конфликтов, сколько и отобразили на своих страницах. В крупных спорах относительно военной стратегии, и особенно касавшихся отсрочки открытия Второго фронта до июня 1944 г., когда союзники уже были должным образом готовы, правда в конце концов оказалась на стороне Аланбрука, и большая удача, что на месте этого достойного восхищения «несговорчивого человека» не оказался кто-то более слабый.