Черчилль
Шрифт:
«Полковник Черчилль» изо дня в день объезжал свой участок, проверял оборонительные сооружения, осматривал мешки с песком, ведь немецкие артиллеристы без работы не сидели — однажды они метким выстрелом разворотили комнату, служившую Уинстону спальней. А ночью он патрулировал окопы, сопровождаемый верным Синклером. На фотографиях того времени Черчилль запечатлен в длинном плаще, широких сапогах, с револьвером и электрическим фонариком у пояса, в серо-голубой французской каске, подаренной одним генералом, соседом по фронтовому участку. Щеголь-Уинстон предпочитал ее плоской каске tommiesи шотландской шапке glengarry.
Уинстон был известным человеком и не мог оставаться незамеченным, тем более что время от времени его посещали высокие гости. Впрочем, иначе и быть не могло. Не мог он слиться с безликой массой офицеров экспедиционного корпуса. Его высокое общественное положение давало ему право на неоспоримые привилегии: широкий таз для омовений, дорогое белье, сигары, шампанское и коньяк — все это заботливо пересылала
121
См Капитан Икс (Э. Гибб), With Winston Churchill at the Front, с. 26.
Перед лицом опасности Черчилль по обыкновению не обращал внимания ни на пули, ни на снаряды. Конечно же, его авторитет в батальоне возрастал соразмерно его мужеству, только вот Клементина в Лондоне заливалась слезами, беспокоясь о своем храбром муже. Ее вовсе не успокаивали его складные эпистолы, в которых он писал, будто бы для него это всего лишь «большие каникулы (...), вроде путешествия в Африку» [122] . Жена всегда готова была к худшему. В письмах, которые они писали друг другу ежедневно, были и семейные, и фронтовые, и политические новости. Изгнанник с «Плаг-Стрит» изливал Клементине свое сердце и в то же время без конца давал ей всевозможные инструкции, наказы, не скрывая своего смятения, охватывавшего его всякий раз при мысли о разбитой карьере. «Солдаты, которые меня окружают, видят только мою улыбку, — признавался он, — мое спокойствие и удовлетворенный вид. Мне становится легче на душе оттого, что я могу открыть тебе свое сердце. Прости меня». Несколько дней спустя он снова написал об обманутых надеждах, о своем бессилии: «Я должен молча ждать нового поворота злосчастных событий. Уж лучше пусть тебе затыкают рот, чем позволяют давать советы, которые никто не слушает». Дальше следовали новые наказы Клементине поддерживать регулярную связь с его друзьями и псевдодрузьями: «Мне больше не на кого положиться. Только ты можешь похлопотать вместо меня» [123] .
122
Companion volume III, том второй, с. 1410: письмо Клементине Черчилль от 2 февраля 1916 г. (речь идет о поездке Черчилля в Африку в 1907 г.).
123
Письмо Клементине Черчилль от 11 и 19 января 1916 г.: см. Мэри Сомc, Clementine Churchill, с. 235 и 239.
И Клементина без устали хлопотала в высших слоях лондонского общества. Она собирала достоверную информацию и всевозможные слухи, принимала все приглашения, пыталась угадывать мысли друзей и недругов — для того, чтобы направить в правильное русло политические расчеты мужа.
Ведь и на фронте он следил за маневрами британских властей не менее ревностно, чем когда сам их представлял. Между тем на Лондон неотвратимо надвигался глубокий правительственный кризис. Тогда Уинстон укрепился в мысли, что ему необходимо было вернуться в Вестминстер. Воспользовавшись отпуском в начале марта, он таки произнес в палате общин речь, но, увы, выступление его закончилось полным провалом. Боже мой, какие мелочи! Уинстон со свойственным ему нетерпением и верой в будущее уже воспрянул духом и вспомнил, что надежда — одна из основополагающих добродетелей человека. Удобный случай представился ему в апреле: тогда было решено реорганизовать полк Шотландских королевских стрелков, в результате чего 6-й батальон объединили с другим батальоном и Черчилль лишился своего командного поста. С решением он не затягивал. Отныне с фронтом было покончено. 9 мая 1916 года Черчилль вернулся в Лондон.
Министр снабжения армии: 1917—1918
В Лондоне Черчилль оказался совершенно один. Оставив резиденцию военного министерства, он вместе с семьей обосновался в элегантном квартале Саут Кенсингтон (в этом же квартале Уинстон провел последние годы своей жизни), по адресу Кромвель роуд, 41, напротив Музея естественной истории. Предубеждение против Уинстона было по-прежнему живо, злоба, враждебность не ослабевали. В политических кругах в его адрес постоянно сыпались желчные замечания. Выступления Уинстона в палате общин принимались враждебно, о чем бы он ни говорил. В декабре 1916 года в сформированном Ллойдом Джорджем новом коалиционном правительстве, необходимость в котором возникла после того, как консерваторы взбунтовались против некомпетентности Асквита, вновь не нашлось местечка для Черчилля. Новый премьер-министр также столкнулся с яростным сопротивлением лидеров партии тори, которых в правительстве оказалось подавляющее большинство. Уинстон был в ярости, он снова пал духом. Когда ему стало известно, что он оказался не у дел, с ним даже случился приступ бешенства. Черчилль все больше и больше убеждался в том, что постепенно скатывается в пропасть и пути назад нет. Единственным утешением в 1917 году
Ситуация в конце концов изменилась в июле 1917 года. Ллойд Джордж, лучше чем кто бы то ни было знавший Уинстона и все его достоинства, рассудил, что целесообразнее было бы заручиться поддержкой Черчилля, нежели внести его в список своих врагов, и предложил ему пост министра снабжения армии. Со стороны консервативной партии раздался вопль негодования, послышались угрозы подать в отставку, исходившие сразу от нескольких министров, но Ллойд Джордж выдержал удар. Он переждал грозу и объяснил свой поступок тем, что этот министерский портфель не давал своему владельцу большой власти, а главное, новый министр не являлся членом военного кабинета. Как бы то ни было, а Уинстон приближался к концу чистилища. Нужно сказать, что он немало удивился такому враждебному к себе отношению и так и не увидел всей глубины пропасти, разделявшей его с товарищами по цеху, — странное простодушие со стороны Черчилля [124] .
124
См. Мартин Гилберт, четвертый том «официальной биографии», 1916—1922, с. 33.
Уинстон двадцать месяцев ожидал искупления, и вот теперь, вернувшись к власти, он чувствовал прилив сил и бодрости. Его переизбрание в Данди 29 июля было пустой формальностью, и он тут же самозабвенно принялся исполнять свои новые обязанности. Учитывая его «безобидную» слабость вмешиваться в дела своих коллег по кабинету, одна из тетушек Уинстона дала ему мудрый совет: «Крепче держись за снабжение армии и не пытайся руководить правительством!» Таким образом, возобновились партнерские отношения между Ллойдом Джорджем и Черчиллем, однако в условиях, заметно отличавшихся от прежних. На этот раз первый стоял во главе государства, а второй, возглавляя второстепенное министерство, являлся его подчиненным и не имел права голоса в решении стратегических вопросов, касавшихся военных действий. И, тем не менее, полупогасшие огни рампы были Уинстону куда больше по вкусу, нежели мрак полного забвения.
Созданное в 1915 году и поначалу возглавляемое Ллойдом Джорджем министерство снабжения армии отвечало за ключевой сектор вооружения. Когда Черчилль вернулся в правительство, назрела необходимость коренной реорганизации министерства. С момента своего основания оно росло как на дрожжах, и к 1917 году численность его бюрократического аппарата составляла двенадцать тысяч человек. К тому же координировать деятельность разрозненных и разнородных его отделов не представлялось возможным. А потому одной из первых мер, принятых новым министром, была перегруппировка решающих органов министерства и учреждение верховного совета снабжения армии, председателем которого являлся сам Уинстон. В целом его деятельность, отмеченная той же энергией и той же эффективностью, что и несколько лет назад, развивалась в двух основных направлениях: с одной стороны, его внимание поглощала новая материально-техническая база, необходимая для победы, с другой — положение трудящихся и отношения, возникающие в процессе производства.
Что касается первого направления, то в представлении Черчилля существовала тесная связь между вооружением и стратегией. Он с первых же дней вооруженного конфликта высказывал свое крайне негативное отношение к «войне на истощение», которая велась на Западном фронте. Уинстон резко осуждал кровавую бойню, учиненную на Сомме в 1916 году и во время «третьего Ипрского сражения», длившегося с августа по ноябрь 1917 года. Он говорил, что вести «войну на истощение» — значит «губить ужасающее, доселе неслыханное, но все же недостаточное для убедительной победы количество человеческих жизней» [125] . Уинстон ратовал за «войну вооружений», призывал заменить людей машинами.
125
Это послание было направлено в военный совет 5 марта 1918 г.: см. The World Crisis, том четвертый, с. 402.
Теперь в руках у союзников было два стратегических козыря. С одной стороны, в войну вступили Соединенные Штаты, и в скором времени ожидалось прибытие в Европу значительного контингента американских солдат, с другой стороны, с появлением новой военной техники основная ставка делалась именно на нее, а не на солдат. Тогда Черчилль превратился в «человека с Запада». Весной 1917 года он заявил: «Машины могут заменить людей. (...) Различные механизмы способны сделать человека сильнее, служить опорой венцу творения» [126] . Вот почему Черчилль, долгое время не веривший в возможность прорыва на французском фронте, теперь надеялся осуществить его путем массового производства вооружения, в частности, новых видов техники — танков, самолетов и химических снарядов. Потому-то он так враждебно встретил предложение Красного Креста запретить использование отравляющих веществ, ведь «человеколюбивый» Уинстон намеревался пустить их в ход еще в Дарданеллах.
126
Sunday Pictorial, 8 апреля 1917 г.