Черчилль
Шрифт:
Три дня — с 26 по 28 мая — стали решающими. Лондонские министры и французский военный комитет по-прежнему пребывали в нерешительности, пока британский военный совет решал, не пора ли прощупать почву и выяснить мнение противника насчет мира с Британией. Этот вопрос вынес на обсуждение министр иностранных дел лорд Галифакс, заручившийся поддержкой Чемберлена. Они предлагали обратиться за помощью к тогда еще соблюдавшему нейтралитет Муссолини: через него можно было бы узнать, согласен ли Гитлер заключить с Британией мир, сохранив ее целостность. Британская же империя, со своей стороны, готова была уступить Германии часть своих территорий в Средиземном море — от Гибралтара до Суэцкого канала и в Африке. Узнав об этом предложении, Черчилль, который в действительности вовсе не был так уверен в правильности своих действий, сначала тщательно взвесил все «за» и «против» и лишь после этого решительно воспротивился идее Галифакса и сделал все, чтобы не дать ей хода. Он, в частности, собрал всех министров, не входивших в военный совет, и обязал их безоговорочно поддерживать политику противостояния агрессору. Из-за этого отношения между Черчиллем и Галифаксом сильно осложнились, и министр иностранных дел, выведенный из себя «фанфаронством» Уинстона, стал подумывать об отставке.
В конце концов, после трех дней колебаний и нерешительности предпочтение было отдано жесткой политической линии. Однако Черчилль решил бороться с врагом до конца не только потому, что к этому его подталкивал холерический темперамент. По словам Дэвида Рейнольдса,
257
См. черновые наброски, сделанные Черчиллем накануне тайного заседания (проходившего 20 июня) и приведенные Мартином Гилбертом в шестом томе «официальной биографии», 1940—1941, с. 579. О кризисе 26—28 мая см. Дэвид Рейнолдс, «Churchill and the Britisc „Decision“ to Fight On in 1940» в книге Ричарда Лэнгорна Diplomacy and Intelligence during the Second World War, Cambridge, Cambridge University Press, 1985 г., с. 147—157 и «Churchill in 1940: the Worst and Finest Hour» в книге Роберта Блейка и Уильяма Роджера Луиса Churchill, Oxford, Oxford University Press, 1993 г., с. 241—255. О деятельности Галифакса см. Эндрю Робертс, The «Holy Fox»: a Biography of Lord Halifax, London, Weidenfeld and Nicolson, 1991 г., с. 210—228.
Как бы то ни было, результат налицо: сторонники компромиссного мира проиграли первую битву. Тем не менее, пораженческие настроения в любой момент могли вновь завладеть умами. То здесь, то там вплоть до лета 1940 года нет-нет да и появлялись горстки пессимистов, считавших положение безвыходным. Они развивали бурную подрывную деятельность в политической среде, плели интриги и выдумывали разные нелепости. Многие прислушивались к мнению Ллойда Джорджа. Его слава лидера Англии, уберегшего страну в тяжелой ситуации 1916—1918 годов, еще не поблекла. А сам он с первых же дней гитлеровской агрессии не скрывал своего пессимизма и в близком кругу говорил только о мире. Ллойд Джордж представлял политическую альтернативу Черчиллю, и к нему естественным образом тянулись члены Группы Мирных целей — около тридцати депутатов-пацифистов, активно разрабатывавших различные планы по достижению мира, впрочем, так никогда и не реализовавшиеся. Расчетливый прагматик Ллойд Джордж, этот старый «колдун из Уэльса», надеялся, что его час еще придет. Однажды он так прямо и сказал: «Я жду, когда Уинстон пойдет ко дну» [258] . Да и Гитлер не ошибся, сказав, что «неминуемым соперником Черчилля был Ллойд Джордж. К несчастью, лишних лет двадцать говорили не в его пользу» [259] .
258
См. Колин Кросс, Life with Lloyd George: the Diary of A. J. Sylvester 1931—1945, London, Macmillan, 1955 г., с. 262 и 281, запись от 3 октября 1940 г. См. также Пол Эддисон, «Lloyd George and Compromise Peace in the Second World War» в книге Э. Дж. П. Тэйлора Lloyd George: Twelve Essays, London, Hamish Hamilton, 1971 г., с. 361—384.
259
Адольф Гитлер, Libres Propos sur la guerre et la paix, Paris, Flammarion, 1952 г., том первый, с. 180 (рассказ о событиях 6 января 1942 г.).
И если Ллойда Джорджа можно было условно назвать британским Петеном, то загадочный Сэмюель Хор, несмотря на то, что исполнял обязанности посла Ее величества в далекой Испании, вполне сошел бы за английского Квислинга [260] . В то время ходили слухи о якобы существующих сменных командах правительства, о своего рода «теневом кабинете». Словом, в правящих кругах царили разброд и шатание, а потому складывались самые разные политические комбинации. По словам Нормана Брука, обозревателя при правительственной администрации, «если бы не Уинстон, могло бы произойти самое худшее» [261] . Так же думали и многие другие высокопоставленные гражданские и военные чиновники. Они утверждали, что последнее слово в этой ситуации оставалось за премьер-министром, который твердо придерживался своего решения сопротивляться врагу до конца, несмотря ни на что. «Весь его мир, — как проницательно заметил Исайя Берлин о Черчилле в 1940 году, — построен (...) на одной высшей ценности — действии; на борьбе добра со злом, жизни со смертью. Действие для него — это прежде всего борьба. Он всегда боролся с кем-то или с чем-то. Вот откуда его непоколебимая стойкость, Черчилль не уступает во имя своего народа, во имя своего народа он хочет продолжать войну, и ему неведом страх» [262] .
260
См. Джордж Оруэлл, «War-time Diary», 25 июля 1940 г., The Collected Essays, Journalism and Letters, том второй, 1940—1943, London, Penguin, 1968 г., с. 412; The Diaries of Sir Alexander Cadogan... с. 287.
261
См. лорд Моран, Winston Churchill, the Struggle for Survival... с. 781; перевод на фр.: Memoires, с. 697.
262
Исайя Берлин, Mr. Churchill in 1940, London, Murray (1964 г.), с. 15 и 26.
18 июня, как раз накануне капитуляции французской армии, Черчилль произнес пламенную речь. Его глубокий патриотизм подсказал ему эти благородные, трогательные слова: «То, что генерал Вейган называл битвой за Францию, окончено. Со дня на день начнется битва за Англию. От исхода этого сражения зависит судьба христианской цивилизации, судьба нашей империи, сохранение наших обычаев и нравов, а также дальнейшее развитие институтов нашего общества, существующих не одно столетие. Скоро враг обрушится на нас всей своей свирепой мощью. Гитлер прекрасно знает, что не запри он нас, обессиленных, на нашем острове, он проиграет войну. Если же мы сумеем дать ему отпор, Европа вновь станет свободной, люди вновь обретут надежду на мирное, светлое будущее. Но если мы сдадимся, целый мир, не исключая и Соединенные Штаты, — все, что мы знали и любили, низринется в пропасть нового варварства, которое извращенное знание сделает еще ужаснее и которое, быть может, будет длиться дольше, чем предыдущее. Исполним же свой долг, сплотим
263
У. Черчилль, WarSpeeches, том первый; перевод на фр., L'Entreeenlutte, с. 277 (выступление Черчилля в палате общин было затем передано по радио).
Лидер нации в разгар войны
После войны Черчилль сказал, что в годину бедствий он лишь «рычал как лев»: «Во время войны британский народ доказал, что у него львиное сердце. Мне выпала честь издать призывный рык. Иногда, думается мне, я указывал льву, куда нанести удар» [264] . Уинстон скромничал, в действительности в 1940 году он и львом был, и ревел за него.
Между народом и лидером, которого он себе выбрал, с самого начала царило полное согласие. Непоколебимый патриотизм, дух сопротивления, желание сражаться — эти качества премьер-министра помогли ему найти нужный тон, способный воспламенить соотечественников, «отныне единственных хозяев своей судьбы» [265] . Это был священный союз народа и его лидера. Перед лицом опасности британцы объединились в едином порыве. Их решимость проявлялась по-разному — на людях и в узком кругу, в прессе и в дружеских разговорах. О желании сражаться до последней капли крови говорили и военные, и граждане, никогда не служившие в армии, говорили то шутливо, то торжественно.
264
Выступление У. Черчилля в Вестминстер-холл по случаю своего восьмидесятого дня рождения 30 ноября 1954 г.
265
Альбер Коэн, Churchill d'Angleterre (1943 г.), Paris, Lieu commun, 1985 г., с. 35.
В действительности у Черчилля было два главных козыря. Прежде всего, сплоченность народа за спиной своего лидера. Британцы были полны решимости, желания бороться, они были готовы на все ради обещанной победы. Перед лицом опасности больше не существовало классовых различий, партий, противоположных мнений — все слились в едином патриотическом порыве. Подданные Ее величества объединились во имя общей цели, между ними больше не было разногласий. В то же время премьер-министр неустанно напоминал соотечественникам о британских военных традициях и славном боевом прошлом, он весьма искусно играл на этой струне, утверждая, что у такого героического народа просто не может не быть светлого будущего. Один из его биографов написал, что «это страна изменилась, Черчилль же остался прежним. За одно лето он создал новую героическую Англию по своему образу и подобию. Он поставил крест на самом недавнем прошлом, безрадостном, не оправдавшем доверия, исчерпавшем себя. Вместо него Черчилль воскресил романтический век рыцарства» [266] .
266
Пиэрс Брендон, Winston Churchill, London, Seсker and Warburg, 1984 г., с. 142.
Второй его козырь состоял в том, что созданное им коалиционное правительство объединило представителей всех политических направлений — от правых консерваторов через державшихся посередине либералов до левых лейбористов. Теперь лишь немногочисленные маргинальные группы по-прежнему «недружелюбно» относились к Черчиллю — фашисты, чей лидер Мосли был заключен под стражу, леваки из независимой партии лейбористов, коммунисты, зациклившиеся на пораженческой пропаганде. Впрочем, в 1941 году эти самые коммунисты стали активно выступать за войну до победного конца. По правде говоря, участие лейбористов в управлении страной имело огромное значение, ведь теперь рабочие официально включились в борьбу за родину, а значит, и битва с врагом приобрела истинно демократический смысл. Работа на предприятиях пошла веселее — люди сражались с агрессором, стоя у своих станков. На этот трудовой подвиг их вдохновил министр труда — профсоюзный лидер Эрнест Бевин, с которым Черчилль очень быстро нашел общий язык. Отныне воспоминания о безрадостных эпизодах прошлого — Тонипэнди и всеобщей забастовке — перешли в небытие. Тем более что в общем-то старый аристократ Черчилль не походил ни на черствых заводчиков из Блэк Кантри [267] , ни на банкиров из Сити. Итак, повсюду в стране царило согласие, в тот момент Англия являла пример единения нации.
267
«Черный край» — каменноугольный и железообрабатывающий район Стаффордшира и Уоркшира.
И военных, и мирных граждан, не участвовавших непосредственно в сражениях, воспламеняло в первую очередь сознание того, что отныне бороться с врагом предстояло на родной земле, за родной дом, за родных людей, а не где-то за тридевять земель, как это было до сих пор. Люди знали, что им предстоит защищать от захватчика-варвара (как-то само собой так вышло, что немцев стали называть «гуннами») свою уникальную культуру, привычный с детства мир — повседневный мир Англии с ее коттеджами, маленькими городками, кафе, футбольными и крикетными полями. Они не хотели терять завоеваний цивилизации, развивавшейся две тысячи лет, да что там — речь шла о сохранении цивилизации вообще. Вера Бриттейн, феминистка и, кроме того, пацифистка, придерживавшаяся левых взглядов, полностью разделяла воинственный настрой своих соотечественников: «Отныне линия фронта пролегла через нашу повседневную жизнь. (...) Не только сухопутные войска, эскадрильи и военные корабли участвуют в сражении, но и мы все, весь наш народ, рабочие и домохозяйки встали плечом к плечу на защиту родины» [268] .
268
Вера Бриттэн, England's Hour, London, 1941, Futura, 1981 г., с. 38.
В то время употреблялось выражение «война граждан», придуманное романистом Ж. Б. Пристли, повсюду говорилось о «народной войне». Однако бесспорным остается тот факт, что Черчилль, возведенный в ранг спасителя, благодаря своей неиссякаемой энергии и вдохновению сумел сплотить народ ради общей благой цели и ради сохранения свободы и христианства ( Gesta Dei per Anglos).
Тем временем военные инженеры, откликнувшись на призыв премьер-министра, лихорадочно готовились к достойной встрече врага, который не сегодня-завтра мог попытаться высадиться на английской земле. На южном побережье поля, луга, площадки для гольфа ощетинились столбами, противотанковыми «ежами», всевозможными заграждениями — в ход шли старые автомобили, тележки, кроватные сетки... Британская земля была изрыта траншеями, оплетена сотнями километров колючей проволоки. Чтобы запутать врага, сняли все дорожные указатели, все щиты с названиями деревень и железнодорожных станций. В предстоящей оборонительной операции особая роль отводилась полувоенному-полугражданскому корпусу добровольцев — Home Guard. Отряды местной обороны были созданы в мае 1940 года и назывались поначалу не очень благозвучно — «Добровольцы местной обороны». В июле Черчилль, прославившийся своим умением высокопарно изъясняться, переименовал их в «Родную гвардию». Вскоре она уже насчитывала полтора миллиона ополченцев.