Чердак дядюшки Франсуа
Шрифт:
Глава седьмая
Перемена в жизни Люсиль
После разговора с мужем Бабетта не переставая думала о том, как бы уберечь Люсиль от её опасного увлечения, и решила послать её к Франсуа: она знала, что по четвергам Ксавье возвращается из школы раньше обычного.
Прошло всего несколько дней после объяснения Люсиль с отцом, и ни Жак, ни Бабетта ни разу в разговорах с Франсуа не намекнули, как желателен для них союз Люсиль с Ксавье. Почти одновременно оба Менье укрепились во мнении, что им никак не пристало
Люсиль внешне как будто смирилась, но только внешне. Родители, видя её покорность, всё же не тешили себя иллюзиями, что она навсегда отказалась от театральной карьеры. Они очень обрадовались, когда она согласилась вести конторские книги отца вместо Бабетты. А устав она с охотой взялась переписать и долго сидела за столом, тщательно выводя буквы. Ей хотелось, чтобы дяде Анри не пришлось портить глаза и напрягать зрение, читая написанный от руки устав.
Люсиль любила бывать у дядюшки Франсуа. Правда, она навещала его только в дневные и предвечерние часы, когда там ещё не было завсегдатаев чердака. Ей нравилось беседовать с Франсуа и с Клераном, когда тот приходил из типографии всегда с какими-нибудь свежими новостями, которые ещё не успели появиться в газете, с Катрин, с Ксавье, возвращавшимся с лекций.
Поэтому и сегодня она охотно взялась отнести Гийу свежих яиц.
Не без волнения думала она о предстоящей встрече с Ксавье. Они расстались тогда на улице как чужие. Чужие? Нет, не может быть… С детских лет они друзья, а может быть, больше? Неужели одного разговора достаточно, чтобы всё изменилось?
Девушка быстро поднялась по узкой винтовой лестнице на мансарду дядюшки Франсуа.
— Мама посылает вам свежие яйца, — объявила она, ласково улыбнувшись Франсуа и сидевшему подле него Клерану. — Но я не вижу Катрин и… — Она хотела добавить: Ксавье, но воздержалась. — В таком случае, может быть, мне самой зажарить вам яичницу-глазунью?
— Или сделать омлет! Вкусный омлет, который умеешь делать только ты одна!
Услышав голос Люсиль, Ксавье одновременно с Катрин бросился из кухни в их общую с отцом комнату. Девочка недовольно поджала губы, услышав последние слова отца. Ей казалось, что он всегда хвалит Люсиль, чтобы подчеркнуть, что его дочь не такая умелая, как дочь Жака. А между тем Катрин, когда отец кончал работу, проворно приводила в порядок комнату, подметала с пола мусор и стружки. А свежевымытым, накрахмаленным занавескам на огромных окнах мансарды могла бы позавидовать любая хозяйка. В глубине души Катрин сама восхищалась Люсиль и старалась во всём ей подражать, но она не могла справиться с собой и ревновала её к отцу и к брату.
Зная непостоянный характер девочки, Люсиль ласково обратилась к ней:
— Пойдём на кухню, поболтаем! Впрочем, болтать некогда, надо взбивать яйца!
Катрин безмолвно последовала в кухню за Люсиль.
И тотчас оттуда донеслась песня. Пела Люсиль:
В неволе птица не поёт, Её гнетёт неволя, Но дай свободу ей…Чистые звуки свободно лились из груди Люсиль, разносились по чердаку и через открытые окна далеко по улице.
— Ну и хорошо же ты поёшь! — сказал с умилением Клеран. — Дал же бог такой голос!
Весело смеясь, Люсиль поставила на стол аппетитно поджаренный, румяный омлет, украшенный зелёным луком и мелко нарезанным эстрагоном.
— А когда птичка певчая умеет ещё мастерить такой вот омлет, птичке этой и цены нет! — добавил Франсуа.
— Никак, отец, и ты заговорил стихами! — шутливо сказал Ксавье, который всё ещё не оправился от смущения, охватившего его при виде Люсиль. Он тут же отметил про себя, что она как будто вовсе его не замечает, даже ни разу не бросила взгляда в его сторону.
Все рассмеялись, и Клеран попросил:
— Спой нам всю песенку целиком.
В неволе птица не поёт, Её гнетёт неволя, Но дай свободу ей, Верни ей лес и поле, И запоёт она Ещё звончей, чем прежде, Дай только волю ей, Вернуться дай надежде!В дверь постучали.
— Войдите!
В дверях показался сухощавый, высокий человек преклонных лет, с седой головой.
— Входите, входите, господин Пьер! Примите участие в нашей трапезе.
Сосед дядюшки Франсуа г-н Пьер давал уроки пения молодым девицам, и с утра до вечера в мансарду прорывались звуки рояля и женские голоса, послушно выводившие ноты.
— Я позволил себе заглянуть к вам, чтобы удостовериться, кому принадлежит голос, чьи дивные звуки уже не в первый раз доносятся до моего слуха.
Такая выспренняя речь была свойственна г-ну Пьеру, поэтому Франсуа нимало не удивился.
— Голосок принадлежит нашей птичке певчей. Знакомьтесь с нашей певуньей, зовут её Люсиль Менье.
Люсиль оробела и сконфуженно пролепетала:
— Наверное, я помешала вам, господин Пьер, своим пением!
— Хорошее пение не может никогда помешать, — встал на защиту Люсиль Клеран.
Г-н Пьер подтвердил с удовольствием:
— Конечно, хорошая песня, да вдобавок в хорошем исполнении всегда приятна. И вы отнюдь не помешали, милейшая мадемуазель Люсиль, отнюдь. Если бы вы только знали, сколько мне приходится слышать за день детонирующих голосов и фальшивых нот, вы поняли бы, как я восхищаюсь вами. Ведь ваш голос в сочетании с прелестной внешностью, — здесь г-н Пьер отвесил Люсиль учтивый поклон, — говорит о том, что вам открыта дорога в театр.
«Театр!» Люсиль залилась румянцем. На минуту ей показалось, что г-н Пьер нескромно заглянул в её сердце и прочёл там тайну, которую она так ревниво оберегала от посторонних глаз.
Ксавье с трудом сдерживался, чтобы не сказать что-нибудь неуместное.
«Этого только недоставало! Ведь своими словами г-н Пьер только подливает масла в огонь! И без него Люсиль бредит театром!»
А дядюшка Франсуа запальчиво воскликнул:
— Какой там театр! Что с вами! Да за кого вы принимаете Люсиль?