Чердак на Куин-стрит
Шрифт:
Ей понадобилось всего два месяца, чтобы прочно закрепить свое имя наверху доски почета, в то время как мое имя сползало вниз, пока, наконец, где-то в декабре не исчезло совсем. Я больше не жалела Кэтрин и изо всех сил старалась избегать ее или, по крайней мере, держаться от нее на расстоянии, чтобы остаться целой. Она напомнила мне ураган, всасывающий весь воздух в комнате, а затем, прежде чем вы понимали, что произошло, закручивающий его волчком.
Не помогало и то, что она была превосходной матерью и волонтером. Имея в отличие от меня четверых детей и никакой няни, она успевала
Джолли неодобрительно покачала головой (поскольку она – как и все остальные – обожала Кэтрин), ее серьги в виде стрекоз закачались в мочках ее ушей. Она подтолкнула мне небольшую стопку розовых бумажек с записями, скрепленных в порядке их дат. У нас была автоматизированная система для сообщений, но Джолли была в курсе, что я предпочитала читать свои в бумажной форме, и инстинктивно знала, что мне нравится, когда они расположены в порядке дат. Вот почему я проголосовала за щедрую рождественскую премию для нее.
Я кивнула в знак благодарности и, радуясь, что Кэтрин разговаривает по телефону, на цыпочках направилась в свой кабинет.
– Вы забыли кого-то снаружи? – громко прошептала Джолли.
– Что? – Я обернулась и посмотрела сквозь стеклянную входную дверь нашего бюро.
Джолли стояла с хмурым лицом, глядя на улицу.
– Там была женщина… она шла прямо за вами, но внутрь не зашла. – Она в упор посмотрела на меня. – Она казалась… мокрой. Как будто только что попала под ливень.
Я подошла к двери и, открыв ее, посмотрела туда-сюда на Брод-стрит. Кроме пробегавшего мимо любителя бега, рядом не было никого, кто мог бы только что находиться перед нашим зданием. И уж точно никого мокрого. Я посмотрела на ясное голубое небо с изящными белыми облачками. Но, взглянув вниз, на тротуар, я безошибочно увидела, что из-за угла вели мокрые следы женских ног моего размера, а вот обратных следов не было видно. Они просто заканчивались у входной двери.
Не обращая внимания на покалывание в затылке, я покачала головой и снова вошла в вестибюль.
– Не знаю, что вы могли видеть, но там никого нет.
Проходя мимо Джолли, я широко улыбнулась, проигнорировав застывший в ее глазах вопрос, и произнесла безмолвную молитву, чтобы она не вышла на улицу и не увидела следы. Голосом чуть громче шепота я сказала:
– В девять часов ко мне должны прийти мистер и миссис Лонго. Пожалуйста, отправьте их прямо в мой кабинет. И не предлагайте им кофе, я не хочу, чтобы они оставались дольше, чем нужно.
Джолли показала мне большие пальцы, ее зеленые глаза за темной оправой очков были серьезными.
Я наполовину открыла дверь своего кабинета, когда услышала, как меня окликнула Кэтрин.
– Мелани! Очень рад, что ты вернулась в офис. Мы все скучали по тебе. – Она подмигнула нашей секретарше. – Надеюсь, ты не возражаешь, что Джолли нас предупредила. Просто она хотела, что тебя тепло встретили.
Я посмотрела в широко распахнутые голубые глаза Кэтрин. Ее светлые волосы были безукоризненно уложены – каждая прядь знала свое место. Она улыбалась, как мажоретка, которой когда-то была в Технологическом институте Джорджии. Ее облегающее платье с расклешенной юбкой демонстрировало все еще завидной стройности ноги.
– О, спасибо. Я рада вернуться.
Кэтрин подняла пластиковый контейнер.
– Вчера у нас был вечер семейной выпечки. Мы с Хавьером любим устраивать его с детьми. Мы приготовили пралине, и поскольку я знаю, как ты любишь сладкое, я принесла тебе немного.
Хотя мне и было стыдно за то, что я избегала ее, я все же взяла контейнер из ее рук.
– Спасибо, Кэтрин. Очень мило с твоей стороны.
Она улыбнулась:
– Угощайся. А теперь, если ты меня извинишь, у меня сегодня шесть показов, закрытие сделки, балетная и футбольная тренировки плюс собрание Дочерей американской революции. Трудный день!
Я кивнула. Она попрощалась и, создав вслед за собой сквозняк, поспешила в вестибюль и к выходу. Не успела я расположиться за столом, как дверь моего кабинета открылась. Я удивленно подняла глаза и тотчас разинула рот, не зная, что предпочесть – то ли грохнуться обморок, то ли изобразить спокойствие и равнодушие.
– Доброе утро, Мелли, – сказал Джек, ногой закрывая за собой дверь. Его руки были заняты: он держал две большие чашки кофе из пекарни Рут, причем одна была с высокой прозрачной пластиковой крышкой, чтобы вместить все взбитые сливки. – Я подумал, что ты не откажешься от кофе.
Поставив обе чашки на мой стол, он снял кожаную куртку – мой ему подарок на наше первое совместное Рождество – и небрежно сел на стул по другую сторону моего рабочего стола.
Я быстро закрыла рот и попыталась придумать что-то небрежное, чтобы не выдать при этом учащенного сердцебиения или внезапной сухости во рту.
– Спасибо, – выдавила я. Взяв свою чашку и сняв с нее крышку, я уткнулась в нее лицом, чтобы попробовать сливки, – лишь бы перестать пялиться на него так, как утопающий смотрит на плавающую доску. Более-менее восстановив самообладание, я выпрямилась и спросила: – Почему ты здесь?
Джек сделал глоток кофе.
– Разве сегодня утром у тебя не назначена встреча с Марком и Ребеккой?
– Да, но мне казалось, ты сказал, что не собираешься присутствовать на ней.
Он не ответил. Его взгляд переместился к моему рту, и мои внутренности тотчас начали выделывать забавные кульбиты.
– Верно, но потом я передумал. Ты не должна разговаривать с ними в одиночку. Марк и Ребекка должны видеть в нас единый фронт.
Я почувствовала, как мой желудок и сердце поменялись местами.
– Мне казалось, тебе все равно.
– Конечно, мне не все равно, – спокойно сказал он и откинулся на спинку стула. – И если тебе предоставить свободу действий, у тебя есть дурная привычка соглашаться на вещи, которые совершенно не в наших интересах.
Его взгляд остался прикован к моему рту. Он поднес указательный палец к своим губам и вытер что-то невидимое.
Это движение отвлекло меня, помешав вникнуть в смысл его слов. Он вновь что-то смахнул со своих губ, а его взгляд скользил между моими глазами и моим ртом.