Череп на рукаве
Шрифт:
Я подумал, что для научного диспута место выбрано немножко неудачно.
– Не могу знать, господин риттмейстер! Говорил, что думаю, – по-уставному выпучив глаза и вскинув голову, рапортовал я.
Э – Гм, Карл... – прокашлялся уже и Валленштейн. – Что, Иоахим? – резко повернулся секурист. – Убиты дети. Их родители уже подали петиции со всеподданнейшей просьбой покарать злодеев. Как ещё можно им объяснить смерть их детей от пуль?! Лемуры огнестрельным оружием не обладают. Ты, обер-ефрейтор, – голос риттмейстера зазвенел, – ты с Нового Крыма. Ты неблагонадёжен. Как
– Господин ритгмейстер! – Теперь звенел сталью уже и голос Валленштейна. – Если вы выдвигаете обвинения в адрес моего обер-ефрейтора...
– Если бы выдвигал, господин подполковник, мы бы уже разговаривали с ним в других обстоятельствах и в другом месте, – мрачно огрызнулся секурист. – Мне было важно проверить мои предположения. Я же вас предупреждал. Разве не так?
– Так, но...
– Тогда, с вашего разрешения, я закончу, герр оберст-лейтенант. Так что, обер-ефрейтор? Ты продолжаешь настаивать? Я ведь могу на самом деле выдвинуть против тебя обвинения, и тогда...
Он выразительно выложил на стол пару звякнувших никелированных наручников. Старого образца, такие давно уже не применяются в войсках.
– Господин риттмейстер, я невиновен. Но я не сомневаюсь, вы поступите так, как вам велят долг верноподданного Империи и честь офицера.
Сексоты, охранка и им подобные очень любят, когда им напоминают об офицерской чести. Трусость в таком случае очень легко скрыть под маской благородства и милосердия.
Но этот секурист, может, и сволочь – однако вот трусом он точно не был. Он только усмехнулся в ответ на моё высокопарное заявление.
– Обер-ефрейтор, дело о твоём поступке пошло в производство. Мы не можем игнорировать петиции верноподданных нашей великой Империи. Так что мы с тобой ещё поговорим... после. А пока можешь идти. И подумай как следует, что ты скажешь дознавателям, когда мы вернёмся на базу. Можешь идти.
– Обер-ефрейтор, останьтесь, – ледяным голосом вдруг сказал Валленштейн. – Господин риттмейстер, мне кажется, ваши непосредственные обязанности требуют вашего присутствия в помещении аналитического отдела. Не смею больше вас задерживать, господин риттмейстер.
Я ожидал, что секурист начнёт злобно шипеть и грозить Валленштейну последствиями, однако риттмейстер только рассмеялся.
– Разумеется, герр оберст-лейтенант. Разумеется. Тем более что я выяснил уже всё, что хотел. – Он полез в карман, выудил плоскую серую коробочку, перемигивавшуюся многочисленными разноцветными светодиодами. – Нет-нет, господа, не волнуйтесь. Наша беседа не записывалась. Это не регистратор, а, с вашего позволения, пробник. Тестер. Меня интересовал ваш обер-ефрейтор, а теперь я удаляюсь. С вашего разрешения, господин подполковник... господин лейтенант... – Он небрежно вскинул руку в салюте и шагнул за порог.
Несколько мгновений в каюте царило молчание. Почти что похоронное, иначе и не скажешь. Фон Валленштейн мучительно двигал шеей и кадыком, словно ему нестерпимо жал туго накрахмаленный
Мой лейтенант сидел с таким выражением, словно только что упустил преступника, покушавшегося на священную особу Его Императорского Величества кайзера.
– Обер-ефрейтор, – наконец заговорил Валленштейн. – Мне не нравится вся эта история. – Мне тоже, герр оберст, с вашего разрешения.
– Я ещё не герр оберст, так что давай без лести, парень. Ты заслужил Железный крест, ты дрался как настоящий десантник. Но что за история с детьми? Я читал отчёты. Контрразведка любезно переслала мне копии. Я знаком с твоими показаниями. Но я не понимаю, для чего Карлу потребовалась эта мизансцена.
– Он проверял... – подал голос лейтенант.
– Проверял... что проверял? Не кинется ли на него обер-ефрейтор? Слушай, Рус. Ты хороший солдат. Я не слишком люблю господ из контрразведки. Это не секрет ни для кого в «Танненберге», в том числе и для них самих. Я постараюсь прикрыть твой тыл. Но скажи – тогда, в деревне... ты был полностью убеждён, что имеешь дело с монстрами?
– Так точно. Любое иное объяснение натыкается на бритву Оккама и потому непригодно для серьёзного анализа.
Подполковник и лейтенант переглянулись.
– Ты считаешь, что контрразведка ошиблась со своими тестами? – медленно осведомился Валленштейн. Я позволил себе пожать плечами.
– Я могу представить, что мы все стали объектом какой-то операции сил безопасности, находящейся далеко вне пределов секретного допуска даже для вас, господин оберет-лейтенант.
Валленштейн хмыкнул.
– Соображаешь, обер-ефрейтор... Ладно, служи и ничего не бойся. Я тебе верю. На твоём месте я поступил бы точно так же. Если кто-то посягает на моих солдат, он автоматически становится неприятелем, а с неприятелем надо поступать согласно уставу, то есть уничтожать, в случае, если он продолжает оказывать сопротивление. Разрешаю идти. А ты, лейтенант, присмотри за обер-ефрейтором. Штази нечего делать в моем батальоне.
Я поднялся и отсалютовал.
– Иди, служи, обер-ефрейтор, – повторил Валленштейн. – Ты хорошо начал. Желаю так же продолжить. Я молча склонил голову.
19
Я вышел из каюты. С шипением закрылась дверь. Я не успел сделать и пару шагов по коридору, как...
20
Услыхал голоса. Внутри. Сквозь звуконепроницаемые переборки и изоляцию. Говорили Валленштейн и мой лейтенант, и говорили они обо мне.
– Руди! Ты понял, зачем Карл...
– Он его проверял, Иоахим.
21
Между собой офицеры «Танненберга» действительно общались без чинов, причём все называли друг друга по именам, независимо от возраста, положения и заслуг.