Череп в небесах
Шрифт:
Праздных прохожих, вроде меня, я почти не видел. Закрылись наши знаменитые рыбные ресторанчики – «все морепродукты подлежали обязательной сдаче государственной закупочной компании по твёрдой и справедливой цене», как гласил один из последних декретов новой власти.
Интересно, думал я, шагая по сумрачному, какому-то враз посеревшему городу, интересно, понимает ли Дарк, что очень скоро жители Нового Крыма начнут кривиться при слове «свобода» и с ностальгией вспоминать «проклятое прошлое», которое сейчас повсюду именовалось только и исключительно как «оккупация»? Что очень скоро её патрулям станут не только плевать вслед, но и, вполне возможно,
По центральной магистрали города, спешно переименованной в «проспект Свободы» из «бульвара императрицы Екатерины Великой» или просто «Екатеринки», «Катина бульвара», как его называли горожане, мимо меня тянулась длинная колонна разномастных автобусов и грузовиков. К окнам прилипли бледные физиономии ребятишек, над ними маячили лица взрослых. Люди выглядывали из битком набитых кузовов, и во взгляде каждого я читал безмерное удивление, смешанное с восторгом: «Господи, неужели всё это правда?..»
Не требовалось никого спрашивать, чтобы понять – это везли с космодрома первую партию переселенцев. Под своими куполами они совсем забыли, как выглядит голубое небо и что такое обвевающий лицо ветерок. В их глазах я читал такую безмерную, неутолимую жадность и счастье, что стало даже не по себе. Эти поверят всему, что им напоёт Дариана, только бы убедить себя, что они имеют все основания спихнуть в море прежних обитателей планеты.
Колонна, казалось, не имела конца, она заполонила весь проспект. Грузовики пёрли нагло, без стеснения обдирая бока случайно застрявшим у поребрика легковушкам. Вереница автобусов тянулась к морю – видимо, новоприбывших везли в большие отели на набережной – «Кайзер», «Кронпринц» и «Эрцгерцог», построенные перед самой войной, когда акулы туристического бизнеса Империи сочли, что Новый Крым достаточно безопасен для аристократии из «стержневой нации». Продвигалась колонна медленно, то и дело приостанавливаясь.
Я прошёл вдоль череды машин два квартала, когда она окончательно встала. Двери открылись, люди высунулись наружу – пока ещё неуверенно и даже как-то робко, не без настороженности поглядывая на небо: видать, ещё не привыкли жить без надёжного купола над головами.
Немногочисленные прохожие (всё большей частью пожилые) косились на новоприбывших, как я и предвидел, с недоверием и опаской.
Когда-то я очень любил Екатеринку. Её застраивали, когда Новый Крым был ещё свободен, но уже достаточно богат, когда ползуны и октопусы с рыбоферм стали исправно превращаться в звонкую имперскую монету. Примитивные бараки первых лет освоения снесли, и вместо них поднялись изящные двух-трёхэтажные здания, чем-то напоминавшие старую Москву, какой её рисовали художники девятнадцатого века. Нижние этажи сплошь занимали магазинчики и маленькие рестораны, широкие тротуары засадили деревьями, устроили фонтаны. К Екатеринке примыкал ещё один проспект – Петра Великого, его строили по образу и подобию Невского в Петербурге.
Я шагал и шагал – мимо закрытых дверей, опущенных железных жалюзи, и только фонтаны пока ещё весело и беззаботно журчали, знать ничего не зная о людских бедах.
Декоративная брусчатка Екатеринки кончилась, проспект упёрся в морскую набережную, вознесённую метров на двадцать над пеной прибоя. По правую руку от меня остались Северная и Южная бухты, битком забитые промысловыми траулерами и плавучими рыбозаводами; впереди лежал только океан.
Я
Впереди поднималась многоэтажная громада «Кайзера», и в своё время весь Новый Севастополь стоял в пикетах, требуя запретить строительство «этого уродства, губящего неповторимый архитектурный ансамбль города». Правда, протесты утихли после того, как компания перечислила очень большие средства в городской бюджет – никто из чиновников не польстился на втихую предлагавшиеся конверты с более чем солидными суммами.
У отеля густо роились переселенцы. Длиннющая гусеница автобусов здесь заворачивалась кольцом, отрыгивая груды кофров и орды ноющих детей. Я поймал себя на неприязни и устыдился. Эти бедолаги жили в жуткой тесноте под куполами жизнеобеспечения, пили регенерированную воду и дышали регенерированным воздухом. По нашим меркам, они «зашибали сумасшедшие деньги», но что такое деньги по сравнению с радостью броситься в набегающую тёплую волну?..
Коренастый мужчина, с окладистой чёрной бородищей, делавшей его похожим на Карла Маркса, стоял у парапета, пыхтя толстенной сигарой. Рядом с ним возвышалась пирамида потёртых кофров из ребристого алюминия, на кофрах восседали две чернявенькие девочки-двойняшки, а бледная, измождённая женщина старалась согнать в кучу троих мальчишек-погодков.
– Приветствую на Новом Крыму, – я протянул бородатому руку. Само собой, я заговорил на общеимперском.
– Спасиб… – отозвался он, отвечая крепким рукопожатием. – А т… народ ваш н… нас коситс… нехорош…
У него был странный акцент, проглатывались гласные на конце слов.
– Всё будет нормально, – я постарался улыбнуться как можно приветливее. – Вы сами-то откуда?
– Одиннадцатый сектор, планета Борг, – бородач явно сделал над собой усилие, стараясь выговаривать слова медленно и правильно.
– Борг… урановые руды?
– Угу, – мой собеседник криво хмыкнул. – Ни воды, ни черта. Одна радиация, туды её в качель. Пыльные бури. Ветра такие, что только в танках ездить можно. Человека в полном скафандре уносила, мож… представить себе, нет?
– Могу. Меня Александром зовут.
– Оч… приятно. А меня – Дэвидом. У вас тут, я смотрю, красиво. Благодать, туды её в качель. А у нас, йохер-нахер… Ну ничего. Теперь мы тут у вас будем.
– А вы как сюда…
– Навсегда, Александер, навсегда, – мой собеседник утробно захохотал. – Не зря, туды её в качель, я лёгкие в шахте выблёвывал! Не зря свинцом хер оборачивал! Выпал нам таки счастливый билетик! – глаза у него странно заблестели. Сигара у него была явно не с простым табачком.
Я вежливо кивал, не перебивая. Пусть говорит. Иногда такое может дать больше, чем все агенты Конрада, вместе взятые.
– Выпал нам, грю, билетик счастливый! Приехали сюда к вам измену выкорчёвывать! Вы тут, йохер-нахер, зажрались вконец, тольк… ты не обижайс…, ладн…?
– Да что ты, Дэвид, что ты, – я успокоительно похлопал бородача по плечу. Пусть говорит. Что бы ни сказал.
– Зажрались, говор…! – рявкнул тот, обдав меня ядрёным табачным ароматом. – Вы тут изменом изменить решил…! А почему? Потому шт… жили слишком хорошо! Вам-то не понять, каково это – в шахте по двенадцать часов, да в скафандре, потому шт… иначе сразу каюк!