Черепаха без панциря
Шрифт:
А бывало иначе. Веньке представлялось, что он уже не ученик, не просто Венька, которого могут оскорбить кличкой Кривой Зуб, а Вениамин Захарович, взрослый человек, известный путешественник. Недавно он вернулся из Уссурийской тайги, где когда-то охотился Дерсу Узала, и привез с собой шкуру тигра.
Он возлежит на тигровой шкуре, которой застлана тахта, покуривает, как отец, трубку и перебирает свои путевые заметки. Ему надо срочно подготовить статью в журнал "Вокруг света". Дома никого нет, и никто ему не мешает. И вдруг телефонный звонок. Но Венька не реагирует. Знает, что это
"Поздно", - мстительно шепчет Венька и приказывает киберносу переговорить с Васильковой, сказать, что его нет дома, что он снова в путешествии. А сам следит, как робот снимает телефонную трубку, подносит ее к стеклянному глазу, чтобы убедиться, что звонит действительно Маша, и холодным металлическим голосом произносит:
"Поздно. Вениамин Захарович просит передать, что его нет дома..."
"Дурак, что ты наделал!" - Венька хочет вскочить с тахты, броситься к киберносу, но уже и вправду поздно: телефонная трубка лежит на аппарате. А куда звонить Маше, он не знает. И не может сказать, что пошутил, что ничего еще не поздно, что виноват во всем этот глупый кибернос! Правду говорил Вадим Иванович про машину и мозг человека! Как же теперь встретиться с Машей?
"Поздно... Поздно... - словно живая, издевательски бубнит черепаха. Ничего ты не знаешь... Ты глухой, слепой, немой..."
Венька был в отчаянии. Он швырял карандаш, так и не написав ни одной строчки. Тетрадка для сочинения оставалась чистой, как первый снег.
Так было не однажды.
Сегодня Венька пришел домой хмурый как никогда. Обед, поданный бабушкой, показался невкусным. Ел без всякого аппетита. Только ради приличия ковырял вилкой, чтобы не огорчить бабушку. Из головы не выходило услышанное в школе. Клуб изобретателей назвали "Эврика". Сегодня собираются. Будут начинать, как говорил Агей Михайлович, с простого реле.
А он, Венька? Будет сидеть дома... Даже сочинение написать не может.
– Что-то ты сам не свой? - допытывалась бабушка, убирая со стола. Неприятности какие в школе?
– Да нет, ничего, - неохотно отозвался Венька. - Просто устал.
И пожаловался, что много задают на дом, что еще и сочинение надо писать.
Какое сочинение, он тем не менее не сказал.
До тетрадки Венька не дотронулся. Постоял немного, издали поглядывая на письменный стол, на котором рядом с тетрадкой лежала черепаха, а потом, не разуваясь, развалился на мягкой тахте. С наслаждением потянулся, устраиваясь поудобней. Закинул ногу на ногу. Притих.
– Так вот как ты сочинение пишешь! - удивленно проговорила бабушка, вернувшись с кухни и увидев Веньку на тахте. - Совсем не замечаешь, что только свою лень-матушку тешишь.
– Я немножко, - скрипнул пружинами Венька. - Папа после обеда тоже любит полежать. Газеты читает или телевизор смотрит.
– Во-первых, отец никогда не позволяет себе разлечься на тахте в обуви. Немедленно разуйся, слышишь?
Венька неохотно сбросил ботинки.
– А во-вторых, - продолжала бабушка, - у него не твои годы, он работает, понимаешь, тру-дит-ся!..
– Но ведь папа говорит, что я тоже работаю. - И, поддразнивая бабушку, закончил: - Тру-жу-усь!
– Брось прикидываться! - Бабушка опустилась в кресло рядом с тахтой и уже добродушно сказала: - Ну, конечно, и ты работаешь. Не какой-нибудь там трутень. Учишься... К сбору готовишься?
– Где там готовлюсь! - приподнялся Венька. - Это тебе готовиться нужно. Тебя же пригласили выступить.
– А ты что будешь делать?
– Я слушать буду. Тебя в школу провожу.
– Вот как! Только и всего?
– Разве мало?
– Отчего же мало. Как говаривали в старину, по Емельке и сошка. Нет, не завидую я тебе.
Тахта Веньке вдруг показалась жесткой. Он сел и, чтобы изменить тему разговора, спросил:
– Скажи, бабушка, а о чем ты будешь рассказывать? Про тачанку? Как била врагов революции? Или, может, про Чапая?
– О чем я расскажу?.. - задумчиво проговорила бабушка. - Пока еще не знаю, хотя, скорей всего, о самом могучем оружии...
– Про ракеты? - живо встрепенулся Венька.
– Нет.
– Про танки?
– Нет, и не про танки.
– Авиацию?.. Артиллерию?.. - гадал Венька, но в ответ слышал все то же "нет". - Тогда про что же, бабуля?
– О завете Ильича, о его наказе молодежи...
– Учиться?
– Вот теперь ты угадал.
– Какое же это оружие?
– Какое, говоришь? А вот послушай.
Бабушка замолчала. Взгляд ее стал глубоким, задумчивым. Ей припомнился теперь уже далекий и очень тяжкий для нашей страны год...
– Была осень, - начала она, - а я только из госпиталя. Иду в райком - а у самой ноги подгибаются. Голодная, обессиленная. "Ну, думаю, никому я такая не нужна. Никуда меня не возьмут". Пройду немного и останавливаюсь, чтобы передохнуть. Стараюсь останавливаться там, где объявление или листовка висит. Стою и читаю...
Тяжело на фронте. Ох, как тяжело. Белополяки на западе. А с юга Врангель жмет. Никак не могут буржуи угомониться, хотят во что бы то ни стало задушить власть Советов, чтобы снова на шею рабочим и крестьянам сесть.
– А где Чапай был? - не выдержал, вскочил с тахты Венька.
– Подожди про Чапая. Ты сиди, сиди. Послушай... Так вот, прихожу я, значит, в райком и говорю: "Я - пулеметчица. В Ленинском полку была. Теперь из госпиталя. Поправилась. Снова хочу на фронт, бить нечисть всякую". "Хорошо, - говорят мне, - садитесь, пожалуйста", - и просят документы показать. Достала я свои бумаги, билет комсомольский секретарю показала. А тот посмотрел и говорит: "Извините, Ирина, я здесь человек новый - не знал вас. Только на фронт мы вас не пошлем".
– Так и сказал?
– Слово в слово, как теперь слышу.
– Эх, меня не было с тобой, - вздохнул Венька. - Я бы ему показал!
– Ты слушай, герой... Слушай, что дальше-то было... Спрашиваю это я: "Почему на фронт не пошлете?" - "А потому, - говорит секретарь, - что на вас пришли другие документы и распоряжение откомандировать в Москву, на съезд комсомола". - "Как это?" - не понимаю. "А так, - снова говорит он. - Вас выбрали делегатом съезда. Так что поздравляю", - и пожимает мне руку. Велит оформить документы на проезд, талоны выдать на питание.