Черепаха без панциря
Шрифт:
– И ты поехала?
– Поехала, внучек. Товарняком добралась до Москвы. И вот тут мне хочется рассказать тебе про самое главное... Многие из делегатов съезда прибыли прямо с фронта. Приехали питерцы и крестьяне с Украины. Казахи и узбеки в тюбетейках, сибиряки в кожушках, горцы в бешметах... В зале пестрота одеяний, разноязыкий говор. Настроение у всех бодрое, праздничное. Еще утром мы узнали, что на съезде должен выступать Ленин. Ждем этой волнующей минуты. Обсуждаем между собой, о чем же скажет Ильич. О трудностях на фронте? О разрухе в стране? Оказалось, что совсем не об этом. Ленин раскрыл перед нами завтрашний
– Я понимаю.
– Ой, так ли это?
– Ты что, бабуля, сомневаешься? - беспокойно заерзал на тахте Венька.
– Да вот, как погляжу, ты все никак в толк не возьмешь. Как котенок слепой: в блюдечко не ткни - сам ни за что не догадается, не найдет, где молоко.
Это уже было слишком. Венька стал возражать бабушке. Доказывал, что он вовсе не такой. И учится неплохо, и много читает, и в Клуб изобретателей записаться собирается. Вот только сочинение одолеть.
– А о чем ты написать хочешь?
– Как о чем? О кибернетике. О том, что задумал починить черепаху.
– Молодец, я именно так о тебе и подумала. И что же тебе мешает?
– Я и сам не знаю...
– В таком случае нечего одному возиться. К друзьям надо идти. К Агею Михайловичу. Ведь вы, кажется, сегодня собираетесь?
– Собираемся, - неуверенно ответил Венька. - Только что из того? Я же все равно не знаю пароля.
– Бери своего киберноса и иди. Не медли. И "Эврика" откроет перед тобой двери.
– Правда, бабуля?
– Да я в этом нисколько не сомневаюсь. С товарищами, внучек, не пропадешь.
Венька подошел к письменному столу, на котором лежал кибернос. Посмотрел на покореженную черепаху, на свою тетрадку для сочинения. Неясные мысли, которые еще недавно не давали ему покоя, исчезли. Новое, незнакомое ранее чувство уверенности овладело им, преодолело прежнюю робость... Оно, это чувство, вселяло в него веру, что никакой он не трус и никогда не будет прятаться за чужими спинами. А если это так, то надо поступить, как советует бабушка. Надо идти к товарищам и не бояться того, что от них, вероятно, придется выслушать пусть себе и горькие, но зато справедливые слова правды.
И уже не рассуждая больше, не сомневаясь, Венька решительно взял в руки черепаху. Бабушка помогла ему завернуть ее в газету, сказала:
– Передай Агею Михайловичу, что я обязательно приду на сбор, - и добавила: - Было бы хорошо, если бы к моему отъезду поставили киберноса на ноги. А то уеду и не увижу, как вы с ним справились.
...Уже опускались сумерки, когда Венька возвращался из школы. Давно не было у него такого радостного настроения. Шел Венька не один. Вместе с ним шли друзья - Маша с Полей и Казик с Шуркой. Они направлялись к Протасевичу, чтобы сделать еще одну, последнюю, прикидку уже смонтированного кинофильма. Никто не вспоминал старое, никто не ворошил того, что было неприятно Старовойтенко.
Только об одном допытывались девочки у Веньки: откуда ему стал известен пароль Клуба изобретателей? Каким образом, опоздав, сумел он открыть дверь?
– Может, кто из наших сказал?
– Да я и сам не знаю, как это получилось, - искренне удивлялся Венька и уже в который раз признавался, как нелегко ему было подойти к дверям, преодолеть свою робость. Долго стоял, глядел на табличку, а потом сказал: "Эврика, открой дверь!" И дверь открылась.
Он даже и теперь не уверен, что она открылась после этих произнесенных им слов.
Венька поглядывал то на Машу, то на Полю и не видел, как Казик, пряча улыбку, подмигивает Шурке. Не знал Старовойтенко, что накануне ребята побывали у Ирины Владимировны, говорили об отрядных делах.
– Счастливый ты человек, - смеялась Маша.
– В рубашке родился.
– А сочинение напишешь?
– Конечно...
И еще одна радость ждала друзей в тот вечер. И была особенно приятной для Шурки.
Как только они вошли в дом, навстречу им, придерживая на плечах белый пуховый платок, вышла Шуркина мама. Лицо ее светилось счастьем. Она едва слышно шепнула: "Тсс!" - и показала глазами на диван. Там, заложив руки за голову, крепко спал Микола. Он лежал на спине, дышал ровно, глубоко.
"Так вот как спят продавши пшеницу!" - почему-то подумал Казик. Он растерянно оглянулся, не зная, что делать: не лучше ли повернуть обратно. Неудобно чувствовали себя, переглядывались девочки.
– Проходите, - тихо пригласила их Шуркина мама и повела за собой в другую небольшую комнатку. Села к столу, попросила всех подойти ближе и торжественно приподняла рушник. Под ним лежал, словно только что из печи, огромный пшеничный каравай.
– С целины? - спросил Шурка.
– Оттуда, сынок. Попробуйте. - Она взяла нож, стала нарезать хлеб толстыми ломтями, а сама все приговаривала: - Какой душистый! Слышите? А красавец какой! Как солнышко! Нет, такого хлеба вы еще не едали. Берите, берите. Сейчас молочка принесу.
– Я сам, мама, - Шурка вскочил со стула и вдруг застыл, увидев на этажерке новенькую кинокамеру. - Что это?
– А это - тебе, - сказала мать. - От Миколы.
Шурка посмотрел на спящего брата. Померещилось, что ли: Микола хитровато мигнул глазом и снова прижмурился. Но Шурка и не стал ждать, когда тот подмигнет снова. Подпрыгнул и, словно подхваченный вихрем, бросился к брату с радостным криком: "Ага, так ты не спишь!" Ведь надо же скорей, как можно скорей рассказать о том, что произошло здесь, пока он работал на целине. И как они письмо от него получили. И что у них теперь Клуб изобретателей есть. И что он, Шурка, не отступится от своих опытов с объемным кино. И какой сбор им предстоит провести. И что Ирину Владимировну они пригласили!
Оказавшись в крепких объятиях брата, Шурка прижался к его щеке и вдруг радостно засмеялся:
– Мама, Казик! Идите сюда все, все... Скорей! У нашего Миколы растет борода... Как у Агея Михайловича! Ой-ой! Не щекочи... Спасите! Ребята, спасите!..
Квартира Протасевичей сразу же наполнилась веселым гомоном, какого здесь давненько не слыхали.
Вместе со всеми беззаботно смеялся и Венька.