Черепашья луна
Шрифт:
— Вы познакомились, — говорит она ровным голосом.
— Мне начинает казаться, что у меня тут номера с завтраком, — говорит Эван. — Без обид, — поворачивается он к Джулиану.
— Он ночевал в машине, — говорит Люси.
Она садится за стол, хотя даже смотреть на еду не может. Она только что была в комнате Кейта, где усадила плюшевого дракона в центре подушки, хотя знает, что когда он приедет, он засунет его куда-нибудь с глаз долой — на верхнюю полку в шкафу или за стопку комиксов на книжном стеллаже.
— Уже знаю, — кивает Эван.
Люси смотрит на свою тарелку с китайской едой, которую Эван поставил перед ней. Джулиан наблюдает
— Ты не хочешь мне объяснить, что здесь происходит? — говорит Эван.
Люси поднимает на него большие серые глаза, прищуривается.
— Ничего не происходит.
Чтобы не расхохотаться, Джулиан сосредоточивается на хлопьях.
— Ты что ему сказал? — спрашивает Люси у Джулиана.
Она готова поклясться, что он что-то сказал.
Джулиан аккуратно кладет ложку на стол.
— Ты хочешь, чтобы я что-нибудь сказал?
— Нет, — говорит Люси. — Это вообще не твое дело.
— Что не его дело? — Эван подается вперед. — Если это имеет отношение к Кейту, я должен знать.
Джулиан смотрит, как Люси будет выкручиваться.
— Ничего не происходит, — говорит Люси.
Если она будет неосторожна, она запутается, поэтому Джулиан откидывается на стуле и тянется за своим пивом.
— Знаете, что самое удивительное? — говорит он. Эван и Люси удивленно поворачивают к нему головы. — Я никогда не видел снега.
— Означает ли это, что вы остаетесь здесь до ноября? — говорит Эван. — Я пошутил, — добавляет он. — Это шутка.
— Мне кажется, человек, который никогда не видел снега, должен смотреть на мир совсем не так, как тот, кто его видел. Любопытно, а как у собак? — Джулиан ставит пустую бутылку на стол. Интересно, когда же он заткнется? — О чем они думают, когда смотрят на снег? Может, они думают, что это падает небо?
Джулиан уже знает, что не отпустит Люси одну к Рэнди Ли. Она смотрит на него во все глаза, пока он распинается о снеге, он так много говорит, что язык заболел. И все же он уверен, что она ошибается: Рэнди не знает о смерти жены. Может быть, он пытался произвести впечатление на Люси, может, просто привык врать, а может, это Люси так отчаянно хочется вытащить из петли своего сына, что она принимает желаемое за действительное. Но у Джулиана по-прежнему такое предчувствие, что сегодня что-то непременно случится, и, быть может, даже с ним. Он не будет больше сидеть в машине. Он подождет, пока она зайдет в дом, а потом пойдет за ней следом. На траве останутся следы от его башмаков, и он будет так близко, что от его дыхания запотеет оконное стекло. Он никому не позволит отнять ее у себя.
Ангел сидит на ветке. С тех пор как он влюбился в девушку, его стали замечать птицы, и теперь они облетают дерево стороной. Он скучает по голосу иволги, по трескотне диких попугаев. Если он так и будет ее любить, то станет еще тяжелее и начнет оставлять следы на земле. Как только это произойдет, он навсегда останется девятнадцатилетним. Время и пространство снова стали реальны, так что если он не будет держаться тени, то может и загореть.
Давным-давно, когда они с братом целыми днями носились по болотам, он не раз возвращался домой с обгоревшими плечами, а потом мучился всю ночь. Мать, чтобы охладить жар, натирала его уксусом, и он лежал на чистых простынях и слушал голоса пересмешников за окном. Мать всегда за него волновалась, она терпеть не могла, когда он лазал по деревьям.
По ночам он бросал в окно брата камешки, и, когда тот выходил, они бежали в дальний лес, куда им строго-настрого запрещено было ходить, совсем не думая о клещах и ужасных скорпионах. Его брат оставался внизу и смотрел, как Бобби взбирается на самое высокое дерево, какое они только смогли отыскать. Однажды брат стал упрашивать его взмахнуть руками и прыгнуть с самой верхней ветки. Бобби отчаянно замахал руками, подпрыгнул и оторвался от шаткой опоры. Лишь на одну секунду он стал выше всех, даже выше парящих ястребов — невесомый, свободный, летел он по сверкающему небу, пока не начал стремительно падать. Все произошло так быстро, что опомнился он, только сильно ударившись о землю.
Весь дух из него тогда и вышел, в ту же секунду. Подбежал брат и стал трясти его с требованием немедленно подняться с земли. Брату в тот год исполнилось всего семь лет, но голос у него был такой строгий, такой непререкаемый, что Бобби оставалось только подчиниться. Он встал и стоял, не понимая, на каком он свете, пока дух в него снова не вошел и дыхание не восстановилось. Брат его заплакал, и, что самое удивительное, по щекам у него катились не слезы, а круглые мелкие камешки, и они падали и падали, пока не нападали у его ног целой горкой.
Чего только не говорил ему тогда Бобби, но брат вбил себе в голову, что это он во всем виноват.
— Это я виноват, что ты прыгнул, — рыдал его маленький брат.
Но конечно, он был виноват не больше, чем какая-нибудь птица. Бобби сам хотел знать, что будет, если он прыгнет и поднимется в воздух. Хотел знать, что почувствует, когда воздух подбросит его вверх, к звездам.
Теперь ему хочется знать, что будет, если поцеловать Шеннон. Упадет ли он снова? Взлетит ли в бескрайнюю синеву? Станет ли снова человеком из плоти и крови или превратится в ничто? Когда он видит ее на парковке, его начинает бить дрожь. Она в синих джинсах и красной блузке, на плече у нее сумочка из винила. Черная краска, которой были выкрашены ее волосы, смылась, волосы стали своего цвета, темно-каштановые, и они так прекрасны, что у Бобби почти выступают слезы на глазах.
Не дойдя до дерева, она останавливается и щурится от солнца, прикрывая глаза ладошкой. Она может увидеть его, и поэтому Бобби прячется в листве. Он взбирается на нижнюю ветку, и когда Шеннон всматривается перед собой, то видит только тень голубя. Она подходит к дереву и вдруг начинает плакать, Бобби слетает вниз и садится на траве рядом с ней; в груди, там, где было сердце, он чувствует пульсацию.
Шеннон должна уехать и знает это. Как бы ей ни хотелось отказаться от этого решения, она не может. Слишком поздно. Бобби видит ее будущее, видит снег и оранжевую луну. Когда она станет старой, ее темно-каштановые волосы поседеют и она будет кутаться в толстые шерстяные свитера. Вся ее жизнь, от начала и до конца, проплывает у него перед глазами. Шеннон утирает глаза тыльной стороной ладони, а Бобби откидывается назад к теплому стволу и разглядывает линию ее шеи. Сколько бы лет ни прошло, она останется для него прежней.