Через лабиринт. Два дня в Дагезане
Шрифт:
— Неужто дед наш таким гадом оказался? — спросил он неуверенно.
— Хочешь сказать, что приметы подходят к Укладникову?
— К нему. И паук у него, и звать Иваном. Паук, правда, не на самом плече, а пониже.
— Значит, так мог подумать и Стояновский?
— Борька? Почему?
— Стояновский читал все, что здесь написано, за день до того, как пропал Укладников. А Роза Ковальчук, которая здесь упоминается, — его мать.
— Понимаю… — прогудел футбольный мяч.
— Ничего ты не понимаешь. Иванов много, а любителей себя разукрашивать — еще больше. В бумаге речь
И Мазин протянул фотографию Стрельцова. Семенистый глянул на горбоносое лицо человека в эсэсовском мундире.
— Ну дела! Кто ж это?
— На Укладникова не похож?
— Не. Старик курносый был. — Он посоображал немного и спросил с опаской: — Неужели Борька попутал? И старика… того?
— Разберемся…
Был у Мазина еще один вопрос.
— Между прочим, Семенистый, никто не приходил к Стояновскому в день его отъезда?
Надежда на то, что он получит удовлетворительный ответ была невелика, потому что Эдик работал и, следовательно, не был дома большую часть дня. Все это Мазин понимал прекрасно и поднялся уже со стула, когда Семенистый ответил:
— Приходил.
— Кто?
— Хромой такой…
«Инвалид!» — чуть было не вскрикнул Мазин.
— И они виделись со Стояновским?
Эдик покачал своим шаром:
— Нет. Он его не застал. Когда хромой пришел, Борька уже на вокзал подался.
— А тебе он ничего не сказал?
— Мне? Вроде нет. Так, ничего особенного. Сказал, что Борька ему нужен. Дело у него какое-то. Ну, я ответил, что уехал он на вокзал.
— И сказал, куда он едет?
Семенистый посопел под бинтами. Видно, опасался попасть в ловушку.
— Сказал.
Мазин встал.
— Ладно, поправляйся. Кое-что мы с тобой прояснили.
Однако ясность эта окончательно подрывала версию, на которую Мазин так надеялся. Теперь добраться до выхода из лабиринта можно было только в Тригорске. Там, в руках у Кравчука, оставалась последняя нитка.
В Тригорск Мазин прилетел, когда уже вечерело.
— Игорь Николаевич. Вы? Вот здорово! — воскликнул Волоков радостно.
— Что нового? — ответил Мазин вопросом.
Он чувствовал себя усталым. Хотелось отдохнуть, побриться и принять душ.
Однако слушал Мазин внимательно, и чем больше узнавал, тем скорее проходила усталость. Когда вошел Козельский, глаза Игоря Николаевича снова блестели.
— А вы, Вадим, что скажете?
— На этот раз Кравчук попался.
— Вы твердо считаете его убийцей?
— По крайней мере, Укладникова.
Мазин подумал немного.
— Вадим, а как вы представляете себе все события от начала до конца? Попробуйте нарисовать эту картину, а мы посмотрим, не найдется ли в ней пробелов, незарисованных мест И обсудим ее все вместе. Ведь решение предстоит принять очень важное.
Козельский оценил деликатность начальства.
— Я представляю себе дело так. Кравчук был в Москве на конференции. Оттуда он решил съездить на денек домой. Оформил заранее командировочное удостоверение и поехал. Заметим, что об этом никто не знал. Приехал он ночью, тестя нашел в котельной. Что произошло между ними, пока точно не известно, но скорее всего Укладников сказал зятю про тайник и деньги. Кравчук решил воспользоваться деньгами и убил тестя. Потом поднялся в квартиру и забрал деньги.
— Надев предварительно ботинки Стояновского?
— Да, ботинки, как и чемодан, видимо, находились в комнате Стояновского. И Кравчук мог использовать их, чтобы повести следствие по неверному пути. Вспомните, как нас запутал этот чемодан, пока мы не узнали, что Стояновский не брал его с собой, а уехал с рюкзаком.
Мазин кивнул:
— Это логично. Продолжайте, Вадим.
— Остается Дубинина. Мы предполагаем, что Кравчук убил и ее. Я тоже так думал до истории с Рексом. Но тогда перед нами очень сложная задача: зачем? Снова ограбление? Не думаю. Кравчук, по-моему, не профессионал. Скорее, легковозбудимый и увлекающийся человек. Может быть, даже неполноценный психически. Вспомните его глаза, манеру говорить отдельными словами. Возможно, что и тестя он убил в результате вспышки, ссоры. Не поделили, например, деньги…
Козельский говорил увлеченно, энергично. Видно было, что лейтенант немало поломал голову над своей версией. И вполне самостоятельно. А это всегда нравилось Мазину.
— Неплохо, Вадим, честное слово, неплохо.
Козельский улыбнулся, довольный:
— Вот я и подумал: а что, если Дубинина все-таки не убита? Что, если это самоубийство?
— Мотивируйте, — предложил Волоков доброжелательно.
— Мотивировка есть. Кравчук был у Дубининой и сообщил ей о смерти Укладникова. А планы Дубининой в отношении Укладникова известны. Исчезла последняя надежда как-то устроить свою жизнь. В итоге — отчаяние.
— Тоже логично, — согласился Мазин. — Но как вы объясните историю с Рексом?
— Чтоб он сдох, Рекс ваш! Лучше б он меня укусил. Все рассмеялись.
— Здесь, Игорь Николаевич, честно говоря, начинаются неясности. И с Рексом, и с «пенсионером». Могу сказать только одно: Кравчуку зачем-то обязательно нужна была Дубинина. Он пошел к ней сразу по приезде, но, видимо, не добился своей цели. Собирался прийти еще, но утром узнал о самоубийстве. Тут Кравчук струсил, понял, что смерть Дубининой вновь привлечет к нему наше внимание. Он пришел ко мне и стал все запутывать. А может, и убить меня хотел. Ему помешали. Тогда Кравчук с присущей ему неуравновешенностью возвращается к старому замыслу, пытается проникнуть в квартиру Дубининой, но Рекс его останавливает.
— В чем только его замысел? — спросил Волоков, ни к кому конкретно не обращаясь.
Козельский развел руками:
— Не знаю. Он говорил что-то о письмах…
— Гадать на кофейной гуще не стоит, — прервал Мазин. — Лучше запомним факты. Вы их, Вадим, выделили правильно. Кравчуку была нужна Дубинина или что-то в ее доме. Цели своей он не достиг и, следовательно, может сделать еще одну попытку. Не исключено, что с помощью ключа, полученного от «пенсионера». Кто такой «пенсионер»? Возможно, обыкновенный слесарь, которого Кравчук попросил изготовить ключ к знакомому ему замку. Обольщаться его рейдом в парикмахерскую, по-моему, не следует. Люди бреют бороды не только для того, чтобы изменить внешность и скрыться.