Через лабиринт. Два дня в Дагезане
Шрифт:
— О-го-го! Игорь!
— Борис Михайлович, — узнал Кушнарев Сосновского.
— Я ищу тебя по всему поселку, — сказал запыхавшийся Борис.
— А мы ищем Валерия.
— Зачем?
— Чтобы узнать, как он переправляется через горные реки.
Сосновский вытаращил глаза.
— Да он сейчас через собственную кровать не переправится. Набрался как бегемот.
— Валерий?
— Кто ж еще!
— Где он?
— Дома. В спальне.
— Ты уверен?
— Еще бы. Он обложил меня такой руганью…
— Убедительно, — заметил Кушнарев.
— Реальнее,
— Какими следами?
— Видишь? Уперлись в обрыв. А мы — в следы. Что скажешь?
— На самом берегу снега нет. Он спустился и вернулся берегом.
— Просто, как колумбово яйцо. Хотя спускаться крутовато, да и зачем?
— Спросишь у этого психа сам. Я с ним больше не имею никакого дела.
— Так обругал?
— Было…
— Через дверь обругал?
— Игорь, не поддавайся лунному гипнозу. Я видел его, даже пощупать мог, но чересчур несло сивухой. Парень так проспиртовался, что возле него курить опасно. Хоть табличку на трех языках вешай: «Ноу смокинг!»
— Почему он ушел из хижины? Он был здесь недавно.
— Я знаю. Он сказал.
— Что?
— Полностью процитировать не могу, но, исключив нецензурные выражения, приблизительно так: убирайтесь, прокурор, я не в настроении и сильно пьян. И готов отстаивать свое одиночество вплоть до применения физической силы. В хижине мне… забыл точные слова… Смысл — не нравится. Поэтому он пришел домой, и из спальни его никто не вытащит.
— Ясно. Побеседовать с ним не удастся. Остаемся на точке замерзания. Зачем ты искал меня?
— Не понимаешь? Нырнул и исчез. Я беспокоился о тебе.
— Борис, я тронут. Предлагаю вернуться маршрутом Валерия. Пойдемте вдоль речки.
Мазин не хитрил, он не собирался осматривать берег. И он не знал, что увидят они всего в ста метрах от места, где оборвались следы, ему и в голову не приходило, кого они увидят.
На отмели под обрывом в напряженной позе изготовившегося к старту бегуна лежал человек. Голова его находилась в реке, шапку снесло, и почти успокоившаяся вода скользила по редко поросшему черепу, а согнутая нога в новом резиновом сапоге ярко блестела в лунном свете. Другая нога, разутая, в носке домашней вязки, зацепилась за выступивший из песка камень.
Секунду или минуту все молчали.
— Демьяныч? — спросил Сосновский.
Мазин спустился по скользкому склону, придерживаясь за обнаженные, мокрые и холодные корни. Непромерзшая глина предательски уходила из-под ног, но он не упал. Он подошел к трупу и глянул в его лицо. На отмели лежал мертвый пасечник.
Следом скатился Борис и остановился, стряхивая комья грязи с колена.
— Я ошеломлен, Игорь… Кто его сюда?.. Как?..
Мазни не ответил. Все, что с трудом выкапывал он из хаотического нагромождения несопоставимых фактов, оказалось ненужным, ошибочным. Он испытывал чувство человека, сбитого с ног неотразимым ударом, хотя и стоял, и внешне спокойно рассматривал залитый холодным, издевательским светом труп, похожий на перевернутую скульптуру спортсмена, какие любили устанавливать в парках культуры двадцать-тридцать лет назад.
«Предположим, он пришел в хижину повидать Валерия. Не застал его… Пошел и бросился в реку? Глупо. Пойти и броситься в реку мог любой, кроме Демьяныча. И бросить в реку могли любого, кроме него! Так ты думал. И вот смотри, пожалуйста. Он лежит рядом. Мертвый!»
Игорь Николаевич вобрал глубоко воздух. Нужно было выходить из нокаута. Раз! Два!.. Пять… Семь… Пора вставать!
— Сними-ка с него сапог, Борис. Прежде всего нужно установить идентичность следов. Они исчезнут вместе со снегом, как только появится солнце. А труп никуда не денется. Вода падает, да и что мы поймем без экспертизы! Синяки могут быть и от ударов об камни, его несло по течению.
На бледном, застывшем в ледяной воде лице пасечника выделялись темные пятна. След удара был заметен и на затылке, но от чего наступила смерть — от ударов, или старик захлебнулся, или от того и другого вместе, или по третьей, неизвестной причине — гадать не стоило, требовалась экспертиза. Заняться нужно было тем, что Бело к фактам.
Сосновский наклонился и потянул за каблук. Сапог легко скользнул по ноге. Он перевернул его и вылил воду. Стало понятно, почему другая нога оказалась разутой.
— Второй смыло. Сапоги номера на два больше.
— Вижу. Неудачный подарок. Старик это сразу заметил и не захотел примерять при тебе. Помнишь?
— Деликатный был мужик.
Они поднялись на луг. Появились легкие, прозрачные облака. Ветерок гнал их навстречу лунному диску, но казалось, что сама луна заспешила, прорезая и расталкивая облака, чтобы укрыться за ближайшей горой.
Найдя особенно четкий след, Мазин приложил носок к передней его части и опустил сапог. Подошва совпала с углублением в снегу. Игорь Николаевич надавил, прижимая сапог к земле, потом поднял. След не деформировался. Все углубления совпали с выступами.
— Как в аптеке! — обрадовался Борис. — Это он шел от хижины к обрыву.
Кушнарев наблюдал за ними, скрестив руки на груди.
— А дальше?
— Дальше очутился в реке.
— Вот именно: очутился.
— Причины смерти будут установлены, пока же я склоняюсь к самоубийству. Он шел один.
— Демьяныч гораздо меньше, чем Валерий, походил на человека, склонного к самоуничтожению, — сказал Мазин, к которому постепенно возвращались здравый смысл и логика.
— Ты видишь…
— Вижу одно. Если тут произошло самоубийство, то оно напоминает любовную драму девятнадцатого века.
— Ну, скажешь!
— Посмотри сам. «Графиня с изменившимся лицом бежит к пруду». Вспомни рост Демьяныча и сравни со следами. Это же следы бегущего человека! Характернейший нажим на носки.
— Поищем причину.
— Смертельно пьян и ничего не соображал?
— В рот не брал, даже по праздникам.
— И бутылка в хижине полная. Пил, видимо, Валерий один. Второй вариант: сошел с ума. Внезапное помешательство.