Через океан
Шрифт:
Результат превзошел все надежды. В 5 часов 7 минут вечера телеграф доставил нам эти слова, пущенные из Val-Tregonnec'a: «Нефть показалась», то есть за 6 часов 52 минуты и 8 секунд, — в двадцать три раза быстрее всякого парохода, Ниагара заставила нефть перелететь через Атлантический океан от первого удара поршня. Сам Фрезоль был настолько поражен этим, что немедленно спросил подтверждения известия, присовокупляя, что он желал бы каждые четверть часа иметь сведения о ходе дела. Подтверждение не заставило себя ждать и вскоре дополнилось такими подробностями: «Нефть прибывает с такой силой, что, вытекая из трубы, роет колодец в дне искусственного озера. Можно бы сказать, что это Ниагара в миниатюре, перенесенная на французский берег». Еще через несколько минут: «Поток нефти образует водоворот, обтекая кругом по дну искусственного озера, яростно
Оставалось сделать еще последний опыт, который тем живее интересовал нашего репортера, что и он должен был играть тут некоторую роль. Нужно было узнать, потечет ли с той же самой скоростью нефть из Far-Rockaway, впущенная через одно из разветвлений труб в главный поток, несущийся от Ниагары. Ровно в 7 часов паровая машина пустила в ход свою помпу и направила в подводную трубу поток нефти в двадцать сантиметров в диаметре. Тотчас же захваченный основным потоком, он смешался с ним и понесся с быстротой птичьего полета к французскому берегу. Вмешательство этого, так сказать, сверхштатного потока не произвело никакой перемены в функционировании трубы или, по крайней мере, наблюдатели в Val-Tre’gonnec ничего не заметили.
С этих пор опыт можно было уже считать вполне убедительным.
Было утро. Господа Фрезоль и Куртисс, устав от всех волнений этого славного дня, готовились вкусить вполне заслуженный отдых. Этот-то момент представитель «Leviathan-Chronicle» и избрал для того, чтобы представиться им под своим настоящим именем. Как уже известно, в течение всего дня с помощью карандашных заметок, которые он перекидывал через стену своим надежным помощникам, он постоянно оповещал свою газету о ходе дела.
— Messieurs, — сказал он, приближаясь к изобретателям трансатлантической трубы, — я должен сделать вам признание и извиниться перед вами. Я вовсе не рабочий-кочегар, и мое имя не Билли Джонс… Я имею честь состоять репортером «Leviathan-Chronicle» и проник сюда с единственной целью осведомлять наших читателей…
Мы должны сознаться, что господин Куртисс, по-видимому, склонен был дурно отнестись к этому известию, но господин Фрезоль принял его очень весело.
— Ей Богу, monsieur, — сказал он нашему репортеру, — я бы не сомневался в вашем звании, видя, с каким проворством вы смазываете вашу машину. Если вы не прочь остаться у нас при этом деле, мы охотно удвоим ваше жалованье…
Представитель «Leviathan-Chronicle» отклонил такое лестное предложение и удалился вполне удовлетворенный тем, что мог исполнить во всей своей полноте скромную миссию, на которую он обрек себя, — миссию быть всегда и во всем наиболее осведомленным из репортеров. Эта статья и десятки других скоро разнесли повсюду отголосок победы, которой наконец увенчались все труды и заботы.
Эбенезер оказался вдруг настоящим нефтяным королем, — его господство стало теперь неоспоримым. Как он говорил себе с легким внутренним содроганием, не лишенным особой прелести, — вчера ему представлялась дилемма: или разориться окончательно, если труба не станет действовать, или же сделаться признанным нефтяным королем, если все пройдет благополучно.
К счастью, труба не подвела и результаты промышленного успеха не заставили себя ожидать. Различные компании предлагали отдать им на откуп трансатлантический сифон. Синдикаты банкиров советовали выпустить акции и обещали выделить инициаторам часть капитала, в 10 раз превосходящую их взнос. Другие уже просили подряда на подземную сеть, чтобы соединить озеро нефти в Val-Tre’gonnec'e с Парижем и другими главными городами Старого Света. Пели дифирамбы важности этого громадного промышленного триумфа с точки зрения американцев. Указывали особенно на удар, нанесенный русскому нефтяному делу.
Предсказывали, что это прямое сообщение, установленное между Нью-Йорком и Брестом, окажется зарей новой эры, полной неожиданных сюрпризов и непредвиденных чудес.
Среди этого шума славы, поднявшегося около него, Раймунд оставался печальным и молчаливым, потому что он не получил единственного приза, которого он пламенно желал, — благосклонности Магды.
Странная вещь — этот блестящий
— Прилично можно жить только в Европе, — говорила она своим знакомым. — Мы — янки, у нас нет традиций, и, в сущности, мы еще варвары. Чем больше я живу, тем больше в этом убеждаюсь. Все изящное у нас — лишь одно отражение и подражание… Нужно жить в Париже, чтобы приобрести хороший тон и проникнуться духом высшего общества.
Она говорила так с целью уколоть общество Knickers-bockers, где, по ее мнению третировали ее как выскочку.
Но повторяя это, она кончила тем, что сама поверила в свои слова, и результатом этих рассуждений явилось следующее. В один прекрасный день она велела отцу купить княжескую яхту «Whit Witch» (Белая колдунья), которую молодой английский пэр вынужден был продать, ни разу даже не воспользовавшись ею. Очевидно — раз яхта была куплена, то больше ни о чем и не было думы, как только о поездке в Европу.
Необходимость осмотреть Val-Tre’gonnec и обсудить те меры, которые можно было бы предпринять для развития дела в Старом Свете, послужила Эбенезеру предлогом к тому, чтобы уступить желанию дочери. — Я не могу остановиться ни на каком решении относительно того, что надо сделать здесь, — говорил он Раймунду, как бы убеждая самого себя, — не могу, не изучив на месте, в Бресте и Париже, действительных условий нашей промышленности. Следует ли нам сохранить за собой исключительную монополию, скупив предварительно всю наличную нефть с тем, чтобы потом перепродать ее в Европе по ценам, которые мы сами установим? Или же будет лучше для нас держаться в более скромной роли антрепренеров транспорта? Я еще не решил всего этого, и лучше было бы сначала изучить это дело поосновательнее. Я займусь этим, а вы останетесь здесь, чтобы наблюдать за всем и усовершенствовать еще свое творение, если это только возможно. Иаков Фрейман остается в Дрилль-Питте для заведования нефтяным колодцем и складами. Я могу ехать спокойно. По возвращении мы примем окончательное решение. Теперь же пока мы удовольствуемся посылкой нашей нефти во Францию на условиях, установленных Transit Company для ее подземной сети.
Раймунд ничего не мог возразить против этого.
Он, со своей стороны, привык уже исполнять желания своего компаньона, и в начале августа, устроив все дела на время своего долгого отсутствия, семейство Куртисс нашло возможным ехать. В день, назначенный для снятия с якоря, весь элегантный Нью-Йорк толпился в лодках, согласно обычаю, вокруг «White Witch», чтобы проводить Магду и сказать ей «прости». Принесли цветов, осмотрели роскошные апартаменты яхты, расхвалили ее за великолепие даже в мельчайших деталях, за изящество формы экипажа — голубой с серебряной отделкой, за чудесную машину, полированная сталь которой блестела от лучей восходящего солнца, за электрический свет, готовый вспыхнуть, лишь только настанет ночь, за буфет, помещавшийся на корме. Посетители пили за здоровье путешественников, желали им тысячи всяких удовольствий, снабжали их советами и рекомендациями всех сортов. Но скоро колокол с кормы возвестил, что настал миг отъезда. Все сошли в свои шлюпки. Раймунд остался последним, чтобы сказать свое «прости» Эбенезеру и его жене; затем он подошел к Магде, стоявшей у борта в своем белом матросском кителе, который восхитительно подходил к ее красоте блондинки, — она махала платком в ответ на все приветствия.
— Прощайте, мисс Куртисс, — сказал молодой человек слегка дрогнувшим голосом, — желаю вам найти в Европе, а в частности, на моей дорогой родине, все удовольствия, о которых вы мечтаете!
— Прощайте, господин Раймунд, — ответила Магда и сердечно протянула ему руку, которую он сжал в своей.
— Я принимаю ваше пожелание, так как знаю, что оно чистосердечно и что в вас мы имеем верного, испытанного друга!
— Не сомневайтесь в этом, — просто сказал он, — и если когда-нибудь я понадоблюсь вам там, — позовите, и я приду!