Через океан
Шрифт:
Прекрасная собака очень послушно и толково исполняла все приказания. По первому слову Кассулэ она прибегала, махая хвостом, входила в узкий вагон, предназначенный для нее, ложилась на кожаный матрац, заменявший собой пол, и, не двигаясь, ожидала, чтобы над ней заперли крышку этого цилиндрического гроба. Стальной ящик должен был служить ей экипажем в подводном туннеле, но экипаж был снабжен достаточным количеством воздуха и пищи, так как животному приходилось пробыть там около семи часов. Что касается пищи, то тут дело обстояло очень просто: нужно было только приготовить этот корм в особом корыте и приучить собаку утолять жажду лизанием губки, пропитанной водой; другое дело — необходимый для дыхания воздух: тут уже оказались нужными всевозможные специальные приспособления.
После различных опытов Раймунд окончательно остановился на идее ряда резервуаров, прикрепленных сзади цилиндрического вагона и содержащих сжатый воздух. Эти резервуары сообщались посредством каучуковой трубки с комнаткой вагона. Замыкатель
Ему хотелось убедиться в том, что в нужный момент он не потерпит неудачи из-за какой-нибудь мелочи, не предусмотренной в аппаратах, а главное — иметь возможность воспользоваться одним или двумя из них, если это окажется нужным, для предварительных опытов. Но тут обнаружилось последнее препятствие.
Каким образом умудриться спустить в круговорот подводного сифона большой и сложный аппарат, длиной со всеми приспособлениями в пять метров и в диаметре почти равный самой трансатлантической трубе? Эта тонкая работа потребовала для себя нового прибора, который представлял собой громадный стальной желоб, расположенный непосредственно над началом подводного сифона и в бассейне Far-Rockaway; в нем и должен был помещаться аппарат-вагон, как драгоценность в своей оправе.
По телеграфу был отдан приказ приостановить на мгновение действие Ниагары, после чего замыкатель закрыл отверстие сифона. Тотчас действием паровой машины весь аппарат был выдвинут из желоба и поместился в трубе перед ее замыкателем. Тогда снова пустили в ход поршни Ниагары, открыли замыкатель, и поток, кружась, снова побежал, унося с собой, как перышко, цилиндрический вагон и резервуары с их содержимым.
Вся эта работа заняла несколько недель и стоила довольно дорого; хорошо еще, что лаборатория Far-Rockaway и собственные деньги Раймунда позволяли делать траты в пределах строгой необходимости. Когда все были готовы, оставалось лишь приступить к задуманному опыту, запереть Ромпера в один из цилиндрических вагонов и заставить его совершить первое трансатлантическое путешествие по подводному туннелю.
Тут обнаружилось неожиданное затруднение. За три месяца, которые дог прожил в Far-Rockaway, он сильно привязался к Кассулэ. Их взаимная любовь была даже трогательна в некоторых случаях, и трудно было бы сказать, кто из них был более предан своему другу: собака или мальчик. Поэтому мысль увидеть, как его друга запрут в этот металлический гроб, вместе с пищей, сжатым воздухом и электрическим светом, и как затем он исчезнет под океаном, — эта мысль заставляла Кассулэ трепетать от ужаса. Он не говорил ничего и затаил в сердце причину своей грусти. Но когда Раймунд Фрезоль, ничего не подозревая, назначил число для отправки Ромпера, бедняга вдруг разразился слезами.
— О, господин Раймунд, умоляю вас, — воскликнул он прерывающимся от рыданий голосом, — не обрекайте нашу славную собаку на подобную казнь!.. Вы так добры!.. как вы можете даже подумать об этом? Это бедное животное будет заперто в ящик, где оно с трудом может повернуться, и как тюк полетит к незнакомым людям! И как знать, что с ним случится в дороге?.. Вдруг аппарат испортится… он там задохнется!.. Или вдруг силы потока будет недостаточно, чтобы доставить его к цели! О, сударь, страшно об этом даже и подумать!..
Горе Кассулэ было так живо и искренне, что молодой изобретатель был тронут им до глубины души.
— Ну, не приходи в отчаяние, глупыш! — сказал он, гладя мальчика по голове, — я не тигр, и раз ты так держишься за Ромпера, мы его побережем. Что касается меня, то я даже не в претензии на это, уверяю тебя: я сам очень люблю эту славную собаку. Но вот наш опыт запоздает, нужно будет достать другое животное и приучить его спокойно лежать в вагоне. Однако не вздумай и на этот раз привязаться к нему! Впрочем, я приму меры и позабочусь, чтобы вы не завели знакомства!
Дело, таким образом, устроилось, Кассулэ вновь приобрел обычную ясность своей души, и вопрос об отправке Ромпера в подводную трубу больше не поднимался.
Оставалось заменить этого сбежавшего пассажира.
ГЛАВА XVI. Письма из Парижа: Магда — Алисе
«Дорогая Алиса, не ворчите на меня, я только что приняла героическое решение. Я отказалась от всех наших послеобеденных приглашений, чтобы посвятить
Что меня несколько утешает, так это мысль о разочаровании одного моего знакомого, а также милые упреки, с которыми обратятся завтра ко мне по поводу моего отсутствия.
Милая моя, во всем мире существует только Париж,— вот убеждение, которое за эти дни укоренилось во мне. Что за блестящий и веселый город, и как в нем развито умение наслаждаться! Мне кажется, что раньше я не имела никакого представления об этом. Я так долго считала чудом Нью-Йорк и Fifth- Avenue.
Как сожалею я, что вас здесь нет, дорогая Алиса. Как прекрасно мы все осмотрели бы вместе. Хотелось бы перечислить все, что я вижу, что меня интересует, но я не знаю, с чего начать.
Во-первых, я должна сказать тебе, что янки здесь приняты повсюду и на них очень хорошо смотрят. По приезде мы были представлены мистрис Тэйлор, которая стоит во главе американской колонии, и тотчас же были завалены приглашениями и всякими любезностями. Что меня больше всего поразило вначале, это— элегантные манеры мужчин. Какая разница с нашими танцорами, та chиre. Вы не имеете об этом ни малейшего представления. Я желала бы ударом волшебной палочки перенести вас сюда завтра вечером и представить вам одного из моих наиболее преданных друзей, графа Келерна. Патриотизм всего света не мог бы помешать вам согласиться, что у нас нет таких «gentilhomme». Я нарочно, заметьте, говорю— «gentilhomme», а не «gentleman». Я отказалась от наших так называемых «gentlemen'ов», на вид таких открытых и сердечных, а в сущности— очень резких и грубых. Если бы вы поболтали пять минут с графом де Келерном, если бы вы увидали, как он предлагает мороженое даме, подсаживает ее в карету, поднимает ее веер— ну, еще бы что?— переходит через салон, входит, выходит, здоровается,— вы сказали бы вместе со мной, что наши бедные друзья Неды, Шарли, Бобы и вся остальная компания— это просто лавочники. В нем же чувствуется порода, начиная от корней его белокурых волос, немного поредевших от времени, и до конца его изящной, так хорошо обутой ноги. Он действительно происходит из очень знаменитой и древней фамилии. Келерны жили в своем замке де Келерн в Бретании с сотворения мира или по крайней мере с начала истории. Пусть говорят, что хотят, но это все-таки такая вещь, которой деньги дать не могут. У нас в Америке нет древних фамилий, которые имели бы историческое прошлое, славу, традиции. Я думаю, вы не станете ведь считать за таковую Knicker bockers, буржуазию двух веков и притом еще голландскую. Впрочем, мисс Вавассур, англичанка, с которой я вижусь часто и которая нравилась бы мне, если бы у нее не было мании всегда говорить «лживые истины», что вовсе не французская манера, заявила, что мы, янки, не способны судить об этих вещах, так как, чтобы уметь распознавать людей действительно хорошего рода, нужно видеть их около себя с самой колыбели. Вчера она дошла до заявления, что манеры графа де Келерна кажутся ей аффектированными, а знатность сомнительной. Я рассердилась!.. Еще немного— и я поссорилась бы с ней, но вовремя одумалась. Мисс Вавассур происходит из хорошего, хотя и бедного рода. Она имеет прекрасные знакомства, и я рассчитываю быть представленной ею в нескольких аристократических домах. Ее же слова относительно графа де Келерна были вызваны, очевидно, чистейшей завистью, так как он вовсе не интересуется ей. Это видно из тысячи различных мелочей. «Почему вы всегда говорите граф де Келерн,— сказала она со своей резкой и такой неприятной откровенностью,— оставьте эту привычку, та chиre». Но если титулы установлены не для того, чтобы пользоваться ими, так скажи мне, на что же они годны? Раз мисс Вавассур не любит слышать титула графа де Келерна, тоя начинаю подозревать, что лишь по той причине, что она совсем не имеет шансов когда-нибудь сделаться графиней. Я поспешила так ответить на ее дерзость, чтобы она могла догадаться о моем образе мыслей относительно этого предмета. На это она ответила со своим высокомерным видом: