Через пустыню
Шрифт:
— Так последуй же совету своего сердца, мой брат!
— Какой я тебе брат! Опомнись, человек: ты же раб, тогда как я сопровождаю и защищаю своего эфенди как свободный человек. Совет моего сердца что-то запаздывает. Как может поле приносить плоды, если с неба падает так мало капель?
— Вот тебе еще три капли!
— Еще три? Тогда я посмотрю, можно ли побеспокоить эфенди, раз уж твой хозяин действительно даст бакшиш.
Одно обстоятельство в этом деле чрезвычайно заинтересовало меня: звали лечить не мужчину, а женщину.
Но поскольку мусульманин, если не считать вечно странствующих кочевников, никогда не покажет глазам чужестранца обитателей женских
Халеф-ага вошел ко мне.
— Ты спишь, сиди?
Шельмец! Здесь он звал сиди меня, а снаружи заставлял так величать себя самого.
— Нет. Что ты хочешь?
— Снаружи стоит человек, который очень хочет поговорить с тобой. Его ждет на Ниле лодка, и он сказал, что я тоже должен ехать.
Хитрый парень сделал это последнее замечание только для того, чтобы обеспечить себе обещанные чаевые.
— Пусть этот человек войдет!
Халеф вышел и впустил посланца. Тот склонился до пола, снял обувь и униженно ждал, пока я не обратился к нему.
— Подойди! Кто ты?
— Слуга великого Абрахим-Мамура, живущего выше по реке.
— Что ты хочешь мне сказать?
— Тяжелое горе пришло в дом моего хозяина, потому что Гюзель, венец его сердца, исчезает в тени смерти. Ни один врач, ни один факир, ни один волшебник не смогли поставить ее на ноги.
— Я не знаю местности, где живет твой господин. Далеко это отсюда?
— Он живет на берегу реки и посылает за тобой лодку. Через какой-нибудь час ты будешь у нас.
— Кто отвезет меня назад?
— Я.
— Хорошо, тогда едем, только подожди минуту снаружи! Он взял свои башмаки и обулся. Я поднялся, накинул дорожное платье и взял свой ящичек с аконитом [49] , серой, сон-травой и разными другими средствами, которым положено быть в маленькой походной аптечке. Уже через пять минут мы сидели в четырехвесельной лодке. Я погрузился в свои мысли. Халеф-ага был горд, как паша с тремя конскими хвостами в тюрбане. За пояс он засунул обложенные серебром пистолеты, полученные мной в подарок в Каире, и острый, поблескивающий кинжал. В руках он держал неизменную бегемотовую плетку.
49
Аконит — растение семейства лютиковых, содержит алкалоид аконитин, возбуждающий нервную систему, а затем действующий парализующе.
Мимо проплывали берега, засеянные просом, табаком, кунжутом, кассией [50] , а позади полей тянулись вверх гибкие пальмы.
Когда мы приблизились к нужной ограде, я заметил, что от реки под стену уходил узкий канал, предусмотренный, несомненно, для снабжения водой тех, кто жил за оградой, чтобы обитателям не надо было утруждать себя выходом за ворота. Наш проводник шел впереди. Он обогнул два угла и подвел нас к уходящей от воды стене. Здесь он дал условный сигнал какому-то ожидавшему за воротами человеку, которые сейчас же для нас открыли.
50
Кассия — род растений семейства бобовых.
Встретивший нас за воротами чернокожий африканец оскалил в улыбке зубы, но мы не удостоили вниманием его глубокий земной поклон и прошли мимо слуги во двор.
Посланец ввел нас через темный низкий проход в маленький внутренний дворик, середину которого занимал бассейн. Стало быть, канал, замеченный мною раньше, доходил досюда, и строитель уединенного дома умнейшим образом подумал прежде всего о том, чтобы в достатке обеспечить себя и своих ближних всем тем, что является самым необходимым и незаменимым в жарком климате этой страны. Одновременно я заметил, что вся усадьба устроена так, чтобы безо всякого ущерба переносить ежегодные разливы Нила.
То была обширная, полутемная и высокая комната, в забранные решеткой оконца которой падал приятный мягкий свет. Обои, лепные арабески и орнаменты придавали комнате жилой вид, а стоявшие в нише сосуды с холодной водой поддерживали в помещении довольно приятную температуру. Деревянный парапет разделял помещение на две половины: переднюю — для слуг и заднюю — для хозяина и гостей. Вдоль задней стены, от одного угла до другого, возвышался широкий диван. На нем восседал Абрахим-Мамур, «владелец многих кошельков».
Когда я вошел, он поднялся, но, по обычаю, остался стоять перед своим диваном. Поскольку местной обуви я не носил, то снимать свои кожаные ботинки не стал. Я пошел прямо по дорогим коврам и присел рядом с хозяином.
Где-то я уже видел эти черты, эти прекрасные, тонкие и в своей дисгармонии все же такие дьявольские черты? Испытующе, остро, колюче — нет! — буквально пробуравливая, проникал взгляд маленьких, лишенных ресниц глаз в мои зрачки и потом снова возвращался, холодный и словно бы успокоенный. Где же я встречал этого человека? Я видел его; я должен только припомнить, но чувствую, что случилось это не в дружеской обстановке.
— Селям алейкум! — медленно прозвучало под пышной, окладистой и, разумеется, черной бородой.
Голос был холоден и глух, он был лишен теплоты и всяких признаков жизни. При звуках этого голоса можно было бы испугаться.
— Алейкум! — ответил я.
— Да позволит Аллах течь бальзаму в следах твоих ног, да позволит он капать меду с кончиков твоих пальцев, лишь бы мое сердце не слышало больше собственного горя!
— Бог даст тебе мир и позволит мне найти яд, который подтачивает жизнь твоего счастья, — ответил я на его приветствие, так как врач никогда не может спросить о жене мусульманина, не преступив обычаи и законы вежливости.
— Я слышал, что ты мудрый хаким [51] . Какое медресе ты посещал?
— Никакого.
— Никакого?
— Я не мусульманин.
— Нет? А кто же ты?
— Немей!
— Немей! О, я знаю: немей — умные люди. Им известны камень мудрости и абракадабра, изгоняющая смерть [52] .
— На свете нет ни камня мудрости, ни абракадабры. Он холодно посмотрел мне в глаза.
— Передо мной тебе не надобно таиться. Я знаю, что волшебник не должен говорить о своем искусстве, и я вовсе не хочу выспрашивать тебя о нем… Ты только должен мне помочь. Чем же изгоняешь ты болезнь из человека — словами или каким-нибудь талисманом?
51
Xаким — лекарь, целитель (устар. араб.).
52
Абракадабра — магическая формула, которой приписывалась чудодейственная сила.