Через тернии – к звездам. Исторические миниатюры
Шрифт:
Иеремия покинул школу, перекрестив себя на купола храма Пресвятыя Троицы, а когда обернулся к Ступину, его провожавшему, то усмотрел на фронтоне здания музу парящую.
– Опять титьки голые? – заорал он в испуге. – Да ты вредитель народу православному, потакатель блудодействию…
Скоро явился полицмейстер с казенной бумагой.
– Александр Василич, – сказал он Ступину, – ты уж не серчай на меня, мое дело служивое. Больно хороша муза твоя, но приказ есть приказ, и против рожна не попрешь. Отныне все музы твои в Арзамасе велено предать запрету… замажь!
Ступин сам приставил к фронтону
– Без музы смерть моя, – сказал Ступин…
Последний раз он навестил Петербург, вернувшись в полном отчаянии: Академия художеств была наполнена незнакомыми людьми, которые думали, что Ступина давно нет в живых.
– Не один я – все умерли! Говорю об Акимове или Егорове, а для них это такое же прошлое, как для меня нашествие Мамая на Русь. Видать, и впрямь пришло время прощаться…
Он скончался тихо, будто уснул, 31 июля 1861 года и был погребен на Всесвятском кладбище Арзамаса, могилу художника придавили памятным камнем в форме пирамиды. Через тридцать лет после его кончины Арзамас посетил писатель В. Г. Короленко, собиравшийся писать о школе Ступина, о мучительных радостях его учеников, которых уже мало кто в городе помнил. Один из домов привлек внимание былым великолепием, а Короленко, уделив милостыню нищему, спросил его:
– Не знаешь ли, отец мой, чей это дом был?
– Как же! – засветился вдруг нищий. – Здесь хороший человек жил, от его забот многие кормились… Это дом Ступина!
Фронтон дома был неумело закрашен. Новые владельцы придали ему вид фальшивого окна с крестовиной рамы. Короленко невольно хмыкнул и хотел идти далее, но вдруг остановился, что за притча? Из-под слоя жидкой краски на стене вдруг проступила женская фигура, раскинувшая руки в призывном отчаянии.
Это была муза города Арзамаса.
– Подайте убогому Христа ради, – выпевал нищий.
Владимир Галактионович стоял, сняв шляпу.
Упомянутый мною нижегородец А. А. Карелин еще в 1912 году признал с трибуны съезда художников: “История гибели Ступинского музея, известная мне с детства, залегла в моем мозгу каким-то постоянным гнетущим кошмаром”. Известный советский искусствовед П. Е. Корнилов, будучи еще молодым человеком, в 1929 году посетил Арзамас, но на том месте, где размещалась когда-то школа Ступина, образовался пустырь, заросший крапивой и лопухами… Понадобилось время, чтобы в нашей стране признали и полюбили тружеников этой школы, и теперь в каталогах столичных музеев, в альбомах музеев провинции все чаще встречаются картины учеников ступинской выучки.
Сам Александр Васильевич не оставил после себя работ, достойных публичного обозрения. Его заслуга совсем в другом – в его человеколюбии, в педагогическом таланте, в том непосильном и каждодневном труде, с каким он старался ввести молодых крепаков в очарованный мир святого искусства.
В августе 1959 года на центральной площади современного Арзамаса состоялось открытие памятника А. В. Ступину.
По утрам мимо него пробегают дети,
Волшебные музы не покинули Арзамаса!
Пасхальный Барон Пасхин
Отрицательные явления в истории достойны такого же внимания, как и положительные. Иногда в отрицательном, будто в фокусе, заключена вся сумма достоверных черт времени.
Многим известно, что среди лицейских товарищей А. С. Пушкина самым неприятным был Сергей Комовский, сын иркутского вице-губернатора. Лицеисты не любили его за хитрость и подхалимство перед старшими, называя Комовского “лисичкой” или “мартышкой”.
Комовский – маленькая птичка,А смотрит точно как лисичка!Я столкнулся с этим Комовским, когда занимался биографиями смолянок. Он служил правителем канцелярии Смольного института. Тогда это был красивый, франтоватый человек. Услужливый и далеко не глупый карьерист.
Конечно, молодому холостяку нелегко проводить дни в ярком цветнике юных девиц, живших в затворении почти монастырском, но возбужденных тайным чтением романов. Однако амуры со смолянками допускались лишь членами царской семьи, и строгая графиня Юлиана Адлерберг (начальница Смольного) тряслась над каждой девицей, как собака над костью. Рассудительный Комовский обратил сладострастные взоры на горничных, убиравших дортуары, и наметил для себя жертву. В стенах казенного учреждения чиновный проныра сумел устроить свои любовные делишки, а простушка-горничная вскоре забеременела.
Ну, этого стерпеть нельзя. Может рухнуть вся карьера, столь блистательно начатая. Как правитель канцелярии, Комовский казался горничной всемогущим Богом. Конечно, соблазнитель мог выбросить ее на улицу. Но в отчаянии девушка могла пожаловаться начальнице, графине Адлерберг… “Что делать? Что делать?”
Пока он там мучился, великая мать природа свое дело делала. В один из дней девушка попросила Комовского спуститься в подвал института. Там она, плача, показала ему младенца. Ночью, боясь крикнуть, она родила его здесь – за дровами, на дровах же познав свое первое материнство. Завернутый в тряпки младенец был вполне здоров и, разевая нежно-розовый рот, откровенно радовался своему нечаянному существованию на белом свете.
Комовского прошиб пот. У него на примете уже была невеста, графиня Софьюшка Комаровская, служба давалась отлично, и вдруг явился этот младенец… Однако поленом ведь его не трахнешь!
– Угораздило же тебя, – буркнул Комовский матери, – прямо под Пасху наградила… Молчи хоть, никому ни слова.
Вечером он тишком, как вор, вынес младенца из института.
Близилась Пасха 1832 года, а дальше начинались чудеса…
В ночь под Светлое Воскресение в домовую церковь сенатора Ивана Васильевича Тутолмина стали загодя съезжаться сановные гости и важные родственники. Сам хозяин дома, уже шагнувший на восьмой десяток жизни, встречал гостей – в духовном благолепии – вместе со своею женою Софьей Петровной. Супруги были бездетны, смерть стояла уже не за горами.