Через вселенную
Шрифт:
— Это по-любому не они сделали, так? Они вообще даже близко к замороженным не подходили.
Мы снова поворачиваемся к карте. Моя точка носится по рядам криокамер, считая нарисованные кресты.
А потом она идет к шлюзу.
Вот — я; вот — он.
А потом его точка пропадает.
В горле у меня встает ком. Перед глазами все расплывается в тот самый момент, когда точка вдруг вылетает прочь с карты и не возвращается обратно.
Эми с шумом всасывает воздух и долго не выдыхает, и только потом
— Больше никто не спускался, — говорю я, когда мы приезжаем на четвертый этаж. — Это мог быть только Харли.
— Но Харли не отходил от двери с тех самых пор, как ты пришел.
Мы смотрим друг другу в глаза. Харли не мог нарисовать эти кресты.
— Погоди, эта штука, — говорит Эми, указывая на пленку, — может отслеживать людей только через кнопки за ухом, так?
Я киваю.
— Меня на ней не видно, так?
Качаю головой.
— А что Орион? Это ведь он принес мне картину. Значит, он должен был спускаться туда и, значит, у него нет такой кнопки, так? Я видела у него на шее шрам. Хоть он и закрывает его волосами, все равно видно. У него точно нет этой вашей штуки. Значит, карта его не покажет.
И — ох! — она права.
Орион.
71
Дверь в конце коридора заперта.
— Как нам…? — запинаюсь я. — Что нам делать?
Старший выбивает дверь ногой.
Прикладывает большой палец к сканеру. Лифт едет вниз мучительно медленно.
Я тру мизинец, пока он не начинает болеть, и думаю обо всех обещаниях, что мы с папой давали друг другу.
— Что ты делаешь? — спрашиваю, когда мы проезжаем первый этаж.
— Проверяю биометрические сканеры, — отвечает Старший, стуча по пленке. — Вчера днем пришел Харли. Я спустился после заката. Утром появились Док со Старейшиной, и, кажется, они все еще тут, в той, другой лаборатории. Но смотри — записи об Орионе нет — есть только еще одна о Старейшине, хотя он в тот момент уже был в лаборатории.
Он передает пленку мне. И вправду, сразу после Дока идет запись Старейшина/Старший, а потом, через пять минут, еще одна такая же.
— Он придумал, как обмануть сканер, — предполагаю я. Ну почему этот лифт еле тащится?!
— Невозможно, — мычит Старший, засовывая пленку в карман. — Он сканирует ДНК. Его невозможно обмануть.
Двери разъезжаются в стороны.
Нас, словно взрывной волной, окатывает холодом.
Десятки и десятки замороженных выставлены на обозрение, вынуты из камер, и хрустальные гробы уже начинают запотевать, скрывая застывшие внутри тела. На всех открытых дверцах горят свеженарисованные кресты. Старший был прав. Это убийца помечал своих жертв, готовился к последнему убийству,
У меня в голове пульсирует лишь одна мысль.
— ПАПА! — кричу я, протискиваясь мимо Старшего, и бросаюсь к контейнерам. Сворачиваю к сороковым — да, вот оно, замороженное тело моего отца. Протерев стекло от конденсата, мгновение вглядываюсь в его лицо.
В крови у меня довольно адреналина для того, чтобы поднять холодную стеклянную крышку и швырнуть на цементный пол. Я так этого хочу. Хочу, чтобы он проснулся, разорвал ледяные кандалы, прижал меня к себе и согрел.
Я хочу этого.
Бросаю взгляд на ящичек у него над головой. Огонек горит зеленый, не красный. Орион только вытащил их из камер, но не отключил, как меня.
Вокруг раздается треск и грохот. Старший носится туда-сюда по проходам, запихивая на место остальных замороженных и закрывая дверцы камер. Я заталкиваю папин замороженный контейнер в криокамеру и закрываю дверцу, Красный крест на двери словно издевается надо мной. Поворачиваю ручку и запираю замок. Подарив себе последний взгляд на дверь с номером сорок один, я бросаюсь вдоль по проходу к следующему вытащенному контейнеру.
Мы управляемся довольно быстро. Все дверцы заперты, все замороженные благополучно вернулись в замороженное состояние.
Ориона нигде не видно.
— Зачем он это сделал? — спрашиваю я сквозь одышку.
Изо рта Старшего вырываются облачка пара.
— Я ему мешал, — тянет он задумчиво, говоря и осознавая в одно и то же время. — Начни он открывать двери, пока я был тут… я бы проснулся — от этого куда больше шума, чем от краски. А когда он их пометил… естественно, я, увидев, побежал бы к тебе, давая ему кучу времени вытащить тех, кого он заранее пометил…
— Но зачем? — недоумеваю я. — Зачем столько труда? Он ведь понимал, что мы тут же вернемся и все увидим… Он ведь их даже не отключил, просто вынул из камер.
Старший медлит.
— Такое ощущение, словно это испытание.
— В каком смысле?
— Он объявил, что собирается делать. И ждал, чем ответим мы. Позволим мы им растаять или засунем обратно.
— Естественно, я бы не дала растаять своему отцу!
Старший поднимает на меня взгляд.
— Не думаю, что испытание предназначалось для тебя.
72
— Шшш! — шикаю я на Эми. — Слышишь?
— Что? — шепчет она, но я делаю ей знак молчать.
Тихое, но отчетливое «жжж, бам, жжж» вызывает у меня в памяти картины машинного отделения. Но это невозможно — мы ведь в двух уровнях под двигателем.
— Это из лаборатории.
Я веду Эми через криоуровень. Она нервно оглядывается назад.