Черная акула
Шрифт:
— А с чего ты взял, что это именно танкистская техничка? — поинтересовался Максим с откровенным любопытством.
— А в других войсках, товарищ полковник, и технота другая. Попроще. Обычные широкие штаны. Вы уж мне поверьте, я знаю. У меня почти все друзья сапоги топтали.
— А сам?
— А самому не пришлось, — усмехнулся Епифанов.
— Здоровье не позволяет?
— Похож на больного? — Серега хлопнул ладонями по своему объемистому пузцу. — Но, в общем, верно. Было бы желание, а причина сама отыщется.
— Понятно. — Максим уже пожалел о том, что перевел разговор на скользкую тему. Немного смахивало на нравоучение. — Значит, говоришь, парнишка танкистом был?
— Танкист, танкист, можете мне поверить, — ухмыльнулся Епифанов. — Гарантию даю, стопроцентную. Из комнаты появилась пожилая женщина. Седые волосы ее были собраны в пучок на затылке. Она близоруко посмотрела на Максима, затем перевела взгляд на Сергея и сказала укоризненно:
— Сережа, ну что же ты гостя на пороге держишь? Вы проходите в комнату, — обратилась она к Максиму.
— Да нет, спасибо, — улыбнулся тот. — Я уже ухожу.
— Мамуль, успокойся. Товарищ полковник сейчас уходит, — громко и отчетливо произнес Сергей, затем повернулся к Максиму и пояснил: — Старенькая она уже, слышит плохо. Иди, ма, смотри телевизор.
— Пригласил бы человека пройти, чаем бы угостил, — продолжала женщина.
— Да не хочет он чаю! — гаркнул Сергей. — Иди, ма. Женщина скрылась в комнате.
— Вот так. — Сергей развел руками. — Как говорится, чем богаты…
— Понятно. Спасибо, Сергей.
— Да не за что. Заходите, если что. Лучше домой, — хмыкнул тот. — На работу ко мне заходить без особой нужды удовольствия нет. Максим засмеялся:
— Это верно.
— Так что добро пожаловать. Чем смогу, тем помогу. Но не больше, — хмыкнул довольный собой Епифанов. Максим откланялся. Выйдя из подъезда, он несколько минут постоял, вдыхая полной грудью свежий морозный воздух. Сумерки уже сгустились, на улице зажглись фонари, словно многочисленные гирлянды светились окна. Максим забрался в «Волгу» и на вопросительный взгляд шофера сказал:
— Домой, Паша. Теперь домой. Глядя на проносящиеся за стеклом машины, он задумался: «Итак, что у меня имеется на данный момент? Убитый был одет в техническое обмундирование танкистов, а на шевронах — знаки различия частей связи. Судя по мозоли на ноге, парнишка молодой совсем. Наверное, только призвался. Может быть, пару месяцев. В таких случаях мозоли на ногах — обычное дело. Пока толком научишься портянки мотать, столько раз ноги собьешь — не сосчитать. Пойдем дальше. Техничка подписана, а форма — нет. Ни сапоги, ни ремень, ни шапка, ни ПШ. Конечно, можно было бы предположить, что в той части, где проходил службу убитый солдат, подобная практика не распространена. Хотя это и нарушение инструкций. Ну да бог с ним, не все инструкции соблюдаются, это и ежу понятно. Но ведь техничка-то подписана. Почему же на других личных вещах не проставлена фамилия? — Максим нахмурился и закусил верхнюю губу. — Тем более солдат совсем молодой. Ведь ни для кого не секрет, что дедовщина в той или иной мере продолжает процветать. Ну, срочников сейчас не так много. Но от этого дедовщина меньше не становится. У так называемых „дедушек“ есть дурная манера: забирать у молодых бутсы — наращивать скошенный каблук и тому подобные вещи. Причем особо ценятся бутсы новенькие, блестящие. А ведь на парне как раз такие и были — каблуки не сбитые совсем. Так почему же Шалимов Юрий Герасимович не удосужился проставить на них хотя бы инициалы? Ну-ка, ну-ка, ну-ка…» — Он наклонился вперед и прикрыл ладонью глаза.
— Что такое, товарищ полковник? — встревожился водитель.
— Да нет, Паша, все в порядке. Думаю просто, думаю. Размышляю.
— А то я решил, что укачало вас.
— Да нет, все в порядке. Ты за дорогой смотри. «А может быть, — продолжал размышлять Максим, — именно из-за этой формы и похитили тело? Может быть, нужна была не подписанная форма, а как раз форма с отсутствием всяких подписей, чтобы не возникало вопросов? Этих самых вопросов: „Почему на форме нет фамилии и инициалов?“ Правда, куртка подписана, но кто теперь скажет точно, сколько этой куртке лет? Полгода, год, два? Возможно, Юрий Герасимович Шалимов давным-давно ушел на дембель и преспокойненько проживает в каком-нибудь Урюпинске вместе с женой и двумя детишками. Что-то во всем этом было. — Максим откинулся на сиденье. — Допустим, что отсутствие фамилии, инициалов и номера военного билета на личной одежде обусловлено тем, что кому-то не хочется, чтобы солдата могли опознать. Хотя солдат ведь может опознать себя и сам. Если только он… Ну да, если только он не будет лежать в жидкой зимней грязи, разбросав руки крестом, с раздавленной ногой и пулей в голове. Итак, что же происходит? Некто, занимающий определенное положение в военной епархии и обладающий достаточной властью, использует в своих интересах солдат срочной службы. При этом солдаты обезличены для всех, кроме самих себя. Вывод напрашивается однозначный: скорее всего ребят используют в откровенно незаконных целях, а использовав, уберут, как отработанный материал. Отсюда вытекают два вопроса. Первый: для какой работы задействовали солдат? Второй: каким образом будут прикрывать их смерть? Строительство в самом деле отпадает. Что еще? Какие-то секретные работы? Какие? — Максим, как ни старался, не мог отыскать ничего подходящего. — Ну действительно, не на урановые же рудники их загоняют? А это вариант, — подумал Максим. — Солдат могут использовать для погрузки и транспортировки чего-то, что представляет либо физическую опасность, либо строжайшую тайну. Что это может быть? Оружие? Ну, допустим. Автоматы, гранатометы, пистолеты, и все тоннами. Но опять-таки и здесь не обязательно убивать людей. Достаточно замазать маркировку на ящиках, погрузить их на машины или в вагоны, и отправляй себе спокойненько в любую точку необъятной Родины моей. Три года никто не хватится. А может быть, и все пять. То есть какому-нибудь психопату, конечно, могло прийти в голову скрывать подобный секрет полишинеля путем убийства десятка солдат. Но соотношение „риск — выгода“ здесь слишком неравное. Риск получается неоправданным. И потом психопат, если бы и сумел толково организовать такое масштабное дело, то уж с фальшивыми документами — слишком умно. Тут работали не сумасшедшие, а сноровистые, хитрые ребята, просчитывающие каждый шаг. Только вот с трупом у них накладочка вышла почему-то. Ладно, над этим подумаем позже, а пока пойдем дальше. Если допустить, что солдат все же используют при погрузке, то грузят что-то такое, что невозможно скрыть, где не обойтись только замазыванием надписей и цифр на фанерках. Что же там грузят-то? Танки, что ли? — Максим подумал. — Хотя, возможно, тут дело вовсе и не в оружии, а в чем-то другом. Может быть, солдат используют для транспортировки наркотиков? Многовато наркотиков получается. Да и понадежнее способы есть. Однако и этот вариант нельзя исключать. Что еще? Думай, думай». Максим вздохнул, достал сигарету и закурил. Шофер посмотрел на него с недоумением. Шеф не имел привычки курить в машине. Не замечая удивления солдата, Максим затянулся и, не отрываясь, как зачарованный остановил взгляд на огоньке сигареты. «А может быть, какие-то стратегические металлы? Тоже не похоже. Это добро сейчас возят без всякой охраны, даже не особенно заботясь о тайне. Да и неоткуда тут металлы возить. Еще версии есть? Нет? Значит, пока остановимся на оружии и наркотиках. Причем первое имеет приоритет за большей правдоподобностью. Вопрос второй: каким образом надеются скрыть трупы? Самым простым и четким ходом было бы сослаться либо на ту же дедовщину, либо на боевые действия. Взять хотя бы Чечню. Или афгано-таджикскую границу. Но на границе трупы достаточно легко учесть. Так что скорее всего Чечня. Полномасштабные боевые действия. В сущности, при проведении подобных боевых операций очень легко спрятать в бумажках десяток-другой погибших солдат». Все, что он придумал, внешне выглядело вполне логично, если не считать нескольких оговорок. Во-первых, солдат, может быть, вовсе и не собирались убивать. Второе: возможно, все происходящее не имело никакого отношения ни к каким тайным операциям. Но другого объяснения уже известным фактам у него пока не было. «Ну, допустим, что я прав и кто-то пытается спрятать концы в воду. Солдат выполнял какую-то черновую работу. Предположительно занимался погрузкой чего-либо. Произошел несчастный случай — парню переехали ногу краном, бульдозером или тем же танком. Допустим. Примем на веру то, что сказал Епифанов. Если вся эта операция строго засекречена, то получается, что солдата нельзя везти в больницу. А здесь требуется именно хирургическое вмешательство. Сразу возникнут вопросы: откуда парень, почему пострадал? Так или иначе сведения о несчастном случае попали бы в прокуратуру. И вся секретность лопнула бы как мыльный пузырь. Человек, который разработал, а теперь и успешно осуществляет аферу, несомненно, должен был предвидеть подобный ход дела. — Следующий вопрос представлялся Максиму уже не в виде громадной кирпичной стены, а лишь в образе соломенной оградки. — Почему в таком случае солдата убили не там же, не в части? Да очень просто, — ответил он сам себе. — Нужно было сделать вид, что раненого все-таки отвезли в больницу. Иначе солдаты запросто могли бы взбунтоваться. Кому же приятно смотреть, как товарищ истекает кровью? Вероятнее всего, искалеченного парня положили на носилки, погрузили в машину и „отправили в больницу“. По дороге парня добили. Может быть, он почувствовал неладное и попытался выпрыгнуть из машины, в этот-то момент убийца и нажал на курок. Тело вывалилось на мостовую, но останавливаться убийцы не стали, посчитав, что дешевле выкрасть труп из морга, чем „светиться“ на дороге. В этом варианте получают объяснение кража и сверхбыстрая осведомленность преступников. Они попетляли по городу и вернулись на место происшествия, когда тело обследовали опергруппа и эксперты. Возможно, кто-нибудь окликнул Парфенова по имени-отчеству, кто-то по фамилии, а выяснить телефон не составляет большой проблемы. Логично? Вполне. Да только все это домыслы. Фантазии, похожие на правду, но не имеющие к правде ни малейшего отношения». Огонек сигареты обжег ему пальцы. Максим встрепенулся и с удивлением увидел, что держит в руке крохотный огарок. Раздавив окурок в пепельнице, он посмотрел в окно. До дома оставалось три минуты езды. Новый микрорайон, из тех, что принято называть «спальными». Максим вновь задумался. Что-то он упустил. Была еще какая-то мелочь, которую он не учел. Какая же именно? «Волга» въехала во двор, разбрызгивая колесами мокрую снежную жижу, и притормозила у подъезда.
— Товарищ полковник, — напомнил о себе водитель, — я вам больше не понадоблюсь сегодня? Максим посмотрел на него и покачал головой.
— Нет, Паш, спасибо.
— Завтра как обычно?
— Да, подъезжай к восьми. Он распахнул дверцу и начал выбираться из машины, с раздражением подумав о том, что дворники, видимо, в городе перевелись. Ботинок на треть погрузился в хлюпающую жижу. И вдруг его осенило. Он не мог бы сказать точно, что именно заставило его задать шоферу простой, совершенно обыденный вопрос.
— Паш, — прищурился Максим, — а ты домой часто пишешь? Тот пожал плечами.
— Да как сказать, товарищ полковник… Как время свободное выдастся.
— Ну, в среднем? — спросил Максим.
— Ну, раз-то в две недели точно. Иногда чаще. В армии писать особенно не о чем. Дни-то все похожи один на другой. Вы же знаете, — усмехнулся он. — У нас еще ничего, а вот в войсках, приятель мне написал, вообще скучища смертная. Их, срочников, там сейчас всего несколько человек. Остальные контрактники да офицеры. Пишет: ходят, хреном груши околачивают. Извините, товарищ полковник.
— Да нет, ничего. Ну а сам-то ты письма часто получаешь?
— Смотря от кого. — Солдат подумал, посмотрел на горящий над подъездом фонарь, затем, вспоминая, в боковое окошко и наконец сказал: — От родителей вот четыре дня назад получил. А Ленка, ну, это девушка моя, в последний раз письмо прислала недели две как. Я, конечно, понимаю. У нее на гражданке своих дел хватает.
— Но вообще часто пишут?
— Родители часто. Но знаете, сколько бы ни писали, много никогда не бывает.
— Понятно, — кивнул Максим. — Ну ладно, Паша, спасибо. Отдыхай.
— Значит, с утра к восьми? — на всякий случай переспросил тот.
— Да.
Максим повернулся, вошел в подъезд, нажал кнопку вызова лифта, продолжая обдумывать свою полуфантастическую версию: «Раз солдат держат практически в полной изоляции, значит, письма они, может быть, и получают, а вот ответить не могут. То есть писать-то наверняка пишут, но письма эти перехватываются и отправляются либо в костер, либо в мусорный бак и до родителей дойти не могут. Что бы стал делать я, если бы от моего сына, скажем, в течение месяца не пришло ни одного письма? Для начала позвонил бы в военкомат и запросил сведения о своем ребенке. Разумеется, сведений этих мне никто не дал бы. Тут надо знать армейскую бюрократию. Тогда я поехал бы в ту часть, откуда получил последнее письмо. Ну, допустим, — думал Максим, пока поднимался на свой этаж, — в части мне сказали бы, что моего сына там нет. Это однозначно. Человек, заваривший такую кашу, несомненно, позаботился о том, чтобы место, где служит солдат, ни в каких бумагах не фигурировало. То есть его вообще вроде бы не существует в природе. Пойдем дальше. Откуда-то же эти солдаты взялись? Кто-то куда-то их забирал? Значит, должны были предъявить документы, оформить листок перевода, снять с довольствия, поставить на довольствие… Предположим, мне сообщают номер новой части, в которую переведен мой сын. В конце моих поисков выясняется, что этой части нет и никогда не было. Я, разумеется, поднимаю шум. В военкоматах же у нас народ известно какой. У них на все одна отговорка: „Мы не в курсе, обращайтесь к командованию части“. И тогда я начинаю звонить во все двери. Иду в газеты, на телевидение, в Общество солдатских матерей. Короче говоря, начинаю гнать волну. Неужели человек, настолько предусмотрительный, богатый и влиятельный, что смог собрать всех этих солдат под своим крылышком для осуществления каких-то пока непонятных замыслов, который смог за полдня достать отменные документы и организовать похищение трупа, не предвидел такой ерунды? Наверняка предвидел. Так… Как же убедить родителей ничего не предпринимать? Что бы там ни говорили, а нет такой силы, которая сможет заставить мать спокойно дожидаться, пока ее ребенка привезут домой в цинковом гробу. Что же было сделано для того, чтобы родители даже не взволновались, когда от их сына не приходит писем?» Максим попытался найти какой-нибудь подходящий вариант, но у него ничего не вышло. Не существовало такого варианта в природе. Родители есть родители. В этом Максим разбирался так же хорошо, как санитар Епифанов в техничках. И все-таки неизвестный некто такой вариант нашел. Войдя в квартиру, Максим снял шинель и начал расшнуровывать ботинки. Ирина стояла, опершись плечом о косяк, скрестив руки на груди, и внимательно наблюдала за мужем. Максим молчал. Она молчала тоже. В воздухе пахло скандалом. Стянув ботинки, Максим поставил их на полку и, улыбнувшись, развел руками: