Черная башня
Шрифт:
Похоже, ожидать продолжения от Томаззо не стоило, тот был слишком растерян. Но Медичи уже уходил, двигаясь по привычке быстро. Он все делал быстро, особенно думал и считал.
Вслед им неслось:
– Простите меня, синьор Медичи… извините…
– Отец, а если завтра подожгут свои фабрики все, кто вам должен? – осторожно поинтересовался Лоренцо.
Джованни фыркнул:
– Эти люди зарабатывают трудом, спроси у Козимо, он тебе расскажет. И для них потеря возможности трудиться и получать за это прибыль страшней долговой кабалы. Я готов простить Томаззо
– То-то он был бы вам благодарен! Да и так будет, – рассмеялся Лоренцо.
Джованни вдруг остановился, идущие следом сыновья едва не налетели на отца.
– Запомните оба: никогда не ждите благодарности за то, что сделали. А вот зависть и осуждение ждите всегда.
Даже Козимо не выдержал:
– Но ждать от него благодарности было бы справедливо.
– Люди никогда не бывают справедливы. Ни когда порицают вас незаслуженно, ни когда заслуженно хвалят или благодарят.
– Как тогда понять, хорошо поступил или плохо? – уточнил в спину уже шагавшему дальше отцу Лоренцо.
– А ты сам не понимаешь это? Ничего не стоит добрый поступок, если ты совершаешь его ради благодарности или похвалы.
Козимо больше интересовала вторая часть высказывания отца.
– А почему вы так сказали о зависти?
– Это чувство люди испытывают часто независимо от их желания. Не завидовать очень тяжело, но не легче не давать повода для зависти. Научитесь вести себя так, чтобы этих поводов было как можно меньше. Чем меньше зависти вы к себе вызываете, тем легче жить.
– Но бедные всегда завидуют богатым! – объявил Лоренцо.
Джованни кивнул:
– Ты прав, завидуют. Но еще сильней богатым завидуют богатые. Потому и говорю, что не стоит выставлять напоказ свое богатство, а если оно у вас есть, лучше вложить в дело и поделиться с теми, кому плохо.
Глядя вслед ушедшему отцу, Лоренцо задумчиво поинтересовался:
– Как ты думаешь, отец говорил искренне?
– Думаю, что да. То, что он банкир, не превращает нашего отца в ядовитого паука, способного задушить в своей паутине каждого, кто в нее попадет.
Когда Роберто Росси объявил Козимо, что сегодня они пойдут к синьору Никколо Никколи, Лоренцо даже спрашивать не стал, пойдет ли он тоже. Лоренцо не меньший «хвост» Козимо, чем тот когда-то был у Антонио. Правда, не заглядывает брату в рот и иногда даже высмеивает его.
А сам Козимо был потрясен:
– Синьор Росси, это такая честь для нас…
Роберто подумал, что юноша слишком впечатлителен для сына банкира, но сказал только, что Никколи сам просил привести Козимо, поскольку уже наслышан о его способностях.
Никколи – личность столь примечательная, что, пожалуй, во Флоренции не найти никого, кто бы о нем не слышал, а уж если слышал, то, встретив, не смог не узнать. Никколи был римлянином. Нет, он не приехал из Рима, Никколо флорентиец, но по духу – римлянин времен Великой римской империи. И дух этот во всем, от всепоглощающей любви к античной литературе и философии до мельчайших подробностей
Отец Никколо был весьма состоятелен, сын же увеличивать состояние не умел, но оставленного пока хватало на то, чтобы превратить свой дом в копию древнеримского и вести себя соответственно. Никколи ходил в тоге, изящно перекинув ее край через руку, в сандалиях даже зимой, не носил шаперон или кабан, даже шоссы не надевал, предпочитая под своим хитоном и тогой оставаться с голым задом, как утверждал его друг-насмешник Бруни. Пищу дома вкушал полулежа из античной посуды, требуя, чтобы скатерти на столе были белоснежными. Весь его дом был собранием античных артефактов – мебель, посуда, статуи, мозаика на полу…
А еще книги… У Никколи была самая большая во Флоренции библиотека, он считался лучшим знатоком латыни и знатоком древнеримской литературы. И переписчиком книг. Никколи переписывал сам, а для ускорения работы придумал даже собственный шрифт, который прижился и позже был назван курсивом. Стоило какой-то стоящей книге попасть в его руки, как она немедленно либо покупалась за любые деньги, либо переписывалась. Гутенберг еще не изобрел свой печатный станок, книги переписывали, тратя на это уйму времени, но разве можно жалеть время, если у тебя в руках Вергилий или Цицерон?
Постепенно Никколи стал переписывать даже те произведения, которые ему удавалось купить. Это решение оказалось верным, когда его ученик и соратник Поджо Браччолини раздобыл «О природе вещей» Лукреция, текст также был переписан, потому и сохранился для потомков, ведь оригинал благополучно потеряли.
Разыскивать старинные рукописи, приобретать их, читать и даже переписывать для Флоренции того времени было делом обычным, одна из книжных лавок Веспасиано Бестиччи распахнула свои двери прямо на площади перед Синьорией, так что Козимо нередко нарушал запрет отца «находиться перед Синьорией, если тебя туда не звали». Конечно, он видел там Никколо Никколи, но лишь издали, стесняясь подойти.
И вот теперь его приглашали в необычный дом великого человека!
Дом Никколи их поразил, но прежде поразил… женский крик, доносившийся из внутренних покоев. В ответ слышался голос хозяина:
– Бенвенута, прекрати! О, боги! Замолчишь ты или нет?!
Роберто де Росси усмехнулся:
– Опять ссорятся. Дня без скандала не проходит.
– С кем? – шепотом уточнил Козимо.
– Теперь она его жена…
Лоренцо дернул брата за рукав:
– Я тебе потом объясню.
К гостям выскочил всклоченный и разъяренный хозяин дома и сразу обратился к Козимо:
– Не женитесь, юноша, никогда не женитесь! – И уже спокойней пояснил: – Женщины постоянно требуют уделять им время, которого и без того мало.
Та самая Бенвенута, с которой яростно спорил муж, последовала за ним и, конечно, услышала совет, данный гостям. Бенвенута была особой весьма примечательной – крупная, не потерявшая красоту, но уже не первой молодости, из тех женщин, кому больше подошло бы распоряжаться в таверне. Объяснение мужа ее возмутило, Бенвенуто снова уперла руки в бока и завопила: