Черная богиня
Шрифт:
– Значит, ты… ты боишься меня?
– Очень может быть, – Савельев ласково погладил ее по голове. – Но не тебя. Тебя я как раз очень хорошо понимаю, царица. Ты теряла, я тоже не так давно потерял дорогого мне человека. Но твоя любовь к Алексею была бы слишком жестокой игрой, Сикиника, – прошептал он.
Она вновь упрямо мотнула головой, словно маленький капризный ребенок.
– Но не для меня! Я хочу знать, что живу…
– А потом? Что будет потом? Ты же знаешь, он не останется здесь, в Мерое. Роль бога ему не светит, даже если он и хотел бы доконать этого чертового Домбоно. Леха – из другого мира, Сикиника.
– Что потом? – ее прекрасное личико просияло, глаза блеснули неподдельным счастьем. – А потом я рожу ему ребенка…
– И все начнется сначала! Представляешь, с какой грязью смешают твое имя? До сих пор ты была женщиной, наделенной удивительной властью и загадочными, магическими силами. Но теперь…
– Теперь я только женщина. И я все равно пойду к твоему другу!
«Господи, я тут точно с ними со всеми скоро с ума сойду, – мелькнула в голове Павла дурацкая, беспомощная мыслишка. – А впрочем, уже сошел».
– Не ходи туда, царица, – устало попросил Павел. – Иначе состоится еще одно ужасное жертвоприношение и чье-то сердце будет брошено на алтарь вашего жадного бога. Не ходи…
– Но я обязательно хочу все рассказать ему! – упрямо топнула ногой Сикиника.
– Лучше расскажи мне…
И богиня Мерое, сама не понимая, зачем и почему повинуется голосу этого незнакомца, начала свой рассказ…
Глава 22
МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА
…– Мой Мин-Осирис был очень похож на твоего друга, – прошептала Сикиника, неотрывно глядя на Павла и не видя его при этом.
Перед взором царицы-богини открывались совсем другие сцены.
…Когда Сикиника встретила Мин-Осириса, по мероитским меркам ей было девятнадцать зим. Это была удивительная девушка, ставшая в древнем городе чудес величайшим чудом. Ее отец царь Рамфис умер полгода назад; о матери Сикиника ничего не знала, а от Домбоно, уже в те времена бывшего верховным жрецом Мерое, правдивого ответа было не добиться. Сикиника взошла на трон, именно ее, а не брата Раненсета, провозгласили царицей-богиней, она жила под маской из золотой пудры и алмазных теней на лице, воспитанная Домбоно скорее как ожившая статуя, а не человек, не ведавшая ничего, кроме своей божественности.
И тут появился Мин-Осирис. Они лишь взглянули с Сикиникой друг на друга и уже не смогли отвести глаз. Сквозь завесу длинных ресниц Сикиника созерцала благородный облик юноши, его гладкую бронзовую кожу. На его широких плечах покоилось драгоценное ожерелье с медальоном, покрытым многоцветной эмалью. Мин-Осирис осторожно подошел к девушке:
– Богиня, твоя красота сияет ярче солнца в зените, сильнее луны и звезд в синеве ночного летнего неба, – и он протянул пораженной Сикинике золотую сандалию, унесенную когда-то орлом. – Эта туфелька – знак…
«Ешкин кот, экая Золушка по-мероитски…» – пронеслось в голове у внимательно слушавшего рассказ царицы Савельева.
… Их свадебное торжество сопровождалось всеобщим народным ликованием, но молодожены его даже не заметили, так им хотелось скрыться от всего мира и видеть лишь друг друга.
Но едва только погасли праздничные костры, завяли венки и были сброшены роскошные одежды, темные тучи начали сгущаться на горизонте Мерое. Наибольшую угрозу представляли Тааб-Горус, воспитатель ее неуравновешенного братца Раненсета, и недорвавшийся до власти принц.
Уже появился на свет Мин-Ра, получивший традиционное звание «сына Солнца», уже прошло десять зим с его рождения, когда Сикиника стала свидетельницей страшного разговора…
По огромной зале с золотыми колоннами прогуливались Тааб и Раненсет. Мужчины подошли к большой бронзовой двери, за которой притаилась в тот момент Сикиника. Она была страшно недовольна и совершенно не хотела появляться перед братом, не внушавшим ей никаких симпатий.
– Я не могу больше ждать, – пожаловался Раненсет своему наставнику.
Тааб-Горус укоризненно покачал головой.
– Мне кажется, что время еще не пришло, Раненсет. Народ расстроится, если погибнет твоя сестра или кто-нибудь из ее семьи.
– Народ! Народ! Достаточно того, что кто-то думает за этот самый народ, – с нескрываемым сарказмом отозвался принц. – Народ – это животное, и если ты знаешь, как с ним обходиться, погонять его можно куда угодно. А Сикиника и ее муж думают только о любви. Чем же не время-то?
– Любовь может иссякнуть, – задумчиво отозвался Тааб. – Может, просто достаточно отдалить от твоей сестры супруга? Устранить его?
Глаза Раненсета опасно сверкнули.
– Моя царственная маленькая сестричка слишком прекрасна, – промолвил он. – Когда Мин-Осирис будет мертв, ей придется избрать нового супруга. Какая царица захочет прожить всю жизнь в одиночестве?
Тааб молчал. Замысел воспитанника был ему ясен: он собирался избавиться от Мин-Осириса, а затем в полном соответствии с заветом черных фараонов взять в жены сестру-царицу и завоевать престол.
– Ты прав, – наконец произнес старик. – Но к чему такая спешка? Дай ей время пресытиться своим любимчиком.
– Хватит того, что подрастает наследник! Нет, Тааб, надо сделать все прямо сейчас, без промедления! Могу ли я рассчитывать на тебя?
Тааб-Горус молчал. А затем темные губы разомкнулись, и старик произнес:
– Мин-Осирис часто охотится и даже берет на охоту маленького сына, о, Раненсет.
Не сказав больше ни слова, Раненсет слегка поклонился своему наставнику и скрылся за колоннами. С усмешкой прислушивался Тааб к шороху его сандалий, раздававшемуся в темноте.
С тех пор Сикиника чувствовала себя неспокойно. А вот Мин-Осирис был весел и доволен жизнью. Как же! Ведь он опять собирался на охоту!