Черная богиня
Шрифт:
Холодов стоял в операционной рядом с Домбоно, жрецами и Павлом. Помещение пропахло горьковатым запахом сока чистоты. По уверениям Домбоно операционная была совершенно стерильна. Алексея тоже обрызгали соком, едва он переступил порог святая святых этой странной больницы. Из курильни струился красноватый дымок.
– Привет, папа римский, – усмехнулся Савельев.
«Узнаю Пашку», – улыбнулся в ответ Холодов и вздохнул свободнее. Сам того не ведая, Савельев разом успокоил все его тревоги: а вдруг у мальчика не остеома; помни, что твой скальпель спасет жизнь шести людям разом… только бы она сдержала свое обещание!
Дверь распахнулась, и ввезли принца Мин-Ра. Жрецы низко поклонились своему будущему повелителю. Даже Домбоно.
Холодов подошел к мальчику. Тот слабо улыбнулся.
– Боишься? – участливо спросил Алексей.
– Да.
– Разве я тебе не друг?
Мальчик кивнул головой. Как же трудно быть смелым, когда ты всего лишь ребенок. В уголках голубых глазенок блеснули слезы.
– Ну, раз друг, тогда поехали! – улыбнулся Холодов. И пошел к операционному столу. Маленькая симпатичная медсестричка восторженно глядела на него.
«Все, как у нас», – мелькнуло в голове. И Алексей азартно обвел взглядом операционную.
– Эй, Холодов, да ты никак счастлив, как влюбленный юнец! – ахнул Савельев.
– Если бы ты знал, Паш… – Холодов опустил руки в чашу. Два жреца переложили мальчика на операционный стол. – Я сам себе напоминаю палача, который во время репетиции казни сам себя обезглавил…
Внезапно операционный зал озарился золотым сиянием. Теперь Холодов мог не беспокоиться, что света не хватит. Сияние было настолько ярким, словно в больницу вплыла колесница бога Ра, даря стенам свой мягкий, золотистый свет.
Алексей резко обернулся. Одна из стен операционной исчезла, разверзнув пасть бесконечности. На троне сидела Сикиника, то самое солнце, что заплутало в больнице Мерое.
– А ну… А ну, брысь отсюда! – рявкнул Холодов. Домбоно, жрецы, Савельев, медсестра – все вздрогнули от его грозного окрика. Савельев вцепился в операционный стол, ноги подгибались от животного ужаса. – А ну, брысь отсюда, я сказал! – еще раз рявкнул Алексей, рубанув рукой воздух. – Чтоб духу твоего здесь не было! Или же я не буду оперировать!
Глава 20
КАК ЛЕЧАТ БОГОВ
…Кабинет Холодова можно было по праву назвать оазисом души, раем, раскинувшимся на площади в пятнадцать квадратных метров. Цветы – как преднамеренный контраст смердящим человеческим телам и хлорке, а листочки-лепесточки – эдакая контрсила плоти и крови. Визуальная концепция жизни на фоне рака, метастаз, пораженных опухолью человеческих тканей.
Я присел в кресло, безучастно глядя на цветочный горшок рядом с телефонным аппаратом. Холодов тоже молча открыл сейф, достал три заклеенных конверта в пакетике и положил мне на колени. В двух судя по всему были письма, а вот в третьем, чуть большего размера, личные вещи Саньки.
– Она просила меня передать это тебе, Паш, если она… ну да.
Я кивнул. «Ну да». Оба письма были адресованы мне, причем на одном конверте была сделана надпись красным фломастером: «Прочитай сначала это!». Я открыл большой конверт, и из него выскользнул вечный талисман Саньки – серебряное солнце со стилизованным оком Гора.
– Когда она умерла? – тихо спросил я, изо всех сил стараясь не закричать от боли.
– Сегодня утром, где-то в восемь. Мы сделали все возможное, Паш, но… Она не очень сильно мучилась.
«Она очень сильно мучилась, – прочитал я в глазах Холодова правду. – Бесконечно…»
Холодов достал какую-то бумагу, ручку и протянул мне.
– Распишись, Паш, в получении. Вот здесь, пожалуйста…
С каким бы удовольствием вместо обычной подписи я начирикал три жирных черных креста, так погано я чувствовал себя в этот момент.
– Что… – я задохнулся вопросом. – Что с ней будет дальше?
– Дальше? – Холодов вскинул на меня недоумевающие глаза, потом покосился на подписанную мной бумажонку, словно там искал достойного ответа. – Ох, Паш… Ее вскроют, кремируют и так далее…
Я вышел из больницы, добрался до ближайшего киоска, бойко торгующего спиртными напитками, купил два блока «Парламента», две бутылки водки и поехал домой…
– … А ну, брысь отсюда! – рявкнул Алексей, рубанув рукой воздух. – Чтоб духу твоего здесь не было! Или же я не буду оперировать!..
Первым, кто вновь обрел дар речи, был Павел Савельев.
– Ты что, совсем рехнулся, идиот? – прошептал он. – Они ведь только того и ждут, чтоб ты отказался от операции, и они вытащат на всеобщее обозрение твое сердце… Уж извини, Леш, но даже если у меня сердчишко и покалывает иногда… с богом дождя мне им делиться не очень-то хочется!
– Ты не понимаешь, Паша, – Холодов с вызовом глядел на Сикинику. Он уже привык к золотым лучам этой ходячей статуи. – Это мы так силой меряемся!
– Ты ж в проигрыше останешься, болван!
– С чего бы такая уверенность? Это наше личное дело, Савельев… Мужчина против женщины…
– Ты и в самом деле чокнулся, – задохнулся от возмущения Павел. – Скажи уж честно, что зацепил богиню за живое…
– Ну да, что-то в этом роде, – Холодов отошел от операционного стола. – Я все тебе объясню, но позже, позже. Не здесь, не сейчас…
– А ты – оптимист! Будет ли оно, это твое «позже»?
– Ну, сколько мне ждать еще? – не отвечая Павлу, рыкнул на всю операционную Холодов. Его голос эхом отскочил от стен и прокатился по залу. За спиной врача раздался шорох жреческого одеяния Домбоно. «Вот и все, – окаменел Холодов. – Сейчас пырнут ножом в спину, и дело с концом». Он и не думал оборачиваться, он ждал этого удара, пристально глядя на Сикинику. Глаз ее с такого расстояния видно не было, только толстый слой блестящей алмазной пудры.