Черная царевна
Шрифт:
Она осторожно поднялась с кровати и подошла к окну.
Ушла за крыши домов луна, готовясь к рассвету, но на улице светло. Словно кто-то набросил на лампу голубой платок. Свет призрачный и мягкий, звезд не видно. Улица за окном чистая, пустая и безлюдная. Напротив ломаная линия домов с темными окнами. Нижние этажи каменные, верхние — кирпичные. Это Серединный город.
Царевна вернулась в кровать.
Она хотела позвать кого-то из слуг, но губы размыкались, а слова оставались в горле.
Где отец? А пани Ожина? Живы ли? Что случилось во дворце? О ком кричали люди? О ней? О Наде? Она не заслужила
«Завтра. Разберусь во всем завтра».
Утро не принесло ответов. Наде, по заказу ее спасителя, доставили из магазина готовое платье, новые чулки и туфли. Приходил доктор и снова осматривал ее. Потом пришел светловолосый юноша в сопровождении двоих телохранителей.
— Я понимаю, что вы не можете отвечать мне, госпожа, — сказал он с легким южным акцентом, — но нам придется поговорить.
Один из телохранителей придвинул к кровати стул, второй поставил на него чернильницу и положил лист бумаги.
— Как я понимаю, вы были гостьей на балу, а значит, вы — девушка грамотная. Я буду задавать вопросы, а вы отвечайте.
Он показал на бумагу и помолчал, ожидая ответа. Надя утвердительно кивнула. Юноша улыбнулся.
— Сначала представлюсь. Меня зовут Елисей Моринденизский. Как зовут вас, госпожа?
Царевна взяла в руки перо и помедлила. Что писать? Правду? Солгать? Елисей отнесет записку в полицию, и там быстро выяснят, что девушки с выдуманным именем на балу не было. Что делать?
«Я не знаю».
— Откуда вы?
«Не знаю. Темно в голове».
Не могла она рассказать ему правду. И врать не могла: он точно поймает на лжи!
Но ее уклончивость не принесла облегчения — Елисей не верил ей. Надя видела это по его глазам, но укорить ее было не в чем. Он досадливо хмурился. Надя прикусила язык так, что на глазах выступили слезы. Королевич тяжело вздохнул и отвел взгляд.
— Доктор говорил, что вас сильно оглушило взрывом. Это пройдет. Отдыхайте пока. Если что вспомните — скажите.
Надя кивнула, вытерла глаза.
Вскоре пришла сиделка. Елисей нанял женщину грамотную, с ней можно было поговорить, расспросить про дела во дворце. Маруся сначала понравилась Наде. Маленькая, подвижная, как ящерица, словоохотливая и приветливая, она много улыбалась и много говорила.
— Царь? В порядке он. Жив-здоров. И царица, и царевна. Все внизу были, когда рвануло. Знаете, панночка, жаль тех, кто помер там, жаль, да только все к тому шло. Гору выскребли, шахты закрыли, люди который месяц без работы, без денег сидят. Кто мог — на юг подался, да сколько осталось? Старики, бабы… Марку поклоны бьют, да не помогает. И не поможет, попомните мои слова! Пока в нашем городе Проклятая сидит, ни один бог нам не поможет. Чего ж хотел государь? Надо было черную девку сразу из города гнать, как родилась.
Надя кусала губы, а сиделка поправляла подушки, меняла повязки на обожженных ногах и ладонях, бережно втирала мазь и говорила, говорила… Надя сжимала зубы.
— Это я так Черную Надьку зову. Будь она неладна!
«Почему ее так не любят?» — писала Надя крупными буквами.
Маруся горько засмеялась.
— Да уж, панночка. Многое можно забыть, да о Черной царевне знать надобно, от нее все горе в мире! Видно, сильно вы головой приложились, раз такого не помните…
Она вздохнула.
— Лет семнадцать назад началось все. Царь Мирослав только год правил. Жену нашли ему из Лучезарска, свадьбу отыграли на весь мир, и тут царь слег. Болезнь страшная! Кровью харкал, гнил заживо. Врачей созывали со всего Края, да те только разводили руками. За неделю от царя — молодого и крепкого — одна тень осталась. Моя мамка среди сиделок была. Домой приходила — плакала. Говорила: «Молодой государь совсем мертвец, только молитвами жизнь в нем теплится».
Маруся покачала головой.
— Молодая царица не в себе от горя была. Да… Много о ней судачили. Говорили, что от большой любви она все учудила, да какая там любовь, когда женаты без году неделя? В Лучезарск возвращаться не хотела, вот что. Ежели бы Мирослав помер, царем бы его брат младший становился. Ее быстро батюшке с матушкой вернули бы, кому такое по нраву? Вот тогда она и удумала… — Маруся понизила голос, наклонилась к Наде. — Были в роду у Тамары-царицы чародеи и колдуны. Сама она силы такой не имела, но хранила черные книги. Когда стало ясно, что не жить царю, открыла она черные книги и вычитала, как его спасти. Когда смерть к кровати подошла, заслонила она супруга белым телом. Заклинания тайные прочитала и заключила с богом-мертвецом черный договор: вместо жизни мужа обещала своего первенца.
Сиделка продолжала:
— Через восемь месяцев родилась у царицы дочь. От чьего семени то дитя — поди узнай. Она уверяла, что родила до срока, потому как за мужем убивалась, да в городе шептали — от мертвеца понесла.
Надя сжимала побелевшими пальцами простыни.
— Царь, понятное дело, отдавать дочь богу-мертвецу не хотел. Жрецы сразу сказали, что надо девчонку в черную ночь в землю зарыть и сверху кровью черного петуха полить. Ну а царь — ни в какую. Говорит: «Если она нужна ему, пусть сам придет и заберет». Посадил девку в Черную башню, куда богам хода нет, и стал ждать, что все обойдется. Да только боги шутить не любят. С того дня начала руда из горы уходить, лес разросся, на южные берега нежить из моря полезла. Умные люди говорят царю: отдай Надьку ее суженому, а царь на своем стоит. Держит это отродье посреди города, а на простой люд ему плевать.
Надя непослушными пальцами выводила вопрос:
«Зачем она богу мертвых?»
Маруся пожимала плечами.
— Не наше то дело, девонька. Может, царская кровь на вкус сладка, а может, баба для утех нужна. Он хоть и бог, а в штанах-то мужик, да зазорно ему для такого дела простую девку брать.
«Но вы же сказали, что она ему дочкой может быть?»
Женщина покачала головой.
— Эх, простая ты душа, девонька! Даже люди таким не гнушаются, хоть и след, а у богов иные законы: брат с сестрой детей родят и нет в том греха.
Когда Маруся ушла, Надя долго сидела на кровати, вцепившись руками в простыни. И чем больше думала, тем больше ненавидела город и людей в нем.
Бежать! Бежать из Варты!
Бежать?
Что будет с папой, если она не даст о себе знать? Весь город вздохнет с облегчением, но что будет с ним? Она, конечно, напишет письмо, что жива, когда доберется до соседнего города, но ему придется несколько дней жить с мыслью, что она мертва. Наде до глубины души было жаль отца, но даже ради его спокойствия она не останется в городе!