Черная царевна
Шрифт:
Помолчали. В руках Марка появились железные обручи, которые он стал не спеша раскладывать на столе.
— Как он там? — спросил Роджер.
— Плохо. Ярок перестает узнавать окружающих и горит все ярче. Что-то здесь не чисто!
— Почему? Отец и мать тоже в конечном счете перестали быть личностями и слились с Космосом. Это естественно для высших богов. А Хорс как раз из таких. Просто время настало.
— Может, и так, — покорно вздохнул Марк.
— Что тебя смущает?
Бог-кузнец посмотрел на него из-под бровей.
— Мелкие
Роджер рассмеялся.
— Хамство, но забавное. И с чего они такие самоуверенные?
— Не знаю. И это меня беспокоит, Роджер. Твой меч ведь при тебе? Береги его.
— Само собой, брат.
Роджер снял пиджак, шейный платок и жилет, расстегнул рубашку. Великий Полоз пригладил русые усы.
— Я не очень умный, ты же знаешь, Анку. Это вы с Хорсом у нас умники, вот и подумайте вместе, что к чему. Или просто детишки распоясались, или посерьезней чего…
— Посерьезней? — Роджер усмехнулся, положил рубашку на стол. — Что они могут? Не переживай, брат, сиблингам это не к лицу.
Роджер задержал дыхание и впился пальцами себе в грудь. Глубже и глубже. Полилась кровь. Он разорвал пальцами кожу и плоть. Обнажились кости грудины. Роджер ударил по ним костяшками пальцев, и грудина треснула. Морщась, но не проронив ни звука, бог мертвых достал пальцами до ребер, раздвинул их, словно распахнул книгу. В груди, в паутине из лопнувших обручей, билось сердце.
Марк осторожно, один за другим, достал искореженные полосы железа, освобождая место для новых.
— Никогда не видел ничего более мерзкого, — заявил Эол, появляясь в дверях.
— Не помню, чтобы тебя звали посмотреть, Легкокрылый.
— Да я и не напрашивался. Совпало.
Марк достал последний из обручей, бросил на окровавленный пол, и бережно вставил новые. Все двенадцать, один за другим.
Эол налил себе вина и уселся в кресло.
Марк вытер окровавленные руки о забрызганный кровью кафтан и отступил в сторону.
Роджер сам сдвинул назад ребра, две половины треснувшей грудины и накрыл все кусками кожи. Кости, мышцы и кожа начали срастаться и спустя несколько мгновений тело было в порядке, даже следа не осталось.
Марк бросил на Эола недовольный взгляд и пропал.
— Какие новости? — спросил Роджер. На кресле рядом с окном появилась новая одежда: белая рубашка, серый жилет и темно-серый костюм.
— Твоя невеста должна мне имя! Кто будет отдавать долги? Ты или она?
Роджер застегнул пуговицы на воротничке и оправил манжеты.
— Я предупреждал ее, чтобы не раздавала обещаний. Пусть разбирается сама. И она мне не невеста.
— Она тоже так сказала, а колечко носит!
Роджер бросил на Эола сердитый взгляд.
— Мне не страшно, — улыбаясь во весь рот, заявил Легкокрылый. — Беспокоишься о ней? В самом деле влюбился или это как с котенком? Приручил и теперь чувствуешь свою ответственность?
— Если не прикусишь язык, лишишься последнего имени!
— Хорошо.
Эол замолчал и пропал.
Роджер тяжело опустился в кресло, растирая грудь. В воздухе повис тонкий металлический звон, и бог мертвых громко выругался.
Осень закончилась. Началась странная приморская зима. Потускнели, выгорели до охры листья на кленах и тополях, высохла трава, и начались дожди. Вода лилась с неба день и ночь. Похолодало. Надя купила себе калоши, дождевик и зонт, но без надобности старалась из дома не выходить: улицы Морин-Дениза превратились в реки, трамваи не ходили.
Дни шли за днями. Закончился первый месяц зимы, начался второй. Снег так и не выпал, только дни стали короче и во влажном климате Побережья зимний холод был особенно пронизывающим и неуютным.
В последний день зимы одна из морских тварей, несмотря на огонь из пушек и ружей, добралась до набережной. Погибли шестеро гражданских и один военный.
В первый день весны Наде исполнилось семнадцать. Впервые в жизни она встречала день рождения одна. Царевна купила себе новых лент в косы и пирожное с кремом.
О Роджере Надя старалась не думать.
Днем это удавалось. Днем была работа, сухие строки деловой переписки, голова была занята цифрами и словами, но ночью, откидываясь на подушку, она не могла не думать.
Как будто душу привязали к нему шелковой ниткой. Нитка тонкая и почти неразличимая, но нет сил разорвать ее, и больно рвать, и не хочется рвать. Жить с душой на поводке сил нет, но от страха, что поводок оборвут, она просыпалась ночью в поту. Надя дала имя странному зверьку, что поселился в груди, под ямочкой на шее. Приняла его и старалась лишний раз не трогать. Но прошло четыре месяца, и все чаще через тонкий лед напускного равнодушия стал пробиваться страх. Что, если она была не права? Что, если, прогоняя ее, Роджер хотел, чтобы она ушла? Может, она придумала выражение в его глазах, неверно истолковала слова и поступки?
Она не пыталась обмануть себя. Она точно знала, насколько красива и насколько умна. И честно признавалась себе, что ни первого, ни второго недостаточно, чтобы быть достойной его любви. Так какой должна быть женщина, которую полюбит бог мертвых? Она могла дать ему лишь одно — преданное сердце, но достаточно ли такого подарка? Воспримет ли он его всерьез?
— Ты помнишь меня? — мысленно спрашивала она у тишины. — Ты слушаешь меня?
Маяк называли просто маяком, потому что в Царстве Мертвых не было других. Он стоял на вершине горы Флегетон, на берегу замерзшего озера Коцит с начала времен.