Чёрная эстафета
Шрифт:
– Это все нам просто кажется, Мотыга! – объявил Сизый с каким-то жутко истовым убеждением, и едва он это произнес – посторонние звуки смолкли. Все до единого. Неведомый гигант, способный гулять в толще камня, словно в тумане, затаился. Или исчез. Стало тихо, аж в ушах зазвенело.
«Кажется? – недоуменно подумал Мотыга. – О чем он?»
Способность связно соображать временно покинула Шат Унгена.
Когда он более-менее отошел от ступора, вызванного обилием новых событий и впечатлений, Сизый сидел за столом, вопросительно
– Сизый, – тихо сказал Мотыга. – Мне страшно.
Напарник отвлекся от созерцания пластикового цилиндрика.
– Что?
– Мне страшно, – повторил Мотыга. – Я не понимаю, что со мной происходит.
Сизый вместо ответа встал, спровадил свой поднос вместе со всем содержимым в утилизатор и мягко предложил:
– Пошли-ка спать, напарник. День сегодня выдался какой-то сумасшедший… Отдохнуть надо.
«Ладно, – подумал Мотыга. – Не хочешь обсуждать, не надо. Впрочем, он прав: отдохнуть действительно надо.»
Он тоже избавился от подноса и пошел вслед за Сизым к каютам.
Кают было шесть, естественно. Коротенький радиальный коридорчик ответвлялся от основного кольцевого, охватывающего центральный пост. По три створчатых двери на каждой стороне.
– Ты какую выберешь? – Сизый обернулся.
Мотыга ткнул в первую дверь справа. Инстинктивно он выбрал дальнюю от внешней границы модуля каюту.
– Тогда я эту…
Сизый выбрал дальнюю слева. Намеренно, или тоже инстинктивно – поди разберись.
Мотыга вздохнул, потерянно уркнул и протянул руку к управляющей дверьми панельке. Створки бесшумно разошлись, покорные его приказу.
– И вот еще что, – Сизый задержался на пороге своей каюты. – Я советую тебе заглянуть в аптечку, сглотнуть какой-нибудь стимулятор и закусить снотворным. Попомнишь мои слова: завтра сегодняшние страсти увидятся тебе совершенно в ином свете.
Мотыга поскреб передужье (рука была словно ватная), неопределенно дернул головой и вошел в каюту. Створки тотчас затянулись за его спиной.
«Вообще-то, в этом что-то есть, – подумал он о словах Сизого. – Действительно, полночи проворочаюсь, не высплюсь, завтра буду как маринованный… Лучше принять снотворное. Хотя, с другой стороны – что мне завтра, в разведку, что ли? Работы у нас тут никакой нет. Хоть целый день спи.»
Он отыскал аптечку в шкафчике, порылся, заглотил капсулу «Нейрофета» и снотворное, настроил излучатель в изголовье гамака, сбросил комбинезон, башмаки, и забрался в спальный мешок.
По мере того, как Мотыга погружался в сон, свет в каюте пригасал.
Несмотря на пережитые треволнения, забылся Мотыга почти сразу.
Наверное, он не рассчитал дозу снотворного и взял не то слишком большую капсулу, не то слишком малую. Сначала ему показалось, что слишком малую, потому что посреди ночи Мотыга
Потом его словно кто-то подтолкнул; находясь все в том же непонятном полусне-полуяви, Мотыга направился к выходу. В коридоре он на миг задержался напротив двери в каюту Сизого, возможно даже поразмыслил – а не разбудить ли его? Но будить не стал, а вместо этого, по-прежнему пошатываясь, побрел к тыльному шлюзу.
О проделках вечернего гуляки по крыше модуля Мотыга словно забыл; во всяком случае о пережитом испуге Мотыга не вспоминал. Он отчего-то твердо знал: нужно идти к шлюзу.
И шел.
Словно сомнамбула, он натянул скафандр и активировал поле. Вошел в шлюз и дождался пока насосы откачают воздух. Зажег локтевые осветители, и устремился в плотную тьму канала, что пронизывал каменное тело астероида.
Он шел, изредка спотыкаясь, и даже не пытался сбросить окутывающую сознание мглу. Часть сознания Мотыги, похоже, спала. Та часть, что умеет задумываться, задавать вопросы и находить ответы. Бодрствовала другая – привыкшая подчиняться и не рассуждать.
Мотыга миновал кладбище – место, куда военные снесли погибших из Роя – миновал камеру с громадной мумией матки, и вскоре достиг зала, где покоился саркофаг.
Ему показалось, что тут произошли какие-то неуловимые перемены. Во-первых, зал, вроде бы, стал гораздо просторнее; во-вторых осветители на локтях давали почему-то заметно меньше света, чем в прошлые посещения, и от этого Мотыга почувствовал себя еще более неуютно. Приходилось до рези в каждой фасетке напрягать глазные мышцы, но коварная полутьма от этого только плотнее сгущалась. Кроме того, остатки оболочки кокона куда-то подевались – а, может, просто потерялись во мраке, что струился у раздавшихся стен.
Когда же Мотыга попытался взглянуть на саркофаг, он почувствовал, как костенеет экзоскелет от внезапного испуга.
Саркофага на месте не было. Не было массивного, и ранее казавшегося совершенно неподъемным и незыблемым «кирпича». Пропал; а на месте, где он раньше покоился, остались только смутные неровности.
Приглядевшись, Мотыга с замирающим дыханием убедился, что это вовсе не неровности.
Это десятки крохотных чешуйчатых копий саркофага, расставленных на полу зала в строгом геометрическом порядке! Таких же серо-коричневых, с отчетливо прорисованными чешуйками, но махоньких – любой совершенно свободно уместился бы у Мотыги на ладони.